Читать интересную книгу Неподобающая Мара Дайер - Мишель Ходкин

Мама посмотрела на меня стеклянными глазами. Лицо ее было лицом убитого горем человека.

— Хотелось бы мне, чтобы я могла рассказать тебе, Мара. Но ты единственная, кто знает.

3

КЛАДБИЩЕ ЛОРЕЛТОНА,

РОД-АЙЛЕНД

Солнце отражалось от полированного красного дерева гроба Рэчел, слепя глаза.

Я пристально смотрела на этот ящик — пусть свет иссушает мои роговицы — и надеялась, что придут слезы. Я должна была плакать. Но не могла.

Но все остальные могли и плакали. Люди, с которыми она даже никогда не говорила, люди, которые ей не нравились. Здесь было множество народу из школы, и все заявляли, что имеют право на частицу Рэчел. Были все, кроме Клэр и Джуда. Их поминальная служба прошла днем.

День был серо-белым — жгучий зимний день Новой Англии. Один из моих последних дней здесь.

Дул ветер, и кудри хлестали меня по щекам. Горстка скорбящих отделила меня от родителей — черных силуэтов на фоне бесцветного непокоренного неба. Я съежилась и плотнее закуталась в пальто, закрываясь от немигающего взгляда матери. Она наблюдала за моей реакцией с тех пор, как меня выписали из больницы; она первая прибежала той ночью, когда мои вопли разбудили соседей, и именно она застала меня плакавшей в стенном шкафу на следующий день. И лишь два дня спустя после того, как мама нашла меня, ошеломленно мигавшую, сжимавшую в окровавленной руке осколок разбитого зеркала, она настояла на том, что я нуждаюсь в профессиональной врачебной помощи.

Что я получила, так это диагноз. «Посттравматический стресс», — так сказал психолог. Очевидно, ночные кошмары и дневные галлюцинации были для меня теперь нормальным явлением, и кое-что в моем поведении в кабинете психолога заставило его порекомендовать поместить меня в лечебницу для хроников.

Я не могла допустить, чтобы меня туда упрятали. Вместо этого я предложила переехать.

Я помнила, как мама широко распахнула глаза, когда я упомянула о переезде спустя несколько дней после того катастрофического посещения психиатра. Она смотрела на меня так осторожно, так подозрительно, будто я была бомбой под ее кроватью.

— Я действительно думаю, что переезд поможет, — сказала я, на самом деле вовсе в это не веря.

Но мне уже две ночи не снились кошмары, и случай с зеркалом (о чем я не помнила), очевидно, был единственным в своем роде. Психолог просто слишком резко среагировал, как и моя мать.

— Почему ты так считаешь?

Голос мамы звучал ровно и небрежно, но ее ногти все еще были обкусаны до мяса.

Я попыталась припомнить беседу, которую вела с психологом, — по большей части говорил он один.

— Она всегда была в этом доме… Я не могу ни на что смотреть, не думая о ней. И, если я вернусь в школу, там я тоже буду видеть ее. Но я хочу вернуться в школу. Мне нужно снова ходить на занятия. Мне нужно думать о чем-нибудь другом.

— Я поговорю об этом с твоим отцом, — сказала мама. Глаза ее внимательно изучали мое лицо.

По каждой морщинке на ее лбу, по наклону подбородка я видела, что она не понимает, каким образом ее дочь могла до такого дойти: улизнуть из дома и очутиться в последнем из мест, где должна была очутиться. Она часто спрашивала меня об этом, но, конечно же, я не знала, что ответить.

Я вздрогнула, услышав раздавшийся словно из ниоткуда голос старшего брата.

— Думаю, вот-вот закончится, — сказал Даниэль.

Сердце мое перестало биться так часто, когда я снизу вверх посмотрела на него. У него было смуглое лицо — в этом мы различались — и темные волосы, как и у меня. Тут священник действительно попросил всех склонить головы и помолиться.

Я неловко шевельнулась — ломкая трава похрустывала под моими сапогами — и посмотрела на мать. Мы не были религиозны, и, честно говоря, я сомневалась, как поступить. Если и существует какой-то протокол поведения на похоронах лучшей подруги, я не получила заметок на память. Но мама склонила голову, ее короткие черные волосы упали на лицо с идеальной кожей, когда она оценивала меня, изучала меня, чтобы увидеть, как я решу поступить.

Я отвернулась.

После растянувшихся на целую вечность секунд головы поднялись, словно все стремились оставить все это позади, и толпа рассеялась. Даниэль стоял рядом со мной, пока одноклассники по очереди говорили мне, как им жаль, и обещали поддерживать со мной связь после нашего переезда. Я не была в школе со дня трагедии, но некоторые из них приходили навестить меня в больнице. Наверное, просто из любопытства. Никто не спросил, как все произошло, и я была этому рада, потому что ничего не смогла бы им рассказать. Я все еще не помнила.

