Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тогда все это бесполезно.
— Как так бесполезно? — встрепенулся Пюклер. — Если я могу переодеться женщиной, почему же другой не может?
— А усы?
— Острая бритва и мыльная пена — вот и все, что нужно.
— Но я не могу требовать таких вещей от своего подчиненного.
— Он на службе закона.
Так и порешили, хотя полицейского это отнюдь не осчастливило. Будучи почти одного роста с женой, Пюклер мог переодеваться в ее платье, полицейский же был холост. В конце концов удалось заставить Пюклера приобрести одежду за свой счет. Он отправился в магазин вечером, когда продавцы спешили поскорее закончить работу и вряд ли узнали бы его по глазам-буравчикам, подыскивая для него юбку, кофту и чулки нужного размера. Ранее была ложь, было прелюбодеяние, но я до сих пор не знаю, к какой категории отнес бы мой отец этот странный визит в магазин. И надо же было так случиться, чтобы он не остался незамеченным.
Кто-то из поздних покупателей все-таки узнал Пюклера — как раз в тот момент, когда он рассматривал, достаточно ли велики панталоны. Злословие было, вероятно, еще одним грехом, который породила скрытность, потому что эта история скоро была уже известна всем, за исключением фрау Пюклер, которая на следующий вечер чувствовала себя за привычным вязаньем очень неловко: возможно, со стороны остальных это было уважением, а возможно, сочувствием, но стоило ей заговорить, как все разговоры сразу смолкали, никто ей не возражал и не спорил с ней, а в довершение всего ей не позволили нести поднос и разливать кофе. Фрау Пюклер так явственно ощущала себя на положении больной, что вскоре у нее в самом деле разболелась голова, и она ушла домой раньше обычного. Уходя, она видела, как все остальные сочувственно кивали, словно причина ее недомогания была известна им лучше, чем ей самой, а фрау Мюллер даже вызвалась проводить ее до дому.
Естественно, фрау Мюллер сразу поспешила назад, чтобы рассказать обо всем остальным.
— Когда мы пришли, — повествовала она, — герра Пюклера не было дома. Конечно же, бедняжка сделала вид, что не знает, где он. Она была вне себя. Она сказала, что по вечерам она обычно заставала его дома. Она собралась было пойти в полицию и сообщить о его исчезновении, но я ее отговорила. Я и сама начала верить, что ей невдомек, где он шатался. Она бормотала что-то о странных толках в городе — анархисты и все такое, но, поверите ли, тут же сказала, что герр Пюклер рассказывал полицейскому, будто видел герра Шмидта переодетым женщиной.
— Такой хлюпик и такая свинья, — сказала фрау Шмидт, что, естественно, относилось к Пюклеру, ибо герр Шмидт обладал фигурой одной из своих винных бочек. — Подумать только!
— Пытается отвлечь внимание от своих собственных пороков, — сказала фрау Мюллер. — Вы послушайте, что было дальше. Заходим мы в спальню, глядь, а дверцы гардероба раскрыты. Фрау Пюклер заглядывает внутрь и что же видит? Ее черного воскресного платья как не бывало. Верно, правду говорят люди, говорит она, и только бы мне добраться до этого герра Шмидта. Тогда я сказала, что носить ее платье может только очень маленький мужчина.
— Она хоть покраснела при этом?
— Мне кажется, она и в самом деле ничего не знает.
— Бедняжка, бедняжка, — с чувством сказала фрау Дёбель. — А как по-вашему, что он делает, когда вырядится женщиной?
И они пустились в догадки по этому поводу. Вот так-то, говаривал мой отец, сплетня добавилась к остальным грехам — лжи, прелюбодеянию и злословию. Но самый тяжкий из всех грехов был еще впереди. Когда в тот вечер Пюклер и полицейский подошли к дому герра Брауна, им и в голову не пришло, что история о Пюклере уже известна всей компании, потому что фрау Мюллер не замедлила поделиться странными слухами с герром Мюллером, а тот сразу же вспомнил сверлящие глаза кухарки Анны, глядевшие на него из темноты кухни. Когда все собрались, герр Браун рассказал, что кухарка приведет с собой другую женщину, чтобы помочь ей печь пончики. Но нетрудно представить себе, какой поднялся гомон, когда герр Мюллер изложил свою историю. Что толкнуло Пюклера на это? Так или иначе, это было что-то мерзкое, иначе Пюклер не был бы Пюклером. По их предположению, Пюклер с помощью новой кухарки замышлял отравить их своими пончиками, чтобы отомстить за то, что они не приняли его в свою компанию. Они начали готовить Пюклеру достойную встречу.
