Читать интересную книгу Скульпторша - Майнет Уолтерс

— Простите меня.

— Ничего страшного. Я уже привыкла. Поначалу меня все боятся.

— Это вас расстраивает?

В глазах напротив вроде бы на секунду блеснуло что-то, напоминающее любопытство, чуть передернувшее жирные складки кожи.

— А вас саму бы такое отношение расстроило?

— Разумеется.

— Что ж тогда спрашивать?.. У вас есть сигареты?

— Конечно. — Роз вынула из кейса нераспечатанную пачку и подтолкнула ее через стол к собеседнице вместе с коробком спичек. — Угощайтесь. Сама я не курю.

— Если бы остались здесь, то обязательно закурили бы. У нас тут все курят. — Она немного повозилась с пачкой, достала сигарету и, прикурив ее, довольно выдохнула. — А вам сколько лет?

— Тридцать шесть.

— Вы замужем?

— Разведена.

— У вас есть дети?

Роз отрицательно покачала головой.

— Из меня вышла бы никудышная мать.

— Поэтому вы и развелись?

— Возможно. Меня больше интересовала собственная карьера. Но мы разошлись достаточно мирно, и каждый двинулся своей дорогой.

«Какая глупость! — рассуждала Роз. — Зачем мне распространяться о своей боли перед Оливией?» Однако сложность заключалась в том, что если часто говорить одну и ту же ложь, та становится правдой, а боль теперь приходила к Роз изредка. Она возвращалась по утрам, в первые мгновения после того, как Лей просыпалась. Тогда ей начинало казаться, что она снова находится в своем доме, а рядом лежит любимый, которого можно обнимать, целовать и ласкать, заливаясь при этом смехом.

Олив выпустила в воздух колечко дыма.

— А я бы любила детей, — задумчиво произнесла она. — Я однажды даже забеременела, но мать уговорила меня избавиться от ребенка. Теперь я жалею об этом. Мне до сих пор интересно, кто бы у меня родился: мальчик или девочка. Мне даже иногда снится мой ребенок. — Она несколько секунд смотрела в потолок, словно следя за струйкой сигаретного дыма. — Бедняжка. Мне тут одна женщина рассказывала, что их смывают в канализацию. Ну, после того, как при помощи вакуума извлекают из тела женщин.

Роз наблюдала за тем, как толстые губы присасываются к крошечному по сравнению с ними фильтру сигареты, и думала о зародышах, которых извлекают из матки женщины.

— Я ничего об этом не знала.

— О канализации?

— Нет. О том, что вам приходилось делать аборт.

— А вам вообще обо мне что-нибудь известно? — безразлично спросила Оливия.

— Очень немногое.

— Кто вам это рассказывал?

— Ваш адвокат.

И снова непонятный гул вырвался из груди женщины.

— А я и не знала, что у меня такой есть.

— Его зовут Питер Крю, — нахмурилась Роз, вынимая из кейса письмо.

— Ах, этот. — презрительно поморщилась Олив. — Да он же настоящий урод. — В ее словах прозвучало нескрываемое отвращение и даже злоба.

— Он утверждает, что является вашим адвокатом.

— Ну и что? Правительство тоже утверждает, что заботится о народе. Лично я ничего не слышала о своем адвокате вот уже четыре года. Я посоветовала ему заткнуться, когда он начал выкладывать мне свою идею о том, чтобы устроить мне пребывание в Бродмуре на неопределенный срок. Педик вонючий! Я ему не понравилась. Думаю, он бы наложил в штаны от радости, если бы добился того, чтобы меня признали невменяемой.

— Вот тут он пишет. — Роз быстро просмотрела письмо и начала читать, даже не задумываясь о содержании. — Да, вот тут. «К сожалению, Олив никак не может понять, что если бы ее признали невменяемой, она бы получила надлежащий уход и лечение в психиатрической больнице. А это, в свою очередь, означало бы, что она смогла бы вернуться в нормальное общество уже, скажем, лет через пятнадцать. И это в самом худшем случае. Мне всегда казалось очевидным…» — Внезапно Роз замолчала, почувствовав, как по ее спине пробежал холодок. «Если у вас возникнут какие-нибудь проблемы, ну, например, если она неожиданно начнет яростно проявлять свое недовольство». — вспомнились почему-то предупреждения тюремщицы. Может быть, она сама выжила из ума? Роз попыталась улыбнуться: — Честно говоря, остальное уже не так интересно.

