Читать интересную книгу Египтянин - Аржан Салбашев

… – Я слышала, ты хочешь отдать Моше на учёбу египтянину? Не навредит ли это нашему мальчику? – прервала

Кара воспоминания Шуну, присаживаясь напротив.

– Думай женщина, что говоришь, – угрюмо пробурчал Шуну.

Сел, долго смотрел в порожнюю кружку, прежде чем отставить её в сторону.

– Выучится на писца, станет уважаемым человеком, что ты в этом видишь плохого? – уже миролюбиво добавил он.

– Ты же знаешь, как египтяне к нам относятся, мало ли что может с ним случиться, – подперев кулаком щеку, скорбно покачала Кара головой.

Шуну снова надолго замолчал. Сквозь стены жилища слышались глухие голоса сыновей, изредка прерываемые смехом Мариам.

– Завтра же схожу в город к брату, посоветуюсь, – хлопнул себя по коленям Шуну. – Пойдём спать. Утро вечера – мудрей.

Глава третья

Шуну в Питоме

Питом – город запаса, словно мираж, возвышался над песками. Его высокие стены, облицованные обожженными на солнце глиняными сырцовыми блоками, украшала роспись. Местами в блоках проглядывали осколки морской раковины – это рабы недобросовестно отнеслись к своим обязанностям, плохо растолкли её в крошку для придания сырцу крепости. Фараон распорядился возвести город в стороне от Нила для защиты северо-восточных рубежей Египта от набегов азиатов. Основным же толчком для возникновения города послужило обнаружение на Синае богатых залежей меди. Рабы прорыли канал, соединивший Питом с одной из проток Нила. Были построены склады для провианта, мастерские и кузни, казарма для воинов. Следуя народной примете: «Где камыш – там и утки», Питом заселили чиновники, вельможи и жрецы с разных концов Египта. Они воздвигли особняки, некоторые в несколько этажей. За высокими оградами зажурчали фонтаны – дань моде. Стены жилищ украсили фрески со сценами из различных легенд.

Был полдень, когда Шуну вошёл в город через массивные ворота из ливанского кедра, обитые медными полосами. Два стражника – меджаи10, вооружённые копьями и мечами, пристально взглянули на него. Не обнаружив ничего

подозрительного (какая угроза могла исходить от «черноголового» в набедренной повязке с котомкой в руках), отвернулись, продолжили прерванный разговор.

Пройдя вдоль высокой стены, Шуну вышел на площадь, забитую многоголосой толпой. Знатные сановники в сопровождении жён и детей, одетые в тончайшие платья, чинно, насколько это позволяли суета и толчея базарной жизни, ступали вдоль торговых рядов. За хозяевами смиренно следовали рабы в набедренных повязках с опахалами в руках. Купцы в цветных халатах и головных уборах необычайных форм, непривычных для глаз местных жителей, завидев чиновников, склоняли головы. Крестьяне с корзинами в руках несмело предлагали овощи, зелень. Торговцы украшениями и амулетами наперебой расхваливали свой товар. На запястьях у них густо висели нити ожерелий из бус и драгоценных камней с застёжками в виде соколиных голов или жуков-скарабеев. Браслеты из золота, серебра были искусно инкрустированы полудрагоценными камнями и цветным стеклом. Детвора, словно птичья стая, носилась с одного конца базара на другой, вынуждая торговцев арбузами и дынями волноваться за свой товар, пирамидами сложенный на земле.

Внимание Шуну привлёк подросток в набедренной повязке. Он сидел на корточках в тени акации. Посматривая на толпу очерченными сурьмой нагловатыми глазками, катал по земле шарик из воска, поочерёдно прикрывая глиняными кружками: то правой рукой, то – левой, приговаривал:

– Кручу, верчу – обмануть судьбу хочу.

Вот к нему подошёл, судя по дорогим украшениям на шее и запястьях, зажиточный крестьянин в светлой накидке, в сандалиях из кожи. За ним раб вёл на привязи двух ослов, навьюченных корзинами из тростника. Было видно: господин бродит по базару в поисках нужного ему товара. На свою беду крестьянин услыхал голос проходимца и ради любопытства решил посмотреть: кто это хочет обмануть свою судьбу, и что он там крутит – вертит. В предвкушении зрелища вокруг них начала собираться толпа.

– Положишь шат11 – получишь два! Лишь надо угадать, где пусто – а где густо!

Крестьянин, молча, следил заплывшими глазками за ловкими движениями подростка, интуитивно чувствуя подвох. Но после того как очередной молодой человек удвоил свой капитал, крестьянин, отталкивая зевак, бросился делать ставки. Он не догадывался: парни, только что сорвавшие перед ним куш, помощники прохиндея.

