уже помощником агента РОПиТа (ведал всей деятельностью пристаней).
Когда Житковы переехали в Одессу, Борису исполнилось семь лет. В это время он был неловким, болезненным ребенком, слабого сложения. Он был чрезвычайно самолюбив и «ершист». Чуть что — вспыхивал, ссорился и лез в драку. Дома о нем даже была поговорка: «Против шерсти не моги!» В то же время он отличался необычайной мягкостью и добротой. Он не мог спокойно переносить чужие слезы. Очень любил и жалел животных, всегда возился с кошками, собаками, ежами. Лечил им лапы, трогательно о них заботился. Очень любил лошадей. С самого детства идет у Житкова это глубокое знание и понимание животных, отразившееся и в его книгах («Про слона», «Про обезьянку», «Мангуста» и др.) Он был отличным дрессировщиком.
В Одессе семья Житковых поселилась в гавани, на военном молу.
Началась новая эпоха в жизни детей. Под самыми окнами их квартиры уходили пароходы в Херсон и Николаев. Немного дальше в море, на молу, были пристани пароходов, идущих в Крым и на Кавказ. Несколько поодаль, вдоль берега до Андросовского мола, стояли парусники. Мол отделяла от города эстакада, по которой проходили поезда. Шум, грохот железа, стук молотов, лязганье цепей, крики, ругань, пароходные гудки, биндюги, угольные кучи, грузчики, таскающие самые разные товары на корабли, — вся эта деловая толчея гавани стала бытом детей Житковых. После школы дети с трудом пробирались домой, искусно лавируя в портовой сутолоке.
Борис наблюдал всякий портовый люд, всех национальностей и наречий: матросов корабельных команд, рабочих мола, грузчиков, контрабандистов. Он завел знакомства на пароходах, на парусниках, в яхт-клубе. Рассматривал самые разнообразные грузы, редкие сорта деревьев, сельскохозяйственные орудия, хлопок. Знал вскоре весь товарооборот порта и все портовые обычаи.
Вскоре его хорошо уже знали в порту. Портовая среда стала его своеобразным жизненным «университетом». Она приняла его и даже о нем заботилась. Его оберегали и охраняли. Грузчики охраняли, воры и босяки также охраняли.
Он наслушивался в порту всяческих рассказов. Количество знакомств увеличивалось. Экскурсии по гавани все расширялись. Завелись подлинные друзья среди детей матросов и детей служащих береговой охраны.
Вскоре после переезда в Одессу отец отдал Бориса и младшую дочь во французскую школу, которую содержала француженка мадам Дельпонт. Она занималась с группой маленьких детей — французов и русских. Учила она их французскому языку, арифметике и танцам. Дети усаживались учиться за большой стол. Тут же, в комнате, шмыгала любимая собака мадам Дельпонт, постоянно забегавшая под стол и развлекавшая детей.
Главное внимание мадам Дельпонт обращала на каллиграфию. «Некарош калиграпи!» — скороговоркой выкрикивала она, посмотрев тетрадку. Если она бывала довольна, то выдавала записку, на которой французский же лад писала имя и фамилию ребенка: «Надин Потапофф». И т. п. Записка называлась «бон поан», и ее нужно было прятать в свою сумку. Десять записок обменивались на картинку, десять картинок — на игрушку. У проштрафившихся каждый раз отбиралось по записке. Борис хитрил и не отдавал записок: он всегда говорил, что забыл их дома.
Мадам Дельпонт плохо знала русский язык и говорила с чистым парижским произношением. Объясняя слова, она сильно жестикулировала, стремясь картинно изобразить смысл французского слова. Это было детям и забавно и интересно. Они передразнивали ее произношение и невольно усваивали правильную французскую речь.
Так прошло полгода. Однажды отец заинтересовался французскими стихами, которые младшая дочка учила наизусть. «Понимаешь ли ты то, что учишь?» — «Кое-что понимаю, — отвечала она, — кое-что нет, но мадам велела: «Понимаешь, не понимаешь — учи!» Отец рассердился и взял детей из этой школы.
Эта школа не была бесполезна для Бориса Житкова. С этих пор он начал говорить по-французски. У него с детства обнаружились редкие способности к языкам. В одесский период жизни он познакомился почти со всеми языками народов Средиземного и Черного морей: с турецким, греческим, французским, румынским и т. д., и особенностью его речи было то, что, часто владея небольшим запасом слов, с говорил как истый уроженец страны. Впоследствии он овладел также немецким и английским.
В первые годы жизни в Одессе Борис Житков начал знакомиться и с литературой. Он легко запоминал стихи. Отец по вечерам читал детям научно-популярные книжки, читал им прозу и стихи Пушкина, Лермонтова, Алексея Толстого; старшая сестра за стенкой учила вслух перед сном стихи; нянька по складам читала нараспев Некрасова, часто почти не понимая читаемого, — этого было достаточно, чтоб он уже знал наизусть услышанное. К девяти годам он знал наизусть такие крупные вещи, как «Демон» Лермонтова.
Большое значение для развития детей Житковых имел культурный быт семьи. Степан Васильевич был членом университетского математического общества, и дома у Житковых постоянно бывали профессора и преподаватели университета, преимущественно математики (профессор Шатуновский и др.). Содержательные разговоры отца, разговоры взрослых между собой и с детьми — все это способствовало тому, что дети Житковых по своему умственному развитию вскоре превосходили своих однолеток.
Постепенно морской воздух порта произвел на Бориса благотворное действие. Здоровье его окрепло. Отец создал целый режим физического воспитания детей: завел дома гимнастику (трапеции и т. п.), приобрел гребную лодку, потом парусную шлюпку. Он научил детей плавать. Дети жили по-спартански. Все время на море. Хорошо гребли, умели управляться с парусами.
Очень рано в руках у Бориса Житкова появились настоящие столярные инструменты. В три года ему подарили топорик, которым он сразу же прорубил свой новый первый высокий сапог. Семи лет он имел ножовку и рубанок, и вскоре у него уже была целая своя столярная мастерская.
Во дворе дома, в котором Житковы имели казенную квартиру, была столярно-ремонтная мастерская РОПиТа. Все нужные материалы дети без труда добывали оттуда, и в мастерской пропадал на целые часы и дни не только Борис, но и девочки. Особенно привлекали детей токарный станок и полировочные работы. У Бориса появилась им самим изготовленная флотилия моделей лодок и других судов, по-настоящему оснащенных. Он уже тогда хорошо изучил такелажные работы. Девочки тоже умели вязать все морские узлы, могли оплести шланг, сделать матик. Не знать какой-либо снасти на судне в то время среди детей считалось позором. В инструкторах недостатка не было. И столяры и матросы, занятые во дворе такелажными работами, охотно объясняли Борису, как и что делать. Уже здесь проявилась особая его манера изучать ремесло, отличавшая его и впоследствии. Он часами внимательно наблюдал работу мастеров, только изредка, время от времени задавая вопросы.
Воспитание и среда изменили самолюбивого мальчика. Самолюбие заставило его воспитать в себе мужество и храбрость. С детства он сам устраивал себе испытания — экзамены на большие человеческие