Читать интересную книгу Веселые ребята (с илл.) - Владимир Пятницкий

Лев Толстой очень любил детей. Однажды он играл с ними весь день и проголодался. Пришёл к жене. “Сонечка, — говорит, — ангельчик, сделай мне тюрьку.” Она возражает: — “Лёвушка, ты же видишь, я “Войну и мир” переписываю”. “А-а! — возопил он, — так я и знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего “Я!” И костыль задрожал в его судорожной руке.

* * *

Однажды Лермонтов купил яблок, пришёл на Тверской бульвар и стал угощать присутствующих дам. Все брали и говорили “Merci”. Когда же подошла Наталья Николаевна с сестрой Александриной, от волненья он так задрожал, что яблоко упало из его руки к её ногам (Нат. Ник., а не Алекс.). Одна из собак схватила яблоко и бросилась бежать. Александрина, конечно, побежала за ней.

Они были одни — впервые в жизни (Лерм., конечно, с Нат. Ник., а не Алекс. с собакой). (Кстати, она (Алекс.) её не догнала).

* * *

Ф. М. Достоевский, царство ему небесное, страстно любил жизнь. Она его, однако, отнюдь не баловала, поэтому он часто грустил. Те же, кому жизнь улыбалась (например, Лев Толстой), не ценили этого, постоянно отвлекаясь на другие предметы. Например, Лев Толстой очень любил детей. Они же его боялись. Они прятались от него под лавку и шушукались там: “Робя, вы этого дяденьку бойтесь. Ещё как трахнет костылём!” Дети любили Пушкина. Они говорили: “Он весёлый! Смешной такой!” И гонялись за ним босоногой стайкой. Но Пушкину было не до детей. Он любил один дом на Тверском бульваре, одно окно в этом доме... Он мог часами сидеть на широком подоконнике, пить чай, смотреть на бульвар... Однажды, направляясь к этому дому, он поднял глаза и на своём окне увидел — себя! С бакенбардами, с перстнем на большом пальце! Он, конечно, сразу понял, кто это. А вы?

* * *

Однажды Лев Толстой спросил Достоевского, царство ему небесное: — “Правда, Пушкин — плохой поэт?” - “Неправда”, — хотел ответить Ф.М., но вспомнил, что у него не открывается рот с тех пор, как он перевязал свой треснувший череп, и промолчал. “Молчание — знак согласия,” — сказал Лев и ушёл.

Тут Фёдор Михайлович, царство ему небесное, вспомнил, что всё это ему приснилось во сне, но было уже поздно.

* * *

Пушкин был не то что ленив, а склонён к мечтательному созерцанию. Тургенев же — хлопотун ужасный, вечно одержимый жаждой деятельности. Пушкин этим частенько злоупотреблял. Бывало, лежит на диване, входит Тургенев. Пушкин ему: — “Иван Сергеич, не в службу, а в дружбу — за пивом не сбегаешь?” — И тут же спокойно засыпает обратно. Знает: не было случая, чтоб Тургенев вернулся. То забежит куда-нибудь петицию подписать, то к нигилистам на заседание, то на гражданскую панихиду. А то испугается чего-нибудь и уедет

* * *

Лев Толстой очень любил детей. Однажды он шёл по Тверскому бульвару и увидел идущего впереди Пушкина. Пушкин, как известно, ростом был невелик. “Конечно, это уже не ребёнок, это скорее подросток, — подумал Толстой. — Всё равно, дай догоню и поглажу по головке.” И побежал догонять Пушкина. Пушкин же, не зная Толстовских намерений, бросился наутёк. Пробегая мимо городового, сей страж порядка был возмущён неприличной быстротой в людном месте и бегом устремился вслед с целью остановить. Западная пресса потом писала, что в России литераторы подвергаются преследованию со стороны властей.

* * *

Снится однажды Герцену сон. Будто эмигрировал он в Лондон, и живётся ему там очень хорошо. Купил он будто собаку бульдожьей породы. До того злющий пёс — сил нет: кого увидит, на того и бросается. И уж если достигнет, вцепится мёртвой хваткой — всё, можешь бежать заказывать панихиду. И вдруг, будто он уже не в Лондоне, а в Москве: идёт по Тверскому бульвару, чудище своё на поводке держит, а навстречу Лев Толстой... И надо же, тут на самом интересном месте пришли декабристы и разбудили.

* * *

Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и задумался о душе. Что уж он там надумал, так никто никогда и не узнал. Только на другой день Ф. М. Достоевский, царство ему небесное, встретил Гоголя на улице — и отшатнулся: — “Что с вами, — воскликнул он, — Николай Васильевич? — У вас вся голова седая!”

* * *

Однажды во время обеда Софья Андреевна подала на стол блюдо пышных, горячих, ароматных рисовых котлеток. Лев Толстой как разозлился! “Я, — кричит, — занимаюсь самоусовершенствованием! — не кушаю больше рисовых котлеток!”

