Читать интересную книгу Политическая наука № 4 / 2010 г. Политические партии, демократия и качество государственного управления в современном обществ - Анатолий Кулик

Если Игнаци объясняет трансформацию партий и демократии прежде всего через изменение общества, Ричард Кац и Питер Мэир ищут институциональные объяснения. Эти авторы не нуждаются в особом представлении русскоязычным читателям. Их статья «Меняющиеся модели партийной организации и партийная демократия: возникновение картельной партии», представленная в первом выпуске созданного в 1995 г. международного журнала «Party Politics», была переведена и опубликована в сборнике «Политическая наука», № 1 за 2006 г.

Концепция «картельной партии» оказала существенное влияние на исследования политических партий на протяжении всего последнего десятилетия. За прошедшее с момента выхода статьи время поведение укоренившихся партий, как отмечают авторы, все больше приближается к обозначенной ими модели картеля. В одной из последних публикаций 2009 г. в журнале «Perspectives on Politics» Кац и Мэир возвращаются к своей концепции, чтобы уточнить ее и сформулировать следующие из нее выводы. Мы воспроизводим в переводе их статью «Картельная партия: возвращение к тезису» с согласия авторов и по официальному разрешению издательства «Cambridge University Press».

Как отмечают авторы, картельная партия – это тип, возникший в демократических политиях Европы, которые характеризуются взаимопроникновением партии и государства и тенденцией сговора между партиями, использующими ресурсы государства для ограничения политической конкуренции и обеспечения собственного электорального успеха.

Завершение «холодной войны», создание Европейского союза и Всемирной торговой организации подорвали традиционные ставки в конкуренции партий на выборах. Утратил значимость лево-правый идеологический раскол, который, явно и неявно, подпитывался «холодной войной». Передача части полномочий национальной власти технократической непартийной системе ЕС и ВТО укрепляла убеждение, что такие традиционно центральные для политики проблемы, как инфляция и занятость, отныне находятся вне компетенции национальных правительств и, таким образом, вне власти контролирующих их партий. Эти перемены способствовали деполитизации партийной конкуренции и, как подчеркивают авторы, значительно облегчали кооперирование партий и сговор между ними. За пределами экономики и социального обеспечения существуют проблемные области, такие как окружающая среда, иммиграция, международный порядок, которые потенциально могли бы послужить основой политически значимых социальных размежеваний. Но весьма сомнительно, что они действительно могут найти стабильное выражение в партийной политике. Удаление партий от общества побуждает или даже понуждает их к сотрудничеству, а растущее сходство между ними способствовало его налаживанию. К тому же кооперирование им просто необходимо, когда нужно принять общее законодательство о партиях или установить систему государственного финансирования.

Авторы проводят различие между тремя важными конституирующими компонентами или, как они их называют, «лицами» партии. Эта партия в структурах государственнойвласти, включая парламент и правительство; партия в центральном офисе, которая создана постоянной партийной бюрократией, национальными исполнительными органами и т.п.; партия на уровне организованного членства – низовая организация1. Они обнаружили, что баланс власти внутри партии сдвинулся в сторону ПГВ, – здесь принимаются решения и распределяются внутренние ресурсы – финансовые, кадровые и т.п. Когда партия в государстве получает доминирование, ее частные интересы замещают интересы всей партии. В теории партии должны обеспечивать связь между гражданами и государством, однако на практике доступность ресурсов снижает их потребность или желание делать это. Вовсе необязательно, как отмечают авторы, что лидеры партий отдают приоритет этой функции перед другими потенциальными целями, такими как персональная власть или экономическое благополучие. Когда политика является одним из главных источников персонального дохода, ставки растут.

