Сидели, пили в своем купе чай. Не совсем купе, в том же плацкартном вагоне ехали, но как-то этот закуток ведь называется, пусть будет купе для простоты написания. Было утро. Да даже день уже, одиннадцать часов. Только Канаш проехали. Железнодорожный узел, соединяющий столицу Чувашии Чебоксары с остальным миром.
Вовка вылетел на перрон и купил у торговок вареной картошки и пирожков с рыбой. Дорого, но денег теперь немного было. Даже чуть больше, чем немного, перед Канашем Фомин их из валенка вынул и посчитал, оказалось, что розовых новых сторублевок там не одна, а аж семь штук, плюс другие боны, в сумме получилось без пяти рублей девятьсот. Дядька в «пальте» оказался старателем с Урала, где-то под Нижним Тагилом золото мыл. Деньги получил и решил к себе на 101-й километр податься. Увидел в позе зю подметающую проход проводницу, и взыграло ретивое. Сидел уже за изнасилование. Теперь на вторую ходку раскрутился. Вовку хотели в Казани задержать и вдумчиво показания снять. Пришлось козырнуть Аполлоновым. Не поверили и пошли начальника поезда назад выцеплять. Тот подтвердил, и тут какой-то капитан уперся. Нет и все. Дело, мол, нечистое. А у самого лицо нечистое. Весь в следах оспы и еще фурункул сине-желтый у уха. Бр-р. Не сильно хотелось с ним вдумчиво беседовать Федору Челенкову.
Вовка попросил Ивана Никифоровича – начальника поезда – сообщить генералу. Упирался здоровяк здорово, боялся гнева разбуженного в неурочное время вип-пассажира, но потом махнул рукой:
– Ладно, парень, ты мне почти дочь спас. Это дочь фронтового друга. У него плохо все со здоровьем, сердце шалит. Опекаю, вот и его и дочь тоже, жизнь три раза он мне на фронте спасал. Если бы не ты, мог и его и Татьяны лишиться. Рискну. Разбужу генерала.
Абакумов, и Берия, и Ежов, наверное, больше бы ужаса вызвали, но генерал-полковник в полной форме, орущий на весь линейный отдел в здании железнодорожного вокзала в Казани, тоже зрелище для бывшей столицы Казанского ханства явление неординарное.
– Ты, сучонок, у меня на Сахалин поедешь, завтра же рядовым, там будешь между медведями порядок наводить. На допросы их вызывать.
– Товарищ генерал-полковник, разрешите…
– Пошел вон отсюда. Кругом. Шагом марш. Да, б****, ты и ходить не умеешь. Кто тут старший есть?
И еще пять минут в том же духе. Потом глянул на сидевшего в изоляторе за решеткой Вовку.
– За женщину заступился. От насильника спас. Молодец. Орел. Ты меня, Владимир, второй раз удивляешь. Часов в десять зайди ко мне в вагон.
Вовка добрался до своего места. Попросил что-то шмыгающую носом проводницу разбудить его в девять, мол, «енерал» видеть хотят, опять угнездился под матрасом, но тут его потрясли за ногу. Оба-на! Проводница.
А у этой проводницы Шелковистые ресницы! Ты мне долго-долго будешь сниться, Проводница, проводница, —
пропел Вовка полушепотом.
Татьяна охнула. Татьяна присела. Татьяна схватилась за щеки.
– Боже…
– Тихо. Тихо. Это песня есть такая. Чего вы хотели?
Убрала руки от щек и одной шлепнула по одеяло-матрасу. Приблизительно по тому месту, где у Вовки зад выпячивался.
– Напугали женщину. У меня сын.
– Поздравляю вас. Вы что-то хотели? – Ну их, этих проводниц.
– Владимир, мне все равно не спать. Ты, если хочешь, иди в мое купе. Там и сквозняков нет, и одеяло у меня толстое.
А чего? Поспать в тепле хоть до девяти часов. Пошел. И прямо вырубило. Еле растолкала его Татьяна. За окнами сумерки еще. Только светать начало.
– Девять часов, Володя. Я тут чай заварила. Будешь с сухариками? Папа жарит с чесночком и лучком.
– Конечно, пойду, умоюсь и зубы почищу.
– Кхм. Там очередь. Большая. Ты лучше к дяде Ване в вагон. Ну, к Ивану Никифоровичу, у него вагон купейный – пассажиров не много.
Зря сухариками хрустел. Теперь выхлоп чесноком. Как от Ван Хельсинга, ну, который с вампирами рубился. Выглянул Вовка в коридор. А там опять очередь. Так и поперся к генералу. Горынычем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вагон не производил впечатления – дорохо-бохато. Потертое зеленое сукно на столе, да еще и в кляксах чернил. Стулья разномастные. Не для веселого путешествия апартаменты, для рабочих поездок. Вот и к приему Фомина никто не готовился и разносолов с икрой черной и заморской баклажанной не выставлял. За длинным столом для совещаний из закусок был только графин с водой. Сам председатель всесоюзного общества «Динамо» сидел за письменным столом, заваленным бумагами, и что-то строчил перьевой ручкой, часто макая ее бедную с головой в обычную стеклянную непроливайку.
– А, Володя. Ты в следующий раз днем дерись. Разбудили среди ночи, так и не уснул больше. Поворочался и работать пошел. – Аполлонов и правда осунувