– Вперед на Больничный комплекс! Там наша передовая!
Кряхтя залезаем, стараясь не хлюпать ботинками в этой страшной луже. Рывок! Нос машины задирается, как у глиссера на волнах. Мы со своим скарбом сползаем к корме. БМП набирает скорость, как на соревнованиях. Пять минут – все! Резко выдохнув, выскакиваю наружу. Чуть не сказал «на свежий воздух». В нос бьет резкая пороховая вонь. Кругом жуткий грохот. Полковник Скопенко хрипит:
– Не стоять! Давай, давай быстрее, вот туда, в подвал!
Бегу по битому кирпичу, спотыкаясь о пустые и полные цинки, скольжу по россыпям гильз и пулеметным лентам. Слева дымит, догорая, ЗУшка, впереди БТР, прикрывающий вход в подъезд.
– Бегом, тут снайпер бьет, сука!
Раздолбанная пятиэтажка. В стенах дырки. Окон нет. Ни одного. Вместо них чернеют проемы. У входа в подвал солдат. Он прячется, лишь иногда аккуратно выглядывая на улицу. Каска. Автомат. На приклад намотан жгут. Ватник заправлен в брюки от афганки-эксперименталки, а брюки в свою очередь заправлены в сапоги. Поверх ватника – постромки-подтяжки. На руках перчатки. Собран, глаза злые. Это не просто часовой – это боец, в любую секунду готовый стрелять. И убивать.
По темноте спускаемся вниз, проходим через большую комнату. На стуле неизвестно для кого работающий видик. Люди вповалку спят на бетонном полу.
– Разведбат. – объясняет Скопенко. – Они по ночам работают.
Пробираемся через хозяйство разведчиков, боясь в темноте на кого-нибудь наступить, бросаем вещи, берем с собой только камеру. Улица, свет бьет в глаза, быстро перебегаем, за белое одноэтажное здание. Через сектор смерти. Сюда достают снайперы. Больничный комплекс – огромный двор. Грязь вперемешку с битым асфальтом. Тут и там по углам бронетехника. Скопенко начинает экскурсию.
– Здесь у нас ничего особенного. Склад боеприпасов.
Мои глаза привыкают к ландшафту, выхватывают детали. Вот на земле валяется маленький игрушечный танк. Заводская металлическая копия размером с коробку из-под ботинок. Рядом точно такой же в натуральную величину. Кормой к оконному проему. Оттуда экипажу подают боекомплект.
– Че, тебе еще бронебойный?
– Да, да!
Складские бойцы бу́хают на броню танковые болванки. Никаких тебе «Иванов, распишись! Один боекомплект!». Механ и наводчик грузятся под завязку.
– Так, ребята, я сейчас!
Скопенко ныряет в развалины, исчезает. В двадцати метрах от нас минометчики. Их позиция прикрыта стеной и, кажется, не простреливается. Две глубокие ямы. Стволы, что из них торчат, грохают и дымят. Рядом сидит лейтенант. В роскошном кресле, нога на ногу. Ножки кресла грациозно изогнуты и вдавлены в грязь.
Яркая изумрудная ткань, которой обиты сиденье и спинка, диссонирует с окружающей черно-белой картинкой.
– Натянуть шнур! – командует лейтенант. – Залпом огонь!
Бойцы дергают шнуры стоя. Широко расставив ноги. С усилием. Как будто тянут канаты от огромных колоколов. Минометы стреляют. Не пускают мины, не грохают, а именно стреляют. Как из большого ружья. Звук такой. А к стволам уже снова бегут солдаты, держа в руках пузатенькие мины, похожие на маленькие авиационные бомбы. Это полковые минометы, 120‑миллиметровые. Шарахают так, что дома трясутся!
На голове у лейтенанта черная шапочка с надписью «Менатеп». На руках черные вязаные перчатки с обрезанными пальцами. В правой руке сигарета. Время от времени он берт в руки телефонную трубку и кричит что есть мочи:
– Я «Срез-один», слушаю тебя, «Маузер»!
В этот момент он похож на злого прораба, которому на стройку опять не завезли цемент.
– Антипов! Антипов! Иди скажи, что у нас осталось всего двадцать мин с основными зарядами. «КамАЗ», что утром приехал, закончился. Понял?
Вадик снимает без перерыва. Он презирает штатив. Прилаживает камеру на ящиках от снарядов, на вывороченных из земли бетонных кусках фундамента. Кук вертится вокруг камеры. То, стараясь не мешать Хромой Молнии, вскинет вверх какой-то лючок, что-то подкрутит, видимо, регулируя звук. То достанет тряпочку бархатную и, высунув от усердия язык, протирает объектив. У них-то работа идет. А у меня? Что я понял? Что я узнал об этой войне за эти два дня?
Как в пыльный мешок попал. «Как дела, Санек? Что там?» – «В мешке? Темно! А еще душно!» – «И все?!» – «А что вы вообще хотите?! Я ни хрена не понимаю, что происходит!»