* * *

Пришлось эту пищу богов скормить людям.

* * *

Однажды Пушкин переоделся Гоголем... тьфу, ....... ........ мать!

рисунки В. Пятницкого

текст Н. Доброхотовой-Майковой и В. Пятницкого

71 — 72 г.

Вместо послесловия

”Веселые ребята”. Название придумал Пятницкий, когда были записаны несколько историй с картинками и стало ясно, что получается книжка. Название мало кому известно, только тем, кто видел фото- и ксерокопии с титульным листом. По той же причине избежала широкой огласки графически- математическая володина композиция про любовь бегемотов, которую наблюдал Ф. М. Достоевский (царство ему небесное), с концовкой: “и ничего сложного в этой науке нет”.

Пятницкий был великий мастер завершающего штриха. Я, например, произношу: — Гоголь только под конец жизни о душе задумался, я смолоду у него вовсе совести не было. Однажды невесту в карты проиграл. — Володя добавляет: — И не отдал. Чувствуете разницу? Он же закончил текст {“Пушкин сидит у себя и думает: “Я гений ладно .... ... когда же кончится?” — фразой: “тут все и кончилось”}.

От бесчисленных того времени баек про Кузьмича (Лукича) и Василий Иваныча “Веселые ребята” тем и отличаются, что были сразу задуманы, как письменные тексты с картинками. Даже некоторым образом заказаны. Это грустная история.

Было в Москве такое славное место — редакция журнала “Пионер”. Редактором журнала была Наталья Владимировна Ильина, уникальная личность и уникальный редактор, 30 лет на посту, говорят, это рекорд. Уникального редактора вызвали в ЦК ВЛКСМ и сказали: — Что это вы, Наталья Владимировна, все сидите и сидите? У нас человек пять лет вашего места дожидается! (Потерпел бы еще чуток, но Н.В. позволила себе лишнее, напечатала кого не следует, кажется, Каверина, он что-то там не то подписал. Заждавшийся был несчастный Фурин, он после спился и выпрыгнул из окна своего кабинета. С 11 этажа). Наталья Владимировна, конечно, сейчас же ушла на пенсию. Все понимали, что ни Н.В., ни журнал друг без друга долго не проживут. Многим предстояло искать новую работу, мне в том числе. — была внештатным художником, в “Пионере” у меня был более-менее постоянный заработок и много друзей.

Крушение отмечали с размахом. Редакция, бывшие сотрудники, любимые авторы (все сплошь знаменитости) втайне составили для Н.В. памятный рукописный номер журнала. Получилась замечательная книга, очень смешная. Нам с Пятницким досталась рубрика “Любимая папка Коллекциани-Собирайлова”, крошечная, в четверть полосы. Она появилась незадолго до этого, вел ее Рейн, откапывал где-то анекдоты про великих писателей, в основном, кажется, Марк Твена. Пушкин тоже присутствовал. Пятницкий рисовал к этим анекдотам графические миниатюры чуть побольше почтовой марки. Этот раздел мы и воспроизвели. Сочинили две пародии:

Федор Михайлович Достоевский хотел научиться показывать карточные фокусы и репетировал перед женой, пока несчастная женщина не потеряла терпение и не крикнула мужу: — Идиот! — подсказав тем самым сюжет знаменитого романа.

Гоголь ни разу не видел оперу Пушкина “Борис Годунов”, а очень хотелось. Вот он переоделся Пушкиным и пошел в театр. В дверях столкнулся с Вяземским, а тот и говорит: — Что это у тебя сегодня, Alexandre, нос как у Гоголя, право!

Приблизительно так, насколько помню.

Эти тексты, как говориться, в основное собрание не вошли, рисунки тоже. Все это происходило летом 1971 года. Потом мы не могли остановиться. Стоило открыть рот, новая история возникала как бы сама. При этом, как нарочно, под рукой оказался блокнот подходящего размера. Кажется, его выдали на конференции кому-то из знакомых, а он мимоходом оставил у нас. Все, что сочинялось, записывали сразу набело, и так же Пятницкий рисовал картинки. Все рисунки — его. Текстов, кажется, моих больше. Есть общие. Мои, как правило, длиннее, Володины — гениальнее.

Пятницкий жил тогда у нас в семье, а мы увлекались папье-маше, лепили и раскрашивали маски в огромном количестве. Володя слепил из пластилина портреты Пушкина, Гоголя, Толстого и Достоевского. Таня оклеила их мелкими бумажками — у него на такую монастырскую работу не хватило бы терпения — а он потом раскрасил, не придерживаясь натурализма. Со временем мама приклеила им волосы, бороды и бакенбарды, а пока они висели голые и лысые, Ф. М. Достоевскому, царство ему небесное, как раз исполнилось 150 лет. Так возникла соответствующая новелла.