Происходит преориентация значения рациональности для партии с максимизации ожидаемого (среднего) вознаграждения или вероятности победы на максимизацию разумно приемлемого минимума вознаграждения (maximin). Эта тенденция становится общей для всех правящих партий и создает условия для формирования того, что по сути является картелем, где забота каждой отдельной партий о собственной безопасности и выживании служит их общему интересу. Она ведет к сокращению конкуренции партийных политик; политические обещания фактически играют роль количественных предложений в экономическом картеле. Проблемы выводятся из поля партийной конкуренции: через делегирование их неполитическим учреждениям, таким как независимые центральные банки, суды или Европейская комиссия; через приватизацию функций, которые ранее относились к государственным (например, пенсионная реформа или реформа здравохранения); и через принятие моделей государственного управления, которые отдают предпочтение техническим и управленческим ноу-хау перед политическими ценностями. Даже в тех случаях, когда проблемы в явном виде не выведены из пространства политических дебатов, партии ограничивают степень, до которой они пытаются «переиграть» друг друга: они избегают касаться многих проблем, подавая их как демагогические и популистские, а круг решений для тех, что остались, часто сужается во имя «реализма» или «ответственности». Когда конкуренция устранена из политической жизни, партийные ораторы обычно становятся апологетами и защитниками политики, которая все больше становится политикой государства, чем какой-либо определенной партии. Для иллюстрации авторы приводят французский афоризм: «Между двумя депутатами, один из которых является революционером, а другой нет, существует меньше различия, чем между двумя революционерами, один из которых является депутатом, а другой нет».

Партии картеля стремятся свести к минимуму цену своего возможного проигрыша на выборах путем сокращения диспаритета ресурсов, доступных тем его членам, кто в данный момент находится во власти, и тем, кто вне ее. Компромисные соглашения позволяют всем партиям картеля участвовать в дележе государственных субсидий и таким образом сократить различия в финансовом положении тех и других. Даже если партии не расположены к публичным соглашениям друг с другом, осознание общности интересов предполагает катрелеподобное поведение. Оно не означает, что за ним стоит конкретный сговор. На олигополистическом рынке, которому в сильной степени соответствует электоральный рынок с кучкой партий, получающих все голоса, открытая подача сигнала может дать практически такой же результат, как и скрытая конспирация.

Лидеры партии в государстве, чьим интересам служит эта модель, сталкиваются не только с вызовом со стороны новых партий, но и с угрозами, исходящими от собственных членов. И обращение к государственным субсидиям делает лидеров менее зависимыми от них. Вторым ответом на эти угрозы является лишение власти рядовых активистов партии, от которых можно ожидать выдвижения политических требований, не совместимых с картельной политикой.

В заключение авторы указывают на три повестки дня для исследователей партий, которые диктуются проблемой картелизации. Первая – это поиск более надежных эмпирических индикаторов картелизации партийной системы и партии. Вторая относится к проблеме, как и что мы изучаем, когда исследуем партии. Из тезиса картельной партии следует, что партийные стратегии обусловлены национальным контекстом гораздо больше, чем какой-то более абстрактной или транснациональной целью или идеологией. Авторы ссылаются на тот же, но несколько переиначенный афоризм: «Ныне между двумя британскими партиями, одна из которых социал-демократическая, вероятно меньше различий, чем между двумя социал-демократическими партиями, одна из которых британская». Многие характеристики и лейблы, которые сейчас используются в сравнительном анализе для идентификации партий, семейство, идентичность, идеология, статус и т.д. все больше теряют смысл. Имеют ли все еще какое-либо значение понятия «левая», или «социал-демократическая», или «христианско-демократическая», или даже «крайне правая»?

Третья повестка дня ставит вопрос, каким образом может быть организована, легитимирована и поддерживаться демократия в этих новых условиях. Если, согласно широко известному постулату, «современная демократия немыслима иначе как на основе партий», а партии фундаментальным образом меняются, то что происходит с демократией? Трансформация партий сопровождалась трансформацией характера демократии. Одним из результатов кризиса стала популярность моделей социального регулирования, которые ориентируются на неправительственные организации, сети и т.п. больше, чем на государственную власть в качестве средства управления конфликтами и распределения ценностей. Подобно модели правления на базе партийного картеля, они отдают предпочтение эффективному менеджменту перед инновациями, приспособлению перед конфликтом, консенсусу перед правилом большинства и участию заинтересованных перед массовым участием. Эти неполитические модели правления часто преподносятся как идеальные формы демократической политики, тогда как картельная система партий – как угроза ей. Однако далеко не ясно, обещают ли они сколько-нибудь бóльшую гражданскую вовлеченность или ответственность, чем политические партии, как бы картелизированы они ни были.