Генератора на пармашине нет, потому вместо электрических фар в «глазницах» сияют два ледяных светильника. Левый уже подсел — газ поостыл и светится желтым вместо белого. Так что когда ведешь, кажется, будто машина чуть косит вправо.
Я залил воду в баки (мы не держим машину заправленной, чтоб не случилось спонтанного перекоса), бросил ледяшку и сел ждать, пока мотор прогреется. Были сумерки… Впрочем, в нашем районе всегда сумерки. Это в Центре почтенный наш Павел Петрович учредил день и ночь: огромные светильники на мачтах то закрывают заслонками, то открывают. Но толку в этом мало, по-моему: вверху все равно серое небо, всегда серое — что «днем», что «ночью». Разница лишь та, что «днем» из-за светильников возникают тени, а «ночью» их нет.
Одно время я пытался понять, отчего же небо серое, а не белое или черное, или синее, как должно быть по законам физики. Какими свойствами обладает барьер над нашими головами, что цвет его видится нам как серый?.. Помню, некий институтский умник мне даже пытался растолковать, почему так. А через месяц он умер. Скверно умер — выпил непрогретого молока и сварился изнутри. Не таким уж хорошим он был физиком — понял я и забыл объяснение про небо…
Стрелка манометра коснулась риски, я дал пару и тронулся с места. От площади Галактики по проспекту Барковича всего пара кварталов до ближайшего распредпункта. Сергей Львович — старший раздатчик — дружелюбно улыбнулся мне, восседая за прилавком в высоченном самодвижном кресле.
— Добрый денек, Виктор Андреич!
— Да так себе денек, Сергей Львович… Не лучше остальных.
— Ну, эт вы зря, Виктор Андреич! Почтенного Павла Петровича слушали с утра? Коль слушали, то должны знать — денек нынче добрый.
Старший раздатчик не лишен чувства юмора, так что иногда мне приятно поболтать с ним о том — о сем. С серьезнейшей миной я спросил его, какая, по его мнению, вечером ожидается погода. Сергей Львович подкатился к окну, с минуту, нахмурившись, разглядывал неизменно серое небо, с которого за девять лет не пролилось ни капли. Потом немного поразмыслил, потер пальцем кончик носа и изрек:
— Пасмурно что-то.
— Вы полагаете? — Отозвался я. — Пожалуй, вы правы…
— Дождь, наверное, будет.
— Скорее, гроза.
Посудачили еще немного, потом я протянул наши с Ником распределительные карточки и попросил двойную минимальную пайку. Раздатчик с удивительной скоростью прокатился вдоль стеллажей, и передо мною возникли два пакета с картошкой, хлебом, гречкой, луком, огурцами, томатами и мылом.
— Что-нибудь платное желаете?
Я достал пригоршню желтых витаминок.
— Пачку кофе и мазь от обморожений. Хорошую.
— Хорошая — четыре аспирина, Виктор Андреич.
Я расплатился. Подался к выходу, старший раздатчик вдруг окликнул меня:
— Виктор Андреич, говорят, у вас гостья объявилась?
— Да, я тоже слышал.
— Младший-то ваш — молодцом!
— Весь в меня… Удачи вам.
Я сел в машину и ощутил вдруг странную тревогу на душе. Тревожно было из-за вопроса раздатчика. Слишком уж быстро весть разносится. Еще и двенадцати часов не прошло, как Ник явился с Лерой и Галсом… С другой стороны, и скрывать-то нам нечего. Ничего зазорного нет, что больную приютили. Выздоровеет — домой поедет. И все же…
Да ну его!
Я прижал педаль пара.
Когда вернулся, Никиты уже не было — отчалил на дежурство. С наружной стороны люка, где не прочла бы гостья, маркером было написано: «Витек, прошу, полегче с Лерой!»
Девушка сидела на кровати в своей каюте и теребила складки на шее пса. Тот возлежал у нее на коленях, благодушно вывалив язык. Дверь в каюту была открыта, температура внутри — стандартные тридцать шесть и шесть. Что означает — жар у девушки миновал.
Теперь, когда болезнь отступила, стало заметно, что Лера весьма недурна собой. Стройна и изящна, но изящество это — живое, игривое, как огонек свечи. Уголки рта чуть приподняты, привычные к улыбке. Всклокоченные волосы яркого цвета палесто подчеркивают искорки в глазах.