— «Мне всегда казалось очевидным, что Олив страдает психическим расстройством. Возможно, это параноидальная шизофрения или психопатия». Так у вас написано? — Олив поставила маленький горящий окурок фильтром на стол и вынула из пачки еще одну сигарету. — Не скажу, что меня не соблазнило такое предложение, — призналась она. — Если вообразить, что я смогла бы убедить суд в том, что на тот самый момент была невменяема, то сейчас наверняка была бы уже свободной женщиной. Вы еще не ознакомились с моим психологическим портретом?

Роз отрицательно покачала головой.

— Ну, кроме непреодолимого желания постоянно принимать пищу, что, как правило, считается ненормальным. Один психиатр даже пытался доказать, что это служит признаком тенденции к саморазрушению. Так вот, в остальном меня оценили как «нормальную». — Она встряхнула рукой, потушив спичку, и на лице ее появилось такое выражение, будто все происходящее ее забавляет. — Ну, надо еще договориться о том, что означает термин «нормальная». Я уверена, что у вас гораздо больше всевозможных «пунктиков», чем у меня, но вы все равно попадаете в группу «нормальных» по своему психологическому портрету.

— Мне это неизвестно. Никто никогда меня не обследовал, — заинтересованно произнесла Роз, а про себя добавила: «На самом деле мне просто страшно подумать о том, какой диагноз мне могли бы поставить».

— А вот в таких местах к этому начинаешь привыкать. Мне кажется, что они этим занимаются тоже только ради того, чтобы не отвыкнуть. Им, наверное, гораздо интересней побеседовать с убийцей матери, нежели с какой-нибудь занудливой старой развалиной, страдающей депрессией. У меня сменилось уже пять психиатров, каждый из которых хотел досконально меня исследовать. Все они обожают навешивать ярлыки. Это упрощает систематизацию всех случаев и помогает им тогда, когда они начинают задумываться над тем, что же все-таки следует с нами сделать. Лично я создаю для них немалые проблемы. Я вполне нормальная женщина. Но при этом я опасна. Итак, к какой категории они должны меня отнести? О тюрьме общего режима не может быть и речи. А вдруг я выйду на свободу и снова возьмусь за свое? Общественности это не понравится.

Роз взяла письмо в руки.

— Вы говорите, предложение вашего адвоката все-таки заинтересовало вас. Но почему же вы ничего не предприняли для того, чтобы выбраться отсюда пораньше?

Олив ответила не сразу. Она долго расправляла складки платья на бедрах.

— Мы сами делаем выбор, — наконец заговорила женщина. — Не всегда правильный, но как только мы на нем остановились, нам приходится жить дальше в соответствии с ним. До того как попасть сюда, я многого не понимала в психиатрии. Теперь же я — кладезь мудрости. — Она глубоко затянулась. — Психологи, полицейские, тюремные надзиратели, судьи — все они вылеплены из одного теста. Это люди, наделенные властью, от которых полностью зависит вся моя жизнь. Но представьте себе, что дело было бы пересмотрено, меня бы признали невменяемой, и эти люди пришли бы к следующему выводу: она никогда не поправится. Заприте за ней дверь и выкиньте ключ. Вот поэтому двадцать пять лет среди нормальных людей показались мне куда привлекательней целой жизни в обществе психов.

— А что вы думаете по этому поводу сейчас?

— Со временем начинаешь понимать очень многое, верно? Я во многом уже стреляный воробей. Сюда к нам иногда помещают самых настоящих сумасшедших, и только потом переводят их в другое место. Но они не такие уж и страшные, а многие относятся к своему положению с известной долей юмора. — Олив установила второй окурок рядом с первым. — Скажу вам еще кое-что. Как раз эти люди совершенно не требовательны, в отличие от тех, кого признали нормальными. И они никого не критикуют, а если учитывать мою внешность, то можно понять, почему я сразу это оценила. — Она внимательно посмотрела на Роз сквозь редкие белесые ресницы. — Конечно, это вовсе не означает, что я стала бы обращаться к суду с просьбой признать меня невменяемой, если бы хорошо разбиралась во всех тонкостях. Я ведь до сих пор считаю, что с моей стороны было бы аморально утверждать, будто я не соображала, что делала, когда я полностью отдавала себе отчет в своих поступках.

Роз оставила это признание без комментариев. Что можно сказать женщине, которая расчленила трупы убитых ею матери и сестры, а теперь пытается говорить о морали?

Олив догадалась, о чем сейчас думает Роз, и хрипло рассмеялась.

— Я вас понимаю. Но я считаю, что не сделала ничего неправильного, а лишь преступила границы закона, который придумало общество.

В этой фразе прослушивался какой-то библейский подтекст, и только теперь Роз вспомнила, что сегодня первый день пасхи.