-Ем да свой! – угрюмо ответствовал, справившись с изумлением и икотой, стрелец. – Ты кто?
-Роман Смородинский, конфидент государя Московии, царя Дмитрия Иоанновича! – назвался пан Роман, ничуть не обидевшись. В Стремянном полку – отборной части царской армии, сплошь попадались такие вот дерзкие и грубые люди. Учить их уму-разуму, только зря кончар тупить.
-Кого?! – изумился «стремянник». – Какого царя? Ах, Митьки...
Тяжёлый и длинный кончар – оружие для умелого да сильного – молнией просвистел в воздухе, звонко разрубив медное блюдо с курой… Хотя рубить им было практически невозможно – только колоть!
-Ты! – тяжело выдохнул пан Роман. – Не знаю уж, чьей ты сотни, но про царя так говорить...
-Дмитрий более не царь! Он – самозванец и мы свергли его ещё два дня тому! – сурово возразил стрелец. – Народ присудил его смерти! Мать отреклась от него[2]! Валяется сейчас под стеной... И Петька Басманов[3] – вместе с ним!
Стрелец, круша скамью, отпрыгнул к стене, лихорадочно выдёргивая саблю из ножен. Двое шляхтичей повисли на плечах взрыкнувшего пана Романа, пан Анджей вцепился в кончар.
-Ты нас всех тут поубиваешь! – заорал он в ухо приятелю. – Остынь, Роман! Остынь, кому говорю!
Медленно, очень медленно кровавая пелена спала с глаз пана Романа. Теперь ему было стыдно, в первую очередь – перед Татьяной. Та, впрочем, выглядела не испуганной, а скорее – огорчённой. Только вот непонятно, чем больше: смертью царя или необъяснимым припадком возлюбленного.
-Государь... – прошептал пан Роман, дрожащей рукой убирая меч в ножны. – Проклятая страна! Проклятый народ! Казнить его!
Его перст указывал на стрельца и тот побледнел, ещё плотнее прислонился к стене, готовясь задорого отдать свою жизнь... Ему не пришлось.
-Стой, господин! – это у старосты прорезался, наконец, голос. – Стой! Не смей трогать его!
-Ты?! Ты мне будешь указывать, смерд?
-Я! – подтвердил тот. – Я – государев человек, да мы все – государевы! Плох или хорош был прежний царь, он мёртв ныне. Его не вернёшь, и не нужно мстя за него, проливать ещё больше крови. В чём повинен стрелец?!
-Пшёл вон! – заорал пан Анджей, в свою очередь, хватаясь за огромный, больше чем в половину его роста кончар. – Заколю лично!
-Меня – да! – подтвердил староста. – Его тоже... Всех нас рубить будешь? Посмотри в окно, сударь!
Пан Анджей осторожно выглянул в окно и мрачно, зло и безнадежно выругался... Майдан, или как он там у московитов называется, был заполонен селянами. Мужики, бабы, глуздыри-несмышлёныши вперемешку стояли против дома своего старосты. В толпе – особенно в первых рядах видны были поднятые до поры кверху острия рогатин, кое-где заметны были лучники, в двух или трёх местах на мужиках надеты были доспехи... По всему выходило, что прорываться будет нелегко. Тем более, единственное действительное преимущество шляхты – молодецкий удар с разгона, здесь не случится хотя бы потому, что неоткуда взяться разгону. Толпу смердов и жидкую цепочку казаков и шляхтичей разделяло не больше десяти шагов. Если они хотя бы шевельнутся не так, их разорвут раньше, чем половину успеет схватиться за сабли!
-Мы уходим! – напряжённо глядя в глаза старосте, медленно сказал пан Роман. – Прямо сейчас... подавись ты своим гостеприимством!
-Вы можете уходить! – кивнул староста. – Мы не хотим кровопролития!
Проклятые московиты... у них даже смерды – сплошь воины, знающие с какой стороны за меч браться!
Собирались быстро – только пан Анджей успел на ходу перехватить что-то... да разве половинку гуся с подливой можно назвать достойным пана Анджея обедом?! Тьфу! Одним словом, беда на беде!
Выезжали с трудом. Смерды расступались медленно, взгляды исподлобья жалили так же остро, как и стрелы. Всего-то полчаса назад мечтавшие о бабах и медовухе казаки теперь боялись не так взглянуть, ехали, отчаянно сжимая рукояти сабель и пистолетов. Однако, их выпустили без проблем.
Уже за селом пан Роман приказал пустить коней полным скоком. Следовало поспешить...
3
-Пароль!
-Шуя… Отзыв говори, борода!
-Новгород… Сам ты – борода!
Такая перепалка имела место ранним утром двадцатого мая у ворот Кремля. Рослый стрелец из новгородцев, поставленных у главных, Спасских ворот Кремля благодаря своей несомненной верности нынешнему правителю, князю Василию Васильевичу Шуйскому, выпятил вперёд свою окладистую, во всю грудь бороду и никак не желал уступать. Кирилл Шулепов, надворный сотник князя Михаила Скопина[4], ощутил, как гнев постепенно захлёстывает душу. Терпение его и так-то было далеко не безгранично. А с некоторых пор он стал и вовсе забывать, что люди бывают добрыми и ласковыми… В Москве после восстания, закончившегося гибелью Самозванца, не только погода, но и люди, кажется, сошли с ума!
-С дороги! – рявкнул Кирилл, сердито бросая ладонь на рукоять сабли. – Я всё что должен, сказал. Ещё немного и…
Стрелец, ухмыльнувшись в бороду, тем не менее махнул своим товарищам и те неспешно расступились, оттащив в сторону преграждающую дорогу рогатку. Кирилл – а за ним трое его холопов – раздражённые и даже злые въехали внутрь Кремля…
Здесь всё не слишком сильно изменилось за последние два дня. Разве что выбитые в Большом Дворце дорогие заморские стёкла вставили, да охраны – в основном шуйцев и нижегородцев, было втрое больше обычного.
-Опасается князь! – ухмыльнулся Кирилл, не оборачиваясь.
-А что же! – возразил ему доверенный слуга, татарин по имени Шагин, ухмыляясь ещё шире. – Есть повод, чай!
Повод, разумеется, был. Князь Василий Шуйский, сбросивший царя-самозванца в первую руку для того, чтобы самому взойти на престол, оказался в сложной ситуации… Народ, московляне и главное – знать, его не хотели и не любили. Сам Кирилл, хоть и служил племяннику князя и, в меру своих сил, способствовал возвышению Шуйских, старейшину этого рода не любил и даже презирал. Ну не за что, совершенно не за что было любить князя Василия Васильевича Шуйского! На взгляд надворного сотника, правда, пристрастный, уважения и восхищения вообще заслуживал только один человек – молодой князь Михаил. Ну, он всё же был сначала Скопин, а уже потом Шуйский…
Ещё трижды их останавливали дозоры стрельцов и детей боярских. Москвичей среди них было совсем немного. Не доверял князь Василий московским ратникам, не доверял! Помнил, наверное, что «стремянные» очень долго сомневались, прежде чем отдали в руки его людей царя... Правда, отдали! Поверили царице Марфе, прилюдно сказавшей «он – не мой!».
Князь Василий торопился. Уже сейчас он поселился в Борисовом дворце, самом новом, почти полностью каменном здании, которое до того момента избрал своей резиденцией и царь Дмитрий. Стало быть, сам поставил себя как царя... А охрана, столь многочисленная, что ей мог позавидовать и Самозванец, сплошь щеголяла в дорогих, новых кафтанах... Казну князь Василий прибрал к рукам в числе первых.