Чем слабее становилась плоть, тем более возвышался дух святого. Какие таинственные голоса слышал он в глубине сознания? Однажды, обратившись к товарищам, он сказал:
— Я радуюсь и ликую в Господе, ибо знаю: придет время, и весь мир будет почитать меня.
Окружающие подумали, что юный пленник повредился умом.
***
Возвратившись в семью, Франциск тяжело заболел. Мадонна Пика часами сидела у его изголовья, в лихорадочной тревоге следила за ходом болезни.
Наконец заботы матери и молодость взяли верх над болезнью, здоровье Франциска стало поправляться, и вскоре он совсем окреп.
Оправляясь от болезни, он любил доходить до края города — там он садился на землю и смотрел кругом себя. Впрочем, к природе он охладел, все вокруг казалось ему чужим.
Позже Франциск возобновил веселые похождения с прежними приятелями, но всюду его настигало чувство пустоты и отвращения. Какая странная перемена происходила в его душе? Угадать нелегко. Отвратив его от радостей мира, болезнь позволила ему прикоснуться к тайне вечности, и он чувствовал себя погруженным в это необычное ощущение.
Провидение предназначило его к великому делу: стать отцом-основателем огромного Ордена, вместилища духовных сил, которые обновят Церковь, вольют в нее молодую энергию. Таинственно воздействуя на душу, оно разными путями вело его к одной цели.
Франциск пока не ведал о том великом, что должно было свершиться через него. Он ощущал лишь властную потребность выйти из непонятного состояния, вновь обрести душевное равновесие.
В лучшие для него годы — до того, как вспыхнула принесшая столько бедствий война — он читал о подвигах паладинов Карла Великого, об удивительных приключениях рыцарей Круглого Стола. Тогда он бредил этими рассказами, приводившими его в восторг.
Об этих, уже полузабытых, героях он вспомнил снова, когда в Апулии объявился французский военачальник Гвалтьеро де Бриенне, который своими подвигами в защиту Церкви и Империи вызывал народное восхищение.
Юного Франциска тоже захватил общий порыв. Он решил идти сражаться во главе небольшого отряда жителей Ассизи, ему хотелось покрыть себя воинской славой.
Шел 1205 год, когда отряд с крестами на груди и алебардами, гарцуя на породистых жеребцах в красивых попонах, выехал из восточных ворот Ассизи. Их провожал ликующий народ, желавший им победы, и плачущие близкие.
Первый привал был назначен близ Сполето. И там произошло событие, прервавшее военную карьеру Франциска в самом начале.
Однажды звездной ночью, когда товарищи Франциска спали и видели во сне славные подвиги, он отчетливо услышал голос, говоривший:
— Франциск, за кем лучше следовать: за хозяином или слугой?
— За хозяином.
— Зачем же ты тратишь силы, следуя за слугой, а не за хозяином?
— Чего ты желаешь от меня, Господи?
— Возвращайся в Ассизи. Твой путь — иной.
***
Твой путь — иной. Таинственные слова не смолкали в его ушах. Чего же от него желают? Если то был глас Божий, почему не сказано, каков должен быть его путь? Мечты Франциска рассыпались в прах: молодость кончалась, в душе была пустота. Кто заполнит ее?
Утром, разбитый и подавленный, он попрощался с товарищами и молча пустился в обратный путь.
Глава IV,
в которой рассказывается о том. как св. Франциск возлюбил госпожу Бедность, впервые встретился с ней и узнал даже в одеждах прокаженного.
— Дорогу незадачливому рыцарю!
— Сын Пьетро Бернардоне вернулся с победой!
Это или примерно это кричали Франциску ассизские мальчишки, когда он вступил в свой город. Оскорбления и насмешки провожали его до самого дома, где его уже ждал потрясенный отец. Осталось единственное утешение — выплакаться на груди горячо любимой матери, она одна по-прежнему верила в него.
Печально тянулись дни. Однако время врачует все раны, затянулась и рана Франциска. Снова присоединился он к шумной ватаге ровесников, в увеселениях пытаясь скрыть от себя собственную душевную пустоту.
Как-то прекрасным весенним вечером он пировал с друзьями: все предавались обильным возлияниям, шум нарастал, дышать становилось нечем.
Франциск терпеливо дожидался, пока все выйдут на воздух с цитрами и мандолинами и отправятся по улочкам петь под украшенными цветами окошками.
Наконец все вышли, и вдруг кто-то заметил, что Франциска нет:
— Куда он подевался? Кто задержал его в эту благоуханную ночь?
Франциска нашли: прислонившись к косяку двери, он отрешенно смотрел куда-то вдаль.
— О чем ты задумался, Франциск? Может быть, милая девушка пленила твое сердце?
— Так и есть, друзья. Меня пленила красивейшая на свете Дама, самая благородная, какую можно вообразить.
Он не лгал. Ему уже явился лик необыкновенной Госпожи, которой предстояло стать верной спутницей всей его жизни: лик госпожи Бедности.
Это случилось после того, как он задумался о бесполезности и расточительности своей жизни, об ужасном воздействии богатства на тогдашнее общество, которое было не менее беспокойным, чем нынешнее. И в особенности, о нищете простого народа, которая чаще всего соединялась с нравственной распущенностью.
С того дня Франциск мечтал встретиться с госпожой Бедностью и наполнить ее евангельским смыслом.
Ему требовалось, прежде всего, время для внутреннего переустройства, для приготовления души к желанной встрече. Бабочка, прежде чем взлететь и развернуть на солнце пестрые крылышки, какое-то время проводит в тени, в коконе, из которого потом выпархивает в своем великолепном наряде. Так и Франциск.
В окрестностях Ассизи, где-то на крутых склонах горы Инферно, обрывающихся к Тешо, он нашел неприметную пещеру; там он погружался в размышления и молитву.
С ним был друг, всюду за ним следовавший и посвященный в его тайну. Друг ждал у входа в пещеру, а Франциск внутри общался с Богом. Наружу доносились лишь стоны и восклицания.
Укрепив дух, Франциск пустился, наконец, на поиски госпожи Бедности. Впервые он встретился с ней в Риме, куда отправился пока еще с мирским товаром как богатый и вызывающий общее восхищение молодой человек.
Там он простерся у гробницы первоверховного Апостола, после чего вынул все деньги и королевским жестом швырнул их как подаяние. Потом подошел к нищим, теснившимся у входа, и с одним из них поменялся одеждой.
Сын Пьетро Бернардоне, цвет молодежи Ассизи, вдруг стал грязным оборванцем! Только что его тело облекал гладкий бархат, а теперь — грубая колючая шерсть. Из любви к своей Даме он совсем отбросил стыд: протянул руку и принял протянутую милостыню.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});