Пронзительные крики нарушили приглушенную атмосферу похорон: сотни черных птиц пролетели над нашими головами во всполошенном биении крыльев. Вороны расселись на лишенных листвы деревьях у парковки. Даже природа теперь оделась в черное.

Я повернулась к брату:

— Ты припарковался под теми воронами?

Он кивнул и пошел к машине.

— Невероятно, — сказала я, двинувшись за ним. — Теперь нам придется уворачиваться от помета целой стаи.

— Тьмы.

Я остановилась.

— Что?

Даниэль повернулся.

— Тут тьма-тьмущая ворон. А не стая. И… Да, нам придется уворачиваться от птичьих фекалий, если ты не предпочитаешь поехать с мамой и папой.

Я улыбнулась, почувствовав облегчение, — сама не знаю почему.

— Я — пас.

— Так я и думал.

Даниэль помедлил, поджидая меня, и я была благодарна ему за возможность спастись. Мы отделились от остальной группы, и я оглянулась, чтобы убедиться, что мама не наблюдает. Но она была занята разговором с семьей Рэчел — мы были знакомы годами.

Было слишком легко забыть, что родители тоже оставляли все позади: отец — юридическую практику, мама — пациентов. А Джозеф, хотя ему было всего двенадцать, не потребовал объяснить, почему мы переезжали, и без жалоб смирился с тем, что ему приходилось распрощаться с друзьями. Когда я об этом подумала, я поняла, что выиграла в семейной лотерее. И сделала заметку себе на память относиться к маме более терпимо. В конце концов, мы уезжали не по ее вине — по моей.

4

ШЕСТЬ НЕДЕЛЬ СПУСТЯ.

МАЙАМИ, ФЛОРИДА

— Ты меня просто убиваешь, Мара.

— Дай мне минутку.

Я прищурилась на паука, который сидел между мной и бананом, предназначавшимся мне на завтрак. Мы с пауком старались достичь обоюдного согласия.

— Тогда позволь мне это сделать. Не то опоздаем.

Даниэль начинал лезть на стену при мысли об опоздании. Мистер Идеал всегда был пунктуальным.

— Нет. Ты его убьешь.

— И?

— И тогда он будет мертв.

— И?

— Просто представь себе, — заговорила я, не сводя взгляда с членистоногого оппонента. — Семья пауков лишается своей матери. Ее детки ждут в паутине, высматривая родительницу много-много дней, пока наконец не понимают, что ее убили.

— Ее?

— Да.

Я показала подбородком на паука.

— Ее зовут Крек.

— Конечно. Вынеси Крек наружу, прежде чем она повстречается с авторскими колонками «Уолл-стрит джорнал»[8] Джозефа.

Я помедлила.

— А почему наш брат приобретает «Уолл-стрит джорнал»?

— Он считает его забавным.

Я ухмыльнулась. Джозеф был прав.

Я повернулась и снова уставилась на Крек, которая подалась вбок на дюйм-другой в ответ на угрозы Даниэля. Я потянулась к пауку бумажным полотенцем, но невольно отпрянула. Уже минут десять я периодически повторяла эти движения: тянулась и отдергивала руку. Мне хотелось выгнать Крек на волю, убрать из нашей кухни и проводить туда, где в изобилии имелась кровь мириад летающих насекомых. Иными словами, на наш задний двор. Но, похоже, я была не в состоянии выполнить эту задачу. Однако я была слишком голодна и хотела съесть свой банан. Я снова потянулась к пауку — моя рука застыла на полпути.

Даниэль мелодраматически вздохнул, сунул чашку в микроволновку, нажал несколько кнопок, и поддон начал вращаться.

— Ты не должен стоять перед микроволновкой, — сказала я Даниэлю, который не обратил внимания на мои слова. — Не то получишь опухоль мозга.

— Это факт? — спросил он.

— А ты хочешь выяснить?

Даниэль внимательно посмотрел на мою руку, все еще протянутую к Крек, — руку, которую словно парализовало.

— При таком неврозе ты найдешь любовь только в телефильме.

— Может быть, зато я буду без опухоли мозга. Разве ты не хочешь быть без опухоли мозга, Даниэль?

Он сунул руку в шкаф и вытащил зерновой батончик.

— Вот, — сказал он, швырнув шоколадку мне, но в последнее время я до полудня была просто ни на что не годной.

Батончик со стуком упал на стол рядом со мной. Крек торопливо засеменила прочь, и я потеряла ее из виду. Даниэль схватил ключи и не спеша направился к передней двери. Я последовала за ним на слепящий солнечный свет, так и не позавтракав.