Метрах в пяти от нас военный. На нем штатский коричневый свитер, камуфляжные брюки с подтяжками-лямками. Не обращая внимания на пальбу и грохот, глядя в зеркало, он правит ножницами свои тоненькие усики. Критически осматривает свой портрет, поворачивается к лейтенанту и спрашивает совершенно обыденным тоном:
– Ну и сколько времени?
Минометчики тут же прекращают стрельбу и садятся чистить штык-ножами картошку. Горит костер. Вместо мангала – железная бутылочная тара из-под кефира. На ней огромная выварка с кипящей водой. В ней уже капуста и макароны. Минут двадцать – и минометчики, вытерев руки бумагой для чистки оружия, садятся обедать. Они переливают часть варева в маленькую алюминиевую кастрюльку и черпают ложками уже из нее. Обед, в общем.
Рядом автоматная трескотня. В соседних кварталах взрывы. Как будто на землю плашмя падают огромные листы железа – ни разу такого звука не слышал.
Проявляется наш грозный полковник Скопенко.
– За мной!
Наверное, вот так же, пригнувшись, перебежками передвигались и наши деды. По Сталинграду, по Берлину. Но ведь Грозный – наш город! Почему мы, российская армия, прячемся по подвалам, почему бегаем от снайперов, хотя уже скоро неделя, как войска в Грозном. Пора бы уже прихлопнуть бандюков и мятежников.
Скопенко начинает экскурсию:
– Это республиканский больничный комплекс. Мы вошли сюда в новогоднюю ночь и удерживали его, как могли. Не удалось. Сейчас они обстреливают нас и пытаются прорваться через наши позиции на танках, вон оттуда, из-за Сунжи, из Бароновки, в сторону дворца, на помощь своим. Линия фронта метрах в трехстах отсюда. Вон там Дворец. И в нем чеченцы. Наша задача – удержать этот больничный комплекс. Расширить фланги. Прочесать хорошенько все, что позади. И дом за домом захватывать город.
С трудом выдергивая ноги из грязи, двигаем за Скопенко. У стены пехота. Человек пятнадцать. Грязные и усталые. Шлемы поверх зимних шапок. Поглядывают на нас, курят, стискивая зубы, двигают желваками. А в глазах какая-то зависть. Вы-то, мол, ребята, идете, куда вам надо. А куда мы пойдем через пять минут, одному Богу известно.
За четырехэтажным полуразрушенным зданием бойцы, как муравьи, волокут объемные картонные коробки с «гуманитаркой». Скопенко останавливает одного. Разрывает, показывает.
– Вот, из Волгограда прислали. Смотри: футболка, шапочка, мыльно-рыльные принадлежности… Даже «Фанта» есть!
Спускаемся в очередной подвал. На стене написано «255 мсп». И стрелка нарисована. Навстречу выходит худой высокий офицер. Рыжая щетина, кадык торчит.
– Товарищ полковник, исполняющий обязанности командира 255‑го полка…
– Да я отослал телеграмму, считай, уже командир!
– Разрешите по пятьдесят граммов?
– Давай, тут вот и телевизионщики, программа «Вести». Эй, как тебя… Сладков! Держи!
Вадик, Кук и Скопенко выпивают коньяк. Вместо рюмок – колпачки от 120‑миллиметровых мин. Аккурат граммов по сорок будут. Я кручу в грязных пальцах свой колпачок. Секунд десять раздумываю, а потом заливаю жидкость в пересохшее горло. Развязываю. Не пил уже года два. Но тут, чувствую, без этого будет… Как это? Не-воз-мож-но! Да, невозможно. Коньяк, кстати, хороший. Не шмурдяк, который возят в Чечню из Прохладного. Это городок такой есть, в сорока километрах от базы Моздока. В Прохладном коньячный завод. Есть отменная продукция, но есть и шмурдяк.
Скопенко хлопает бородатого по плечу, а нас приглашает к выходу.
– Противник у нас тут такой… Действует мелкими группами. Но бывает и до сорока человек. Основные специальности у них – снайпера и гранатометчики. Для боя в городе то, что нужно. Пошли в госпиталь.
А где ж тут госпиталь? Справа развалины католического костела. Еле видна желтая краска на его кое-где сохранившихся стенах. Левее костела – вход в бункер гражданской обороны.
– Давайте быстрее, тут тоже снайпер работает. И минометчики дудаевские пристрелялись. Бывает, мы раненых выносим на эвакуацию, а тут мины падают, и мы ребят наших, уже второй раз раненых, снова заносим в подвал.
Скопенко одет, как будто он вышел из штаба в Волгограде. Аккуратная форменная шапка с зеленой полевой кокардой, пятнистый бушлат. Погоны полковника. Камуфляжные брюки. Вот только на ногах не берцы, а короткие резиновые сапоги.
– Бой в городе – самый тяжелый бой. Я пробыл почти два года в Афганистане. Вот на этом пятачке – с 31 декабря… Здесь труднее. Давай в бункер! Вот он.