Прицельно стрелять им мешает туман. А мы, переждав, как только огонь затихает, снова бросаемся на штурм.
Часто я читаю статьи, в которых говорится о массовом героизме. По-моему, массовый героизм рождается в тех сражениях, где победа даже при большом искусстве полководцев невозможна без сплоченного удара тысяч и тысяч бойцов, объединенных большой идеей.
Теперь уже все зависело от быстроты. Надо сделать как можно больше проходов в проволоке. А для того чтобы ее перекусить, нужна была не столько сила, сколько ловкость.
На другом берегу бойцы рыли окопы. До рассвета оставалось несколько часов, можно было передохнуть.
В маленькой хатке на хуторе Новый Чуваш собрались на совещание командиры бригад. Решали вопрос, когда и как начать наступление, чтобы отрезать Турецкий вал с тыла.
Кириллов снова собрал политруков рот. Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, в землянке, вокруг грубо сбитого стола, на котором чадил каганец, бросая причудливые тени.
Комиссар объяснил обстановку.
— Взятие Перекопа, — говорил он, — должно быть подарком для трудящихся к третьей годовщине Октября. Мобилизуем бойцов вокруг лозунгов: «Даешь Врангеля!», «Даешь Перекоп!». Удар должен быть нанесен на Таганаш. Мы должны сбить с позиций кубанскую бригаду врангелевского генерала Фостикова. Эту задачу выполнит штурмовая колонна, состоящая из коммунистов. Во что бы то ни стало к утру нам нужно выйти к Ишуньским позициям белых, освободив весь Литовский полуостров и отрезав путь к отступлению врангелевцам, отходящим от Перекопа.
Сражение нарастало с каждой минутой. Белые действительно хорошо укрепились, они простреливали каждый метр простирающейся равнины.
Вскоре, после того как политруки разошлись по ротам, я обошел взвод за взводом, разъясняя бойцам обстановку. Вдруг меня вызвали в окоп командира роты. Там меня уже дожидался Кириллов.
Он пришел, чтобы дать мне новое, срочное задание. Все же я был в его представлении одним из тех, кто знал Сиваш лучше, чем другие.
Нужно как можно быстрее вернуться в Строгановку, явиться в штаб дивизии и сообщить, что ветер начинает меняться и гнать воду в Сиваш. Если не выстроить переправу, то войска будут отрезаны от снабжения.
Конечно, можно было послать Оленчука, но ему уже разрешили вернуться и он давно ушел.
И вот я двинулся в обратный путь. На подмогу мне дали еще одного бойца, физически покрепче, на случай, если попадем в беду — один другого вытащит из топи. И хотя я никогда до той ночи не переходил Сиваш по дну, все же, видно, сказалось, что я много слышал от стариков о его коварстве, — это помогло мне обходить стороной опасные места.
Сражение нарастало. Со стороны Турецкого вала канонада не прерывалась ни на минуту. Нам попался обоз со снарядами, и мы помогли найти верную дорогу командиру, упавшему духом потому, что в трясине погибли несколько бойцов, повозка с грузом и лошади.
Наконец-то забрезжили мерцающие пятна костров Строгановки!
…Фрунзе только что вернулся из Владимировки, где расположился штаб 15-й дивизии, и мы едва протиснулись к нему.
Нам навстречу вышел начальник штаба, грузный человек лет пятидесяти. Он хмуро выслушал мой доклад и коротко кивнул:
— Пойди обсушись! А то превратишься в истукана… А к утру — назад!
Но тут за его спиной вновь распахнулась дверь, и я увидел Фрунзе. Никогда его до того не видел, а сразу узнал по неспешности движений, по основательной коренастости плеч, по аккуратно подстриженной щеточке волос. Внимательным прищуром голубоватых глаз он взглянул на меня.
— Откуда товарищ? — спросил он начальника штаба.
— Да вот с того берега Сиваша — пришел доложить, что вода возвращается, — очевидно, все это уже в штабе известно, поэтому в голосе начальника штаба прозвучали сердитые иронические нотки: чего, мол, человек старался, и без него нам все известно.
Но Фрунзе меня не отпустил. Он пригласил меня в хату, где было полным-полно народу. На походном столе лежали карты, походные сумки, и было не продохнуть от самосада.
— Вода, значит, продолжает прибывать? — спросил он с тревогой, и все вокруг притихли.
— Так точно! Ветер непрерывно гонит ее с востока…
Взгляд Фрунзе уперся в карту. Он попросил соединить с Чаплининой и долго слушал донесение штаба 51-й дивизии. Положение осложнялось. Вторая решительная атака Турецкого вала отбита противником с огромными для нас потерями. Некоторые части 152-й бригады погибли целиком. Сейчас бойцы готовятся к третьей атаке.
О том, какая опасность нависла, я понял из коротких реплик, которыми Фрунзе обменивался с начальником штаба.
Фрунзе задумчиво поглаживал кончики усов. Он, конечно, понимал, что только крайние меры могут привести к успеху.
Я смотрел на лица командиров, сам напряженно думал, но так и не мог понять, какие силы могут не дать водам Сиваша вновь залить дно.
А Фрунзе медленно говорил. Его тонко отточенный карандаш чертил по карте.
— Если не преградить Сиваш, наши части на Литовском полуострове могут быть отрезаны. Главная наша задача — захватить вал! Атаковать непрерывно! — Фрунзе помолчал. — Немедленно мобилизовать всех жителей Строгановки, Владимировки и других близлежащих деревень, чтобы они в несколько часов построили предохранительные сооружения на бродах через Сиваш.
Перекрыть Сиваш!… Этот приказ получили члены ревкома Строгановки Ливиненко и другие. Не прошло и десяти минут, как вся Строгановка пришла в движение… Телеги выезжали из ворот, неслись к церковной площади. Здесь их уже ждала саперная рота.
И вот сотни людей вступили на дно Сиваша, вооруженные лопатами. Это было тоже сражение, упорное и отчаянное. Вода наступала, как враг. И с ним сражались, преграждая ему дорогу.
По приказу начальника штаба дивизии я перевозил на другую сторону Сиваша обоз с водой и продовольствием.
Глоток воды!… Его ждали бойцы. Он был не менее важен, чем оружие. Вода «Гнилого моря» для питья непригодна, а там, где сражались наши дивизии, колодцев не было.
В эту ночь решился исход сражения. Выход на позиции по дну Сиваша оказался решающим. В напряженных боях постепенно иссякала сила вражеских дивизий. Врангелевцы все больше понимали, что они зажаты и спасти их может быстрое отступление.
На рассвете девятого ноября белые отошли на свои последние позиции у Юшуня.
Над Перекопом взвился красный флаг.
Степи Таврии!… Они помнят, как звенели копыта красной конницы по мерзлой земле. Красные войска через Перекоп ворвались в Крым.
Я получил тогда из рук Михаила Васильевича Фрунзе почетный клинок. Вот он, висит над моей кроватью. Взгляни, на ножнах выгравировано мое имя.