перламутрово-белым опереньем и алой каймой, идущей по крыльям.
Глядя на нее, Агате всегда хотелось заказать себе похожее по цвету платье. Сама она не могла похвастаться столь же утонченной красотой, выделявшей ее среди остальных. У Агаты был большой рот и курносый нос, усеянный веснушками. Она была тощей и плоской, лишенной женственных изгибов и пышной груди. Теперь, когда ей минул восемнадцатый год, поздно было надеяться, что у нее все-таки что-нибудь вырастет. Хороши были только волосы, длинные и густые, они вились крутыми волнами и были цвета красного дерева.
Мачеха твердила, что такие волосы бывают обычно у фривольных женщин, стоящих вдоль дорог, и Агате тут вовсе нечему гордиться. Говорила она это, разумеется, только когда отца не было рядом. Отцу ее волосы нравились, и он часто повторял, что точно такие же были у ее матери.
Фифи углядела прыгавшую в траве лягушку. Она резко подхватила ее клювом, разорвала пополам, помогая себе лапой, и почти сразу проглотила.
— Надеюсь, тебе было вкусно, дорогая моя, — сказала Агата.
Глядя на то, как лакомится ее питомица, она и сама решила подкрепиться. Солнце успеет высоко подняться, прежде, чем она доберется до Арлеи, и лучше было перекусить до того, как выдвигаться в дорогу.
Достав из седельной сумки хлеб, яблоко и флягу с водой, Агата устроилась у корней ближайшего дерева. Глядя, как она ест, Фифи попрошайничала, забавно разевая клюв, так словно снова была птенцом.
— Ты такое не ешь, — увещевала ее Агата.
Закончив трапезу, она угостила Фифи полоской вяленого мяса, чтобы той не было обидно.
Отвязав поводья от сухого дерева, Агата села боком в седло и пустила Фифи галопом по идущей вниз с холма тропе.
Солнце роняло мягкий свет на колышущиеся колосья ржи в полях. Где-то вдали нежно пел жаворонок, а из дренажных канав ему вторили лягушки. Наверняка они были уверены, что их голоса также красивы.
Когда закончились посевы, они проследовали мимо пастбища, где паслось целое стадо грузовых ферналей, принадлежавшее отцу Агаты, который сколотил целое состояние на разведении этих удивительных птиц.
Эти особи были не такими легкими и изящными, как Фифи, зато их тела были массивнее и крупнее. Оперенье было в основном серым или коричневым, но в этой однообразной массе, Агата заметила яркий всполох лазурного цвета. Это был совсем еще маленький птенчик, который, похоже, недавно встал на лапы. Надо будет не забыть, рассказать о нем отцу. Такая масть могла пригодиться им в разведении.
Пастухи, охранявшие стадо, приподнимали шляпы при виде Агаты, а черные фернали, на которых они сидели ферхом, заклокотали завидев Фифи. Та их игнорировала, она знала себе цену.
Вскоре вдали показались белые крепостные стены. Арлея была небольшим городком, но за счет проходившего через него торгового тракта весьма оживленным. К воротам вел длинный мост, под которым несла свои воды широкая и бурная река. Где-то там на ее берегу стояла Альтора — прекрасная столица Империи.
Глядя на медленно ползущие по воде корабли, Агата с тоской думала о том, как мечтала бы она оказаться на одном из них.
Фифи застрекотала, и Агата вспомнила, что с неповязанным клювом их сквозь ворота не пропустят. Пришлось спешиться, и отойдя в сторонку, надеть на Фифи наклювник.
— Ну ладно, ладно тебе, — приговаривала она, поглаживая Фифи по бокам. — Потерпишь немного, а как только мы выйдем из города я тут же тебя освобожу и позволю нестись до самого дома галопом.
Фифи недовольно крутила головой, когда Агата надела на нее наклювник и шторки, которые ограничивали ей обзор спереди и по бокам, позволяя смотреть только себе под лапы, но вскоре успокоилась.
Главная улица, на которую они вышли, пройдя ворота, рокотала, подобно бурной реке, в которую впадали мириады ручейков. Ушлые лавочники и трактирщики зазывали к себе народ. Стуча башмаками по мостовой, куда-то спешили посыльные. Приехавшие торговать на базаре, фермеры сидели на нагруженных капустой и морковью повозках, которые тащили вперед грузовые фернали. Наверняка, все они вылупились в птичнике Кодрата Таноре — отца Агаты.
Спешившись, она вела Фифи под уздцы, стараясь держаться ближе к стенам домов, сложенных из кремового камня. Многие люди в Арлее знали пусть не саму Агату, но ее отца и мачеху и завидя ее кланялись или приветственно поднимали шляпы. Она кивала в ответ, хотя ей и было неловко, что почти никого из них она не помнила не то, что по именам, а даже в лицо.
Но вот на пути попались две госпожи, кланяться которым было в пору самой Агате.
Это была княгиня Дуаре, в пышном сапфирово-синем платье, идущая под руку с утопающей в облаке розовой ткани дочерью — княжной Лидией. За ними следовал красивый молодой слуга, несущий над их головами зонтик, защищавший нежную кожу госпожей от солнца.
Лидия была одних лет с Агатой и по праву считалась первой красавицей Арлеи. Ее золотые вьющиеся волосы были собраны на затылке перламутровой заколкой, позволявшей длинным прядям свободно ниспадать до самой талии. У нее были непередаваемо нежные черты лица, огромные, голубые, как лесное озеро глаза, и губы, напоминавшие бутон пиона.
Раньше княгиня Дуаре вместе с дочерью приезжали в свой фамильный замок, возвышавшийся над Арлеей, лишь на месяц летом и пару недель зимой, остальное время проводя в столице, где князь Дуаре состоял на высокой должности. Не так давно здоровье князя то ли пошатнулось, то ли он был разжалован. Слухи на этот счет противоречили друг другу и не давали четкого ответа. Однако, вот уже год, как все семейство Дуаре гнездилось в Арлее.
Агата присела в поклоне, расправив смявшиеся юбки. Княгиня ее проигнорировала, Лидия испуганно глянула на Фифи и ускорила шаг, так словно боялась, что ферналь может на нее набросится.
Разминувшись с княгиней и ее дочерью, Агата вскоре добралась до городского птичника. Он, как и все прочие птичники в округе, принадлежал ее отцу, и каждый желающий мог оставить в нем отдохнуть свою ферналь или, если таковой не было, взять ее в наем. Для Фифи, естественно, и стойло и обед из самых тучных крыс, были полностью бесплатны.
Попрощавшись с Фифи, и заверив, что она скоро вернется, Агата поспешила к святилищу Дракона-императора, чей золоченый купол возвышался над черепичными крышами всех прочих зданий. Ее сердце радостно стучало, предвкушая то, чего она ждала целую неделю.
Перед облицованными мерцающим мрамором стенами святилища высилась статуя Андроника Великого. Она стояла на невысоком постаменте, вокруг которого были высажены кусты белых роз. Выточенное из камня лицо было возвышенным и задумчивым. Кожистые крылья