Вскоре Пюклер постучал в дверь. Полицейский стоял позади него, совершенно необозримый в своей широченной черной юбке. Белые чулки сползли на ботинки, потому что Пюклер забыл купить резинки. Пюклер постучал в дверь еще раз, и тут-то из верхних окон началась настоящая бомбардировка. На Пюклера и полицейского обрушились потоки каких-то неудобопроизносимых жидкостей, град поленьев. Полицейский первым обратился в бегство, и что это было за зрелище, когда женщина таких необъятных размеров неслась, грохоча, вдоль по улице!
Пюклер, которому ловко пущенная скалка угодила в плечо, сначала и не думал удирать. Это была его минута решимости, а может быть, оцепенения, но когда сковорода, на которой он жарил пончики, ударила его в грудь и он повернулся, чтобы последовать за полицейским, было слишком поздно. В тот же момент он получил удар ночным горшком по голове и растянулся на мостовой с горшком, надвинутым на голову по самый подбородок. Потом пришлось долго бить молотком, чтобы освободить голову Пюклера, но к этому времени он был уже мертв — то ли от удара по голове, то ли от падения, или от страха, или он задохнулся внутри горшка. Истинная причина была никому не известна, хотя, по общему мнению, смерть наступила именно от удушья.
Конечно же, началось многомесячное следствие по делу об анархистском заговоре, к концу которого суперинтендант обручился с фрау Пюклер (разумеется, тайно). Никто ее за это и не винил, потому что ее любили все, кроме моего отца, которого возмущала скрытность всего этого. Отец подозревал, что чувства суперинтенданта к фрау Пюклер весьма затянули расследование, так как тот должен был делать вид, что верит обвинениям ее мужа.
С чисто юридической точки зрения это было, конечно, убийство — смерть в результате физического насилия, что явно противозаконно. Тем не менее, длившийся почти шесть месяцев суд оправдал шестерых мужей. «Но есть более правый суд, — всегда говорил мой отец, заканчивая свой рассказ, — где грех человекоубийства не остается без возмездия. Все начинается со скрытности (и он так смотрел на меня, будто знал наверняка, что у меня ею набиты все карманы. Впрочем, так оно и было, если учесть ту записку, которую я собирался сунуть завтра в школе рыжей девчонке во втором ряду), а кончается всеми грехами на свете». И ради меня он каждый раз перечислял их от начала до конца: ложь, пьянство, прелюбодеяние, злословие, сплетня, убийство и превышение власти.
— Превышение власти?
— Именно! — восклицал он, останавливая на мне сверкающий взгляд. Я думал, что он имел в виду суперинтенданта и фрау Пюклер. Но тут он поднимался до апофеоза: — Мужчина в женской одежде — страшный грех Содома.
— А что это такое? — спрашивал я, с волнением ожидая ответа.
— Есть вещи, — говорил тогда отец, — которые родители должны скрывать от детей твоего возраста.
Примечания
1
...только бы не ходить в ближайшую церковь со скамьями для молящихся. — Имеется в виду католическая церковь, где верующие сидят во время богослужения.
2
Масон (от фp. francs-macons — «вольные каменщики») — член тайного религиозно-этического общества, возникшего в Англии в начале XVIII в., а затем распространившегося и в других странах.
- Церковь иезуитов в Г. - Эрнст Гофман - Классическая проза
- Конец одной любовной связи - Грэм Грин - Классическая проза
- Десятый - Грэм Грин - Классическая проза
- Особые обязанности (сборник) - Грэм Грин - Классическая проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Классическая проза