уже выдирали ноготь. Было очень больно и страшно! Я до сих пор иногда просыпаюсь и кричу… думаю, что я все там же… и лампы светят прямо в глаза… и вопросы. От него дурно пахло, а он кричал прямо мне в лицо и …
— Ну-ну. — говорит Макото и ее голос заметно смягчается: — все уже позади. Я попрошу психолога поработать с твоей травмой… что было дальше?
— Дальше… — я продолжаю говорить. Если вы хотите кого-то обмануть, то нельзя врать все от начала и до конца. Старайтесь говорить правду — везде, где можно и соврите только в одном месте. Тогда, если вас будут проверять — скорей всего вы выдержите проверку. Потому я выкладываю множество подробностей про то, что было в Логове, про боль, про страх, про то, что мультитул у моего палача был хороший и что мне бы такой и что я не знал где Бьянка и все ли с ней хорошо, а мне никто не говорит что с ней и это так тяжело, я должен знать что с ней и … говорите все с ней хорошо? Она тоже свидетель? Слава богу, что все хорошо, спасибо госпожа следователь… а то я бы тут места себе не нашел. А что было дальше…
Я говорил и говорил, с мельчайшими деталями, обходя то, каким образом были убиты фанатики-сектанты внутри Логова — «потерял сознание, все потемнело в глазах, когда открыл — кругом тела… мы решили бежать оттуда…». А дальше — одна только правда, и про то, как мы с Натсуми ковыляли по парковке и как приехала патрульная машина с Оей и Морико, как в нас начали стрелять и как мы укрылись за бетонными блоками, и что прибыл Широ-сан и начал стрелять в ответ и что оказывается Оя-сан — дочка господина Хираи, что довольно неловко, потому что мы с Оей-сан… вроде как друзья. Тут я постарался покраснеть, но не уверен что получилось. Я продолжил — и про таинственный пулемет, который начал стрелять по фанатикам и про то, что они сами потом уехали, приехала кавалерия и никогда в жизни я не был так рад полицейским сиренам… вот никогда в жизни, честно… да. Они перевязали Ою-сан, оказали помощь Натсуми и даже меня накрыли этим вот одеялом из фольги, где одна сторона золотистая а другая серебряная, даже напиток горячий предлагали…
— А потом я вырубился — честно говорю я, ощущая свое пересохшее горло: — можно мне попить?
— Конечно. — госпожа следователь наливает в прозрачный пластиковый стаканчик воды из бутылки на столике с лекарствами: — вот.
Я пью большими глотками, смакуя воду словно странник в пустыне. Госпожа следователь ждет. Переворачивает ко мне свою папку и просит подписать показания. Встает.
— Такахаси-кун — говорит она: — я понимаю, что ты натерпелся, вот у тебя и шок. Стресс. Излишняя болтливость и развязность. Пожалуйста впредь держи себя в руках. — я обещаю и она — кивнув на прощанье — выходит. Дверь закрывается, и я вздыхаю с облегчением. Все-таки нелегко мне все это далось, до сих пор усталость свинцом отдается в руках и ногах, хочется спать. Потому я принимаю стратегическое решение не сопротивляться этому позыву, а закрыть глаза и отдохнуть. При выздоровлении, если хочется спать — обязательно спите.
Глава 2
Снималась мне Светлая Богиня Аматэрасу, которая увещевала меня бросить гиблое дело по воспитанию нации, сдаться и уехать в тихий домик у озера, обещала бессмертие, несгибаемое мужское здоровье и восемнадцать танцовщиц. Я ломался, применял переговорные тактики, говорил что не сильно-то мне все это нужно, что у меня миссия по перевоспитанию самого себя и дочерей Ямато в духе Виктора Франкла и категорического императива Канта, а там уж дочери Ямато возьмутся за сыновей Ямато и настанет всем счастье и мир на планете, а кто с нами не согласится жить в мире да радости — того раздавят железные сапоги моих легионов Смерти. Это же так по-человечески — во имя мира создать войсковые подразделения и сеять смерть. Мы, люди — противоречивые ублюдки. Богиня кивала, соглашалась, повышала ставки, обещала мне больше дом, больше озеро, больше танцовщиц и Дар Любви, грозила что это последнее предложение и надо подписывать. Я обещал проконсультироваться со своими юристами и дать знать, но тут вбежали танцовщицы и …
Проснулся я от того, что почувствовал легкий укол боли в руке. Медсестра меняла мне капельницу и застенчиво улыбнулась, регулируя скорость подачи жидкости. Все-таки какие тут профессионалы работают, подумал я, улыбнувшись ей спросонья — я бы даже и не почувствовал ничего, так, едва-едва… словно комар укусил.
— Вам нужен крепкий сон, Такахаси-кун — сказала мне медсестра: — все будет хорошо, не переживайте. Закрывайте глаза и спите.
— Вы уверены? — беззастенчиво зевнул я прямо ей в лицо. Тут это невежливо, но рука, чтобы закрыть рот — не поднялась.
— Я — уверена. — твердо отвечает мне медсестра. Вот у кого нет сомнений насчет «прекрасного далека», она и сама родом оттуда, из светлого будущего, потому «все будет хорошо, вы главное спите побольше и выздоравливайте». Задумчиво окидываю ее взглядом и констатирую факт, что я действительно еще не выздоровел и мой организм реагирует на наличие рядом симпатичной медсестры с апатией. Не реагирует то есть.
— Все, спать — говорит медсестра и мягко касается моего лба, укладывая голову обратно на подушку: — Нэннэко сяссяримасэ…
— Да не хочу я… — закрываю глаза и думаю о том, что медсестра только на первый взгляд милая, а на самом деле — тиран и самодур, людей спать укладывает. Может не хочу я спать. Открываю глаза, чтобы сказать ей об этом, но ее рядом уже нет, в палате царит полутьма, горит дежурный ночник и светодиоды на приборах. Уже вечер? Или даже ночь?
— Ты проснулся — говорит мама и прикладывает ладонь к моему лбу: — а меня сперва к тебе не пускали. Пришлось разговаривать с начальством. Никто не может мне запрещать увидеть моего сына.
— Сочувствую начальству — бормочу я: — добрый вечер ма. Сейчас же вечер?
— Я переживала — говорит она и я вижу ее силуэт в полутьме, не вижу, но чувствую, что она — мягко улыбается: — хорошо, что у тебя все в порядке. Ты обязательно поправишься, так врачи говорят.
— Мне тоже так сказали — отвечаю я: — что ничего серьезного.
— Вот именно. Так что ни о чем не думай, поправляйся. Здесь очень хорошая больница, и