Цафнат, так звали шулера, несколько раз дал выиграть крестьянину. Тот, от удовольствия сыпал остротами направо и налево. Его раскрасневшееся лицо сияло как начищенный таз. Цафнат понял – «добыча» созрела. Предложил увеличить ставку. Крестьянин, вытирая пот со лба, трясущимися от волнения руками выудил из кожаного мешочка горсть серебряных пластин, шлёпая пухлыми губами, отсчитал пять штук: половину дебена12, бережно положил у ног.

Узкие глаза Цафната хищно блеснули. Ловко катая шарик и приговаривая: «У меня как в храме – всё честно, без обмана», он словно убаюкивал внимание окружавших его зевак.

Шуну стоял рядом и увидел, как подросток незаметно для всех спрятал восковой шар в кулак. Крестьянин же, уверенный в своей зоркости и довольный собой, важно указал на одну из кружек. Шарика под ней не оказалось. Круглое и самодовольное лицо простака от изумления вытянулось, стало похожим на морду осла, стоящего за спиной хозяина. Подельники Цафната ловко оттеснили проигравшегося деревенщину в сторону, бросились делать ставки.

Шуну с улыбкой отвернулся и зашагал дальше. Путь его пролегал мимо палаток и навесов из широких полос ткани, натянутых на жерди. Под ними прятались от полуденного солнца мастеровой люд и торговцы различной мелочью. Брадобреи ловко орудовали остро заточенными бритвами, до блеска сбривая у клиентов вновь прорезавшуюся поросль на лице и голове. Подле на столиках стояли баночки с душистыми мазями для умащения. Рядом расположились продавцы набедренными повязками, накидками и платьями. Обувных дел мастера вовсю расхваливали свою продукцию. Хватали за руки проходящих мимо них зевак, показывали сандалии из тростника, кожи, коры пробкового дерева. В тени пальм и акаций сидели мастера по дереву, медники, горшечники. Разложили на циновках свой товар.

Пройдя торговые ряды, Шуну вышел к храму Маат. Возле входа стояли несколько менял. Они занимались обменом храмового добра на медь и серебро. В ход шли вино, хлеб, остатки жертвенных животных: головы, ноги, хребты и куски мяса. К ним время от времени подходили базарные торговцы. Отсчитав звонкий металл, терпеливо ожидали посыльных. Возле менял на ступеньках перед низкими столиками сидели писцы. За несколько шатов меди безграмотным горожанам и крестьянам они на кусках папируса записывали тексты прошений. Сквозь каменный свод во внутренний двор храма заходили паломники, где передавали жертвенные подношения культовым служащим. Перед статуей богини Маат вставали на колени, в почтении склоняли голову, держа ладони поднятых рук раскрытыми, молились…

Не обнаружив брата, Шуну пересёк базарную площадь, свернул на узкую улочку, решительным шагом двинулся вглубь города. Он остановился перед дверью в глинобитной стене. Удостоверившись, что не заперто, вошёл…

За низким столиком со снедью напротив друг друга, скрестив ноги на выделанных овечьих шкурах, сидели Шуну и Махайлаш. Сбритые брови и лысая голова, прямой нос, подведённые сурьмой глаза делали старшего брата похожим на египтянина. Шуну же чёрными волнистыми волосами до плеч, подвязанными через лоб бечёвкой, походил на шардана13, только что сошедшего с барка на берег. Со стороны никто не догадался бы, что разговаривают родные братья. Возле Махайлаша на утрамбованном глиняном полу стоял кувшин с вином. По раскрасневшимся лицам мужчин было видно: сидят они давно и высокие кружки на столе осушались не единожды.

Вся обстановка в комнате: отсутствие занавесок на окнах

и разбросанные в беспорядке вещи, дышала безнадёжностью и тоской. Казалось, помещение используется для временного пристанища…

– Послушай, брат, меня, – увещевал Шуну Махайлаша. – Бери свою желанную, приводи в посёлок. Мы построим вам дом, живите счастливо!

– О чём ты говоришь, брат? Неужели ты не понимаешь? Она – египтянка! Египтя-я-янка! – протяжно повторил Махайлаш, выставив указательный палец вверх, словно речь шла не о женщине, а богине. – А я кто? – ткнул большим пальцем себя в чисто выбритую грудь. – Я – еврей. Всего лишь – еврей. Во-о-о. Чувствуешь разницу? – горестно вздохнул он. – Да, мы любим друг друга. Но я не хочу ломать её судьбу…

На глазах у Махайлаша выступили пьяные слёзы. В комнате воцарилась тягостная тишина. С улицы доносились крики играющих детей, высокий женский голос зазывал ребёнка домой.