Больница помещалась в большом парке. Мы расстались с такси у ворот и пошли по мокрой асфальтовой дорожке между высокими кустарниками и деревьями. Моросил весенний дождик, и молодые листья, как светляки, трепетали в лучах электрических фонарей. Мигай громко и вдохновенно рассказывал, как ему удалось наблюдать в пузырьковой камере треки К-мезонов и процесс рождения резонансных частиц. Самозванцев хвастался своим квантовым генератором, для которого все необходимое можно купить в любой аптеке, а Федя назвал их "чижиками", потому что их штучки не шли ни в какое сравнение с его универсальной машиной, которая вчера обыграла его в шахматы. На мгновение мы остановились. Дорожку переходили два санитара с носилками, закрытыми простыней.
- Этому до форточки наши генераторы и резонансные частицы, - вздохнул Мигай. - Там, наверное, морг...
Мы посмотрели на невысокое здание с колоннами. На сером фронтоне четко выступал барельеф, изображавший борьбу римских воинов с галлами.
- Все-таки унизительно в конце концов попасть в это заведение, - заметил Ляля.
До здания нейрохирургического отделения мы дошли молча.
Алик Монин встретил нас растерянно и смущенно. На нем был незастегнутый халат, в руках он вертел карандаш, который мешал ему пожать наши руки.
- Слушай, ты совсем доктор... Я имею в виду - лекарь! рявкнул Мигай.
Уточнение было совсем некстати. На стыке двух наук - медицины и физики - титул "доктор" звучит очень двусмысленно. Алик совсем стушевался. Мы пошли за ним по затемненному коридору. Он только шептал:
- Теперь сюда, мальчики. Сюда. Наверх. Направо...
- Громко говорить не полагается, - назидательно сказал Федя, обращаясь к басистому Мигаю.
В небольшом кабинете, освещенном настольной лампой, мы расселись вокруг письменного стола. Федя вытащил из карманов две бутылки цинандали и торжественно поставил перед смущенным Мониным.
- Ух вы, черти полосатые! - воскликнул он. - С "капустника"?
- Точно. Болтали о Фарадее, вспомнили тебя. Ты чего прячешься?
- Да нет, что вы... Я сейчас...
Алик скрылся в коридоре, и мы принялись рассматривать кабинет дежурного врача. Ничего особенного. Шкафы вдоль стен, забитые бумагами, наверно - историями болезней, сбоку какой-то прибор, у раковины столик со склянками. И письменный стол.
Федя взял со стола книжку и шепотом прочитал:
- "Электросон". Физика заползает и сюда.
- Не хотел бы я заниматься физикой здесь... - невнятно пробормотал Самозванцев. - Физика - и морг по соседству. Как-то не вяжется...
- Может быть, физика когда-нибудь посодействует закрытию этой нерентабельной организации.
Алик вошел бесшумно, неся целую охапку химических мензурок самых различных размеров.
- Случай, когда размер сосуда не имеет значения, - сказал членкор. - Все с делениями.
Разлили.
- За двадцать пять лет...
- За двадцать пять лет...
Потом выпили за здоровье друг друга. Теперь этот тост стал почти необходим.
- Рассказывай, что ты здесь делаешь?
Алик пожал плечами.
- Всякую всячину. Вожусь с больными...
- Ты и впрямь научился лечить?
- Что вы! Конечно, нет. Я на диагностике...
- Это?..
- Это значит - помогаю нейрохирургам.
- У вас оперируют мозг?
- Бывает и такое. Но чаще всего операции, связанные с травмами нервных путей.
- Интересно?
- Бывает интересно...
- А исследованиями можно заниматься?
- У нас что ни больной, то исследование.
- Ужасно люблю рассказы об интересных больных! Расскажи что-нибудь, Алик. Какой-нибудь экстравагантный случай.
Мигай выпил еще и придвинул свой стул поближе к письменному столу. Алик нервным движением руки поправил очки в тонкой металлической оправе.
- Меня больше всего интересуют случаи потери памяти в связи с различными заболеваниями...
- Как это "потеря памяти"?
- У одних полная потеря, у других - частичная.
- Недавно я прочитал работу Маккалоха "Робот без памяти", - сказал Федя.
- Я тоже читал эту работу. Чепуха. То, что получил Маккалох на основе математической логики, совершенно неприменимо к людям, потерявшим память. Их поведение куда сложнее...
- Я всегда задумывался над тем, где она помещается, эта память, - сказал Федя.
Алик оживился:
- Вот именно, где? Можно с большой достоверностью сказать, что в мозгу нет специального центра памяти.
- Может быть, в каких-нибудь молекулах...
- Вряд ли, - заметил Алик. - Память слишком устойчива, чтобы быть записанной на молекулярном уровне. В результате непрерывного обмена веществ молекулы все время обновляются...
Мы задумались. Когда говоришь с Мониным, вещи, которые кажутся простыми, вдруг начинают выглядеть чудовищно сложными и запутанными.
- Что это за машина? - спросил Мигай, приподняв чехол над небольшим столом.
- Это старая модель электроэнцефалографа.
- А, ну да, волны головного мозга?
- Да. Восьмиканальная машина. Сейчас есть лучше.
Алик открыл ящик стола и вытащил кипу бумаг.
- Вот электроэнцефалограммы людей, потерявших память...
Мы посмотрели на графики кривых, имевших почти строго синусоидальную форму.
- А вот биотоки мозга нормальных людей.
- Здорово! Значит, можно при помощи этой шарманки сразу определить, есть у человека память или нет?...
- Да. Правда...
- Что?
- Откровенно говоря, я не считаю термин "биотоки мозга" законным.
- Почему?
- Ведь мы снимаем электропотенциалы не с мозга. Он заэкранирован черепной коробкой, затем слоем ткани, богатой кровеносными сосудами, кожей...
- Но частоты-то малые...
- Все равно. Я сделал расчет. Если учесть проводимость экранировки, то нужно допустить, что в мозгу гуляют чудовищные электропотенциалы. На животных это не подтвердилось...
Мы выпили еще.
- Тогда что же это такое?
- Это биотоки тканей, к которым мы прикладываем электроды.
- Гм!.. Но ведь доказано, что эти кривые имеют связь с работой мозга. Например, вот эта память...
- Ну и что же?.. Разве мозг работает сам по себе?
- Ты хочешь сказать, что память...
Алик улыбнулся и встал.
- Хотите, я сниму биотоки с ваших голов?
Федор Егорьев почесал затылок и обвел нас глазами:
- Рискнем, ребята?
Мы рискнули, но почему-то почувствовали себя очень неловко. Как будто оказались на приеме у врача, от которого ничего не скроешь.
Первым сел в кресло Мигай. Алик приладил у него на голове восемь электродов и включил электроэнцефалограф. Медленно поползла бумажная лента. Перья оставались неподвижными.
- Никакой работы головного мозга, - прокомментировал Самозванцев.
- Прибор еще не разогрелся.
Вдруг мы вздрогнули. Тишину резко прорезало громкое скрипение острого металла о бумагу. Мы уставились на ленту. По ней как сумасшедшие с огромным размахом царапали восемь перьев, оставляя после себя причудливую линию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});