— Здравствуй, — сказал я и протянул банку мази. — Это от легких обморожений. Смажь руки — перестанет болеть.
— Большое спасибо, Виктор Андреевич.
— И не злись, что я тебе не поверил. Я вообще редко чему верю — характер такой. Услышал как-то, что люди произошли от обезьян, — и то не поверил.
Девушка нахмурилась и промолчала.
— А идти никуда даже не думай. Вчера уже неплохо нагулялась. Сперва выздоровеешь полностью, потом скажешь свой адрес, и я тебя отвезу машиной.
— Не стоит беспокойства, Виктор Андреевич.
Лера нахмурилась еще больше, изо всех сил удерживая строгую гримасу. Ее уязвленная гордость вела неравную схватку с дружелюбным кокетством, и, похоже, проигрывала. Так что я счел нужным вступиться на стороне гордости:
— Если захочешь выразить обиду, то уходить совсем необязательно — есть варианты поинтересней. Например, можешь дать мне пощечину. Можешь дать мне пощечину собакой — это круче. А хочешь, я подарю тебе красивый светильник, и ты разобьешь его вдребезги. Или я подарю тебе красивый цветок, и ты его разобьешь вдребезги!
Гордость сдалась. Лера хихикнула.
— Не люблю разбивать вдребезги — в этом есть что-то истеричное. Хладнокровные люди предпочитают разрывать на клочки. Напишите мне письмо на бумаге, я разорву его на клочки. Медленно.
— С письмами следует поступать иначе. Письмо лучше сжечь, пепел растворить в стакане воды и выплеснуть в лицо обидчику. Причем выплеснуть драматическим жестом! Моя покойная няня, дай ей Бог здоровья, заставляла меня трижды перед завтраком репетировать жест. Если не получалось — била по пальцам.
— Собакой?..
Мы расхохотались. Смеялись долго и со вкусом, а Галс ошарашено таращился на нас и поскуливал. Потом я спохватился. Отдышался и сказал:
— Я пойду поесть приготовлю. А ты это… намажься все-таки, руки тебе для жестокой мести пригодятся. И, пожалуйста, не зови меня Викторандреичем — это уж слишком.
— Ну, вы же ходили на корвете!
— На корвете меня звали Витёк… Или Быстрей-Давай-Зараза-Ленивая. По ситуации.
Приготовить еду в нашем городе — целая наука. То есть, сварить картошку или кашу в микроволновке нет никакой проблемы, а вот остудить!.. Излучателем продукты не охладишь — остынет верхний слой и возникнет перекос. Любую пищу нужно мелко нарезать и тщательно промыть горячей водой, при этом следя за температурой продукта, чтобы остывал равномерно и точно до тридцати шести градусов. Немного рассеянности — и приготовишь термический яд, либо просто останешься голодным.
Когда я был занят этим творческим процессом, вошла Лера:
— Виктор, давайте, я помогу.
— Помоги, не откажусь, — я обернулся и увидел в руке у нее полупрозрачный сверток. — А это что?
Она положила сверток передо мной:
— Я хотела поблагодарить вас. Возьмите это, пожалуйста! Отец говорил, это хорошая штука, может жизнь спасти.
Я рассмотрел и присвистнул. В пакете были четыре ампулы мультиморфина. Адаптивный антибиотик — нанопродукт, универсальное средство против любых известных инфекций. Стоит, пожалуй, как запас пищи на всю оставшуюся жизнь.
— Не могу это принять. Во-первых, мы помогаем тебе никак не ради оплаты. А во-вторых, ты не представляешь себе цену этой «хорошей штуки».
Она попробовала протестовать, я просто отодвинул от себя ампулы и вернулся к картошке. Тогда Лера вышла и возвратилась со своим рюкзачком. Положила его на стол и стала вынимать содержимое: какие-то вещи, женские безделицы, забавное зеркальце, наконец — пухлый герметичный пакет. Раскрыла пакет и разложила на столе целое состояние: несколько пачек жаропонижающих и анальгетиков, пять баночек витаминов, десятки ампул антибиотиков, иммуномодуляторов, гормональных стимуляторов и ингибиторов. Я созерцал эту выставку с отвисшей челюстью, под конец выдавил:
— Ого!..
— Виктор, все это — мое. Лекарства редкость, посмотрите и возьмите все, что может вам понадобиться. Я действительно хочу чем-то помочь вам с Ником.