представителю той же профессии, к которой он сам принадлежит, сотоварищу и сопернику по музыкальному творчеству».
Ничего не знавший о реальном Сальери литературовед рассуждает:
«Сальери по натуре своей вовсе и не предрасположен к завистничеству; всю жизнь, вплоть до появления Моцарта, он был свободен от этого чувства. «Нет! Никогда я зависти не знал!» — говорит он, и мы ему верим, потому что в итоге он рисуется нам как человек искренний, правдивый и прямой. Он не завидовал ни Глюку, ни Пиччинни, — он знал себе цену и верил в свою звезду. Он не сомневался в том, что, обладая выдающимся музыкальным дарованием, огромною трудоспособностью, терпением и выдержкой, он свое возьмет и достигнет общего признания и славы. Он — не мелкий завистник: он не будет завидовать попусту, потому только, что вот сейчас аплодируют не ему, а Глюку. Он слишком горд для этого».
Читаешь подобное и поражаешься: литературовед цитирует вымышленные слова реального человека и, основываясь на этом, дает характеристику этому человеку. При этом он опирается исключительно на фантазии Пушкина. А тот якобы от имени Сальери пишет так:
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был Когда-нибудь завистником презренным, Змеей, людьми растоптанною, вживе Песок и пыль грызущею бессильно? Никто!..
Но реальный Антонио Сальери никогда ничего подобного не говорил!!!
Тем не менее, Д. Н. Овсянико-Куликовский употребляет в отношении Сальери такое определение как «душевное мошенничество». И оно якобы «наглядно сказалось в тех софизмах, которыми он усиливается оправдать перед самим собою свое злое чувство, свою зависть и ужасный умысел убийства». Сальери якобы хочет уверить себя, будто он «избран» самой Судьбой, чтобы «остановить» Моцарта. По мнению литературоведа, «преступление» Сальери «превращается, таким образом, в род самоотверженного подвига».
Основание?
Опять же фантазии Пушкина, а тот пишет так:
Что пользы, если Моцарт будет жив И новой высоты еще достигнет? Подымет ли он тем искусство? Нет; Оно падет опять, как он исчезнет: Наследника нам не оставит он. Что пользы в нем? Как некий херувим, Он несколько занес нам песен райских, Чтоб, возмутив бескрылое желанье В нас, чадах праха, после улететь! Так улетай же! чем скорей, тем лучше…
По мнению Д. Н. Овсянико-Куликовского, Сальери был уверен, что совершает «подвиг» не только для спасения себя и других «жрецов и служителей музыки», но и «для спасения самой музыки, для того, чтобы обеспечить дальнейшее преуспеяние этого высокого искусства, которому он фанатически служит: дело в том, что Моцарт — именно своею гениальностью — только портит это искусство, мешает ему развиваться и идти дальше правильною, размеренною поступью прогресса».
Ну а дальше — рассуждения про яд («осьмнадцать лет ношу его с собою»), про «ослепление мысли злым чувством», про «извращения ума скверною страстью», про «геркулесовы столбы внутреннего душевного плутовства»…
Слепо следуя за пушкинским вымыслом, Д. Н. Овсянико-Куликовский пишет:
«Фанатизм Сальери принадлежит к одному из худших его видов, к профессиональному: человек порабощен не отвлеченной идеей, не идеалом, например, религиозным, моральным, политическим, а своей профессией, избранным занятием и мыслью о своих успехах на этом поприще».
А дальше — рассуждения про «психоз», про «болезненное самолюбие», про «злобное отношение к сотоварищам по профессии, а потом и вообще к людям»…
Впрочем, Д. Н. Овсянико-Куликовский иногда все же оговаривается и признает, что это все «изобразил» Пушкин, который дал читателям в лице Сальери «одну из смягченных и облагороженных форм профессионального фанатизма».
Литературовед пишет:
«Сальери не производит отталкивающего впечатления: он не жалок, не смешон, не противен; он скорее вызывает в нас чувство сострадания, смешанное с уважением; нельзя презирать его: он — мученик, он — несчастный человек, он — жертва своей горькой участи, и психология его зависти и история его преступления — настоящая и глубокая драма».
На наш взгляд, настоящая и глубокая драма тут заключается в другом — в том, что литературный вымысел Пушкина смешался с реальной действительностью и незаметно совершенно вытеснил ее.
Почему же так произошло?
Во-первых, потому что А. С. Пушкин — гений. Он «наше все», и его слова и поступки не принято подвергать сомнению. Так уж сложилось, что его произведение «Моцарт и Сальери» читали миллионы людей, и практически все они уверены, что так оно все и было на самом деле. Никто толком не слышал музыки Сальери, никто ничего не знает о Сальери-человеке, но всем очевидно, что это был тот самый нехороший человек, который из зависти отравил еще одно «наше все» — великого Моцарта.
У В. Г. Белинского читаем:
«Для выражения своей идеи Пушкин удачно выбрал эти два типа. Из Сальери, как мало известного лица, он мог сделать, что ему угодно; но в лице Моцарта он исторически удачно выбрал беспечного художника, «гуляку праздного».