Читать интересную книгу Утренняя повесть - Михаил Найдич

Несколько человек неуверенно подхватили песню. Но она не получилась.

Мы распалили себя. Мы бастовали.

Ася Лесина пыталась успокоить нас. Она говорила, что мы обязаны подчиняться, что наш долг… И прочее. Но Аська староста, у нее такая должность.

Денис вопросительно взглянул на меня. Может, он хотел поддержать Лесину? Я пробормотал о «целой своре» контрольных.

— Их, как собак с цепи, спустили на нас! Решили одно: бежать.

Наш класс на втором этаже. С портфелями идти опасно — рядом учительская, в коридорах народищу. Посыпятся вопросы: «Куда?..» А ведь ясно, куда! Смываемся!

Ребята открыли окно. Черные, желтые, красные портфели посыпались сверху. Слышались глухие удары о землю.

Мне не повезло. Уже года три я вместо портфеля ношу полевую сумку с длинным ремнем. Людка пыталась удержать меня от побега, и поэтому я выбросил сумку не глядя.

Выбежали мы — и что же? Она ремнем зацепилась за дерево. Само собой, смех поднялся. Спасибо, Денис помог — сбил сумку камнем со второго раза. Она тяжело шмякнулась у моих ног. Сумка пузатая: учебники, тетради да еще уставы РККА. Я их всегда таскал с собой.

За воротами мы разделились. Борис Костылин потопал домой. Мы с Денисом — за город, в сторону казарм. Остальные двинулись в кино.

Недалеко от казарм находился плац. Там военные занимались строевой подготовкой, обучались ружейным приемам. Звучали команды: «На пле-чо!», «К но-ге!».

А поодаль занимались кавалеристы. Вот на что смотреть! Мы с Денисом так и замерли… Вовсю мчатся кони, а бойцы прыгают на них — с оружием, без оружия.

— Джигитовка! — сказал я.

— Вольтижировка, — поправил Денис.

— Нет, джигитовка, — упрямился я, хотя сразу же понял, что прав Денис. Прыжки на лошадь или с лошади на рысях это, конечно же, вольтижировка. При джигитовке упражнения более разнообразные: тут и на седло встают, и под крупом висят. И почти всегда на галопе…

В школе же, как стало известно позже, разворачивались события не менее головокружительные. Пришли учителя, инспектор, а учеников — половина.

В погоню были брошены комсомольцы из десятого класса и свободные от уроков учителя. Кинулся и сам Иван Иванович, директор.

Ребята рассказывали: едва погас в кинозале свет, как его дали снова. На сцену перед экраном взбежал Иван Иванович. Его фигура — вся в черном — резко выделялась на полотне.

— Эй, прогульщики из восемнадцатой школы, немедленно на выход!.

Крепенько нам тогда попало. Кто нас только ни пилил: директор, родители, общее собрание! Тeпepь в классе никто не пропускал уроков. Но почему не пришла Людка? Евгения Ивановна, учительница географии и наш классный руководитель, делала перекличку. Когда она дошла до Людмилы, то проговорила вполголоса:

— Так, Устиновой сегодня не будет, — и стала вызывать дальше.

Значит, Евгень-Ванна что-то такое знает, думал я. А я не знаю. Почему? Ведь у нее от меня секретов нет. Все давно привыкли, что мы с Людкой дружим. В начальных классах нам кто-нибудь да кричал вслед: «Жених и невеста, коробочка теста!» Я, бывало, кидался на обидчика.

Но помогло не это. Помогло время. Стали постарше — и никто уже не дразнил.

Иногда подшучивал надо мной лишь один человек — отец Людки, дядя Егор. Набьет свою капитанскую трубку табачком, попыхтит ею и скажет:

— Ага, женишок пришел, здоровеньки булы!

Я не знал, что говорить, куда девать руки и глаза. Людка краснела…

Вечером того дня, после школы, я направился к Фимке Соколову. Он дожевал бутерброд с маслом и протянул мне скользкую руку, будто мы и не виделись сегодня.

— Пвиветик, ты за монетами пвишел? Одни николаевские медяшки остались. Пвавда, есть еще египетская — десять пиаствов.

— Пиастры? — я так и задохнулся. Ведь это слово пиратское, морское!

Соколов показал монету. Серебряная, довольно крупная. С одной стороны какая-то непонятная вязь и дата: 1923-й год. На обороте — важный дядька в профиль.

— Коволь Фуад певвый, — пояснил Фимка.

Я с сожалением возвратил ему монету. Эх, зря дал Денису слово больше не покупать их. Фимка продавал по сходной цене. Иногда дарил безо всякого.

С прошлого года я охладел к маркам, переключился на монеты. Соколов был основным моим поставщиком.

Сколько я его помню, он всегда отставал в учебе, но постоянно посещает всякие кружки: то при детской технической станции, то при Дворце пионеров.

В прошлом году был объявлен конкурс на лучший самодельный радиоприемник. И Соколов — кто бы мог подумать — отличился на конкурсе. Об этом сообщила молодежная газета.

Из многих городов Украины в редакцию и лично герою посыпались письма от ребят: они обращались за советом. Газета иногда печатала письма, которые, как правило, начинались со слов: «Дорогой Фима!..»

Мы в общем-то радовались, Фимкина слава концом крыла задевала и нас. Лилька Бруно постоянно тараторила:

— Вот видите, вот видите, вовсе не обязательно быть отличником.

А Денис то ли восхищенно, то ли критически говорил:

— Вот бездельник! Вот ловкач!

Равнодушнее всех отнесся к событиям, пожалуй, сам Фимка. Техника ему вскоре опостылела. С нынешнего года Фимка стал посещать кружок при краеведческом музее.

Недавно я показывал Денису свою коллекцию. Монеты у меня лежали в пустой коробке от конфет, на куске черного бархата. Особенно выделялся петровский рубль.

Денис посмотрел и неторопливо сказал:

— Да, Серега, половина здесь у тебя ворованных.

— То есть как? — Я от обиды сжал кулаки и привстал со стула.

— Очень просто. Откуда, думаешь, у Соколова монеты?

— Ну… помогает он, сортирует… в музее…

— И ему их в виде зарплаты дают?

Я вздохнул. У меня и самого были смутные подозрения. Откуда-то, с самого донышка памяти, выплыли слова: «Деньги не пахнут». Я ухватился за них, повторил про себя дважды, трижды. В конце концов, моей вины здесь нет. Губы у меня, наверное, шевелились. Потому что Денис спросил:

— Ты что жуешь?

— Ничего я не жую, — сказал я печально. И взглянул на свою коробку искоса, из-за плеча Дениса.

Монеты продолжали сверкать на бархате, как звезды в глубокой августовской ночи. Но их блеск уже померк для меня. И я дал обещание…

Нет, не за монетами пришел я сегодня к Фимке и все-таки с сожалением вздохнул, когда он бросил пиастры в ящик стола, на тетради — зеленые, мятые, с загнутыми углами.

Я взял себя в руки и заговорил о другом. Соколов жил по соседству с Людмилой. Вызвать ее на улицу ему ничего не стоит. Но Фимка чесал живот и ерепенился: мол, не охота, мол, почему сам не идешь?..

— Да пойми ты, опять дядя Егор острить начнет…

— С каких это пов ты оствот боишься? — не сдавался Фимка, но я уже подталкивал его к дверям.

Я стоял в тени невысокого дерева. Желтый клин света падал на него из Людкиного окна. За плотной занавеской что-то дрогнуло, отсекая свет, — возможно, это Людмила и Фимка подошли к окну и высматривают меня?

И тогда я замер, прижался к стволу, хотя они прекрасно знали, что я где-то тут. Сам же послал Фимку… А небо было темным. Вернее, его не было совсем, не чувствовалось. Наверное, тучи заволакивали его от края до края.

В подъезде раздались голоса: Людкин, Фим кин и еще Ольги Якименко.

Фимка и Ольга сразу отошли в сторонку, давая возможность нам поговорить.

Люда, как всегда, порывисто дышала. Будто только что преодолела стометровку. Все-таки мне показалось, что она взволнована. Что у нее стряслось?

Мы отошли к дереву. Свет из окна еще больше золотил ее волосы.

Я не успел ни о чем спросить, Людка первая накинулась на меня:

— Ты бросил музыку?

Я ехидненько кашлянул в кулачок:

— Фимка наябедничал, ясно…

— Ты что же, решил это в тайне сохранить?

— Какая тут тайна, Людка! От кого, от мамы? Она первая узнала… Скажи лучше, почему сегодня уроки прогуляла?

— Так надо, — она упрямо тряхнула волосами и посмотрела в сторону.

Там Соколов и Ольга о чем-то говорили. Наверное, болтают о том, о сем, не то что мы. Я вгляделся. Нет, и там что-то происходит. Ольга низко наклонила голову.

Я представил ее глаза, черные и большие. Не глаза, а очи. И волосы чернющие, в две косы.

Людмила перехватила мой взгляд и быстро посмотрела в другую сторону. Прислушалась, наклонив голову.

— Ты чего? — спросил я.

— Чудаки! В темноте в волейбол играют, — она кивнула в сторону спортплощадки.

Оттуда доносились шлепки по мячу.

А вскоре ватага парней, перекидываясь мячом, пробежала мимо нас. Мы поздоровались. Это как раз те, кто еще несколько лет назад кричал нам: «Жених и невеста…»

Мне показалось, что Людка хотела отвлечь меня от вопросов. И я, конечно, насторожился.

— А Ольга что у тебя делает?

— Она у нас заночует.

Не понравилось мне и это. Не знаю, почему, но не понравилось. И я спросил как можно насмешливей: