Читать интересную книгу Сила и слава - Грэм Грин

Незнакомец тихо проговорил:

– Как это ужасно.

Мистер Тенч снова удивленно взглянул на своего собеседника. Тот сидел на краешке качалки, точно черный вопросительный знак, прикажут – уйдет, прикажут – останется. Трехдневная с проседью щетина придавала ему вид человека опустившегося, слабовольного. Из такого веревки можно вить. Он сказал:

– Я о жизни вообще. Что она делает с людьми!

– Допивайте свое бренди.

Незнакомец потянул из стакана. Будто балуя себя глоточком. Он сказал:

– Вы помните, как здесь было раньше – до «красных рубашек»? ["красные рубашки" – «антиклерикальные» военизированные отряды, созданные в начале тридцатых годов губернатором штата Табаско Томасом Гарридо Каннабалем, закрывшим в штате все церкви и потребовавшим от священников вступления в брак]

– Конечно, помню.

– Как тогда было хорошо.

– Разве? Что-то я этого не замечал.

– Тогда у людей был по крайней мере… Бог.

– В зубоврачебном деле это значения не имеет, – сказал мистер Тенч. Он подлил себе бренди из бутылки незнакомца. – Здесь всегда было плохо. Одиноко. О господи! В Англии сказали бы – романтика. Я думал: поживу здесь пять лет и уеду. Работы было много. Золотые зубы. А потом стоимость песо упала. И теперь мне уж не выбраться отсюда. Но когда-нибудь все-таки выберусь. – Он сказал: – Брошу работу. Уеду домой. Буду жить как подобает джентльмену. Это… – Он обвел рукой голую, убогую комнату. – Это все вон из памяти. Теперь уж недолго ждать. Я оптимист, – сказал мистер Тенч.

Незнакомец вдруг спросил:

– Сколько ему до Веракруса?

– Кому – ему?

– Пароходу.

Мистер Тенч хмуро проговорил:

– Сорок часов – и мы были бы там. «Дилигенция». Хорошая гостиница. И танцевальные залы есть. Веселый город.

– Действительно, как будто близко, – сказал незнакомец. – А билет? Сколько стоит билет?

– Это спросите Лопеса, – сказал мистер Тенч. – Он контрагент.

– Но Лопес…

– А, да, я забыл. Его расстреляли. В дверь кто-то постучал. Незнакомец сунул свой портфель под качалку, а мистер Тенч опасливо подошел к окну.

– Осторожность никогда не мешает, – сказал он. – У хороших дантистов есть враги.

Слабый голосок взмолился:

– Я друг, – и мистер Тенч отворил дверь. Солнце мгновенно ворвалось в комнату белокипенной полосой.

На пороге стоял мальчик; ему нужен был доктор. На голове у него сидела широкополая шляпа, глаза были карие, взгляд – бессмысленный. За ним фыркали и били копытами по горячей, утрамбованной земле два мула. Мистер Тенч сказал, что он не доктор, а зубной врач. Оглянувшись, он увидел, что незнакомец совсем утонул в качалке и взгляд у него такой, точно он молится, просит о милосердии. Мальчик сказал, что больна его мать, что в городе есть новый доктор, а у старого лихорадка и он с места не сдвинется.

Что-то шевельнулось в мозгу мистера Тенча. Он сказал, будто делая открытие:

– Да ведь вы же врач?

– Нет, нет. Мне надо поспеть на пароход.

– А вы разве не говорили, что…

– Я передумал.

– Но пароход еще долго простоит, – сказал мистер Тенч. – Они никогда не ходят по расписанию. – И спросил мальчика, далеко ли ехать. Мальчик ответил, что шесть лиг.

– Слишком далеко, – сказал мистер Тенч. – Уходи. Кого-нибудь еще найдешь. – И обратился к незнакомцу: – Как быстро слухи расходятся. Теперь про вас, наверно, все в городе знают.

– Я ничем не смогу помочь, – взволнованно проговорил незнакомец. Он смиренно ждал, что мистер Тенч подтвердит это.

– Уходи, – сказал мистер Тенч. Мальчик не шевельнулся. Он с бесконечным терпением стоял на палящем солнце, заглядывая в комнату. Он сказал, что его мать умирает. Карие глаза ничего не выражали. Такова жизнь. Ты рождаешься, твои родители умирают, ты стареешь, ты умираешь сам.

– Если она при смерти, – сказал мистер Тенч, – тогда доктор ей ни к чему.

Но незнакомец неохотно поднялся, словно прозвучал приказ, которого он не мог ослушаться. Он грустно сказал:

– Всегда так случается. Вот как сейчас.

– Вам же надо успеть на пароход.

– Не успею, – сказал он. – Так решено, чтобы я не успел. – В нем кипела немощная ярость. – Дайте мне мою бутылку. – Он надолго припал к ней, не сводя глаз с равнодушного мальчика, со спаленной солнцем улицы, со стервятников, круживших в небе, как черные мухи в глазах.

– Но если она умирает… – сказал мистер Тенч.

– Знаю я этот народ. Она умирает так же, как я.

– Вы же ей ничем не поможете.

Мальчик смотрел на них, будто его это не касалось. Спор на иностранном языке был для него явлением отвлеченным – он тут ни при чем. Он будет ждать до тех пор, пока доктор не выйдет.

– Ничего вы не знаете, – яростно сказал незнакомец. – Так все говорят, всегда так говорят: вы ничем не поможете. – Выпитое бренди оказывало свое действие. Он проговорил с глубочайшей горечью: – Я слышу, как это твердят во всем мире.

– Ну что ж, – сказал мистер Тенч. – Будет другой пароход. Через две недели. Или через три. Вам-то хорошо. Вы можете выбраться отсюда. У вас здесь не вложено капитала. – Он подумал о своих капиталовложениях: японская бормашина, зубоврачебное кресло, спиртовка, и щипцы, и маленький тигель, где плавят золото для зубов. Все вложено в эту страну.

– Vamos [пойдем (исп.)], – сказал незнакомец мальчику. Потом повернулся и поблагодарил мистера Тенча за то, что мистер Тенч дал ему возможность отдохнуть от жары. Он говорил с вымученным достоинством, привычным мистеру Тенчу, – с достоинством человека, который боится ожидаемой боли, но мужественно опускается в зубоврачебное кресло. Может, ему неприятна поездка верхом на муле? Незнакомец сказал со старомодной учтивостью: – Я буду молиться за вас.

– Рад был гостю, – сказал мистер Тенч. Незнакомец сел в седло, и мальчик первым медленно двинулся вперед под ярким солнцем, к болоту, в глубь страны. Незнакомец оттуда и вышел утром посмотреть на «Генерала Обрегона». Теперь он возвращался обратно. Выпитое бренди заставляло его чуть сильнее покачиваться в седле… А вот и конец улицы, и он виднеется маленький, унылый, понурый.

Приятно было поговорить с новым человеком, думал мистер Тенч, возвращаясь в дом и запирая за собой дверь (это никогда не мешает). Одиночество встретило его там, пустота. Но и то и другое было знакомо ему, как отражение собственного лица в зеркале. Он сел в качалку и стал покачиваться взад и вперед, поднимая еле ощутимый ветерок в застоявшемся воздухе. К лужице бренди, пролитого на пол незнакомцем, узкой колонной двигались через всю комнату муравьи; они покружили по ней, потом в таком же строгом порядке двинулись к противоположной стене и исчезли. На реке «Генерал Обрегон» дал два свистка, почему – неизвестно.

Незнакомец забыл в комнате свою книгу. Она валялась под качалкой. На обложке женщина в старомодном платье, склонив колени на коврике, с рыданием обнимала мужские начищенные коричневые ботинки с узкими носками. Он – с маленькими нафабренными усиками – презрительно взирал на нее сверху вниз. Книжка называлась «La Eterna Martir» ["Вечная мученица" (исп.)]. Спустя несколько минут мистер Тенч поднял ее, открыл – и удивился. То, что там было напечатано, как будто не имело никакого отношения к обложке: текст латинский. Мистер Тенч задумался, потом захлопнул книгу и отнес ее в свою рабочую комнату. Жечь не стоит, но для верности лучше спрятать – кто ее знает, о чем она. Он сунул книгу в маленький тигель для плавки золота и вдруг, открыв рот, замер у верстака: он вспомнил, зачем ходил в порт – ведь «Генерал Обрегон» должен был доставить ему баллон эфира. С реки снова донесся свисток, и мистер Тенч с непокрытой головой выбежал на солнцепек. Он сказал незнакомцу, что пароход простоит до утра, но разве на этот народ можно положиться, вдруг они решат соблюсти расписание. Так оно и было. Когда он выбежал на набережную между складом и таможней, «Генерал Обрегон» шел уже футах в десяти от берега, двигаясь по ленивой реке к морю. Мистер Тенч крикнул что было силы. Бесполезно. Баллона с эфиром на набережной нигде не было. Он крикнул еще раз и на этом оставил свои попытки. В конце концов, разве это важно: в его безысходности еще одно небольшое огорчение ничего не меняет.

«Генерала Обрегона» начал обвевать легкий ветерок; банановые плантации по обоим берегам, несколько радиоантенн на мысу, порт скользили назад. Если оглянуться, и не скажешь, был ли этот порт когда-нибудь или нет. Впереди открылась широкая Атлантика; серые цилиндрические валы поднимали нос парохода, и спутанные по ногам индюшки топтались на палубе. В тесной рубке стоял капитан с зубочисткой, воткнутой в волосы. Земля медленно, равномерно закатывалась назад, и темнота наступила сразу, усыпав небо низкими блестящими звездами. На носу зажгли керосиновый фонарь, и девушка, которую углядел с берега мистер Тенч, тихо запела грустную, сентиментальную и спокойную песню о розе, окрашенной кровью возлюбленного. Беспредельная свобода и воздушный простор стояли над заливом, низкая береговая линия тропиков покоилась глубоко во тьме, точно мумия в гробнице. Я счастлива, твердила девушка, не вдумываясь, почему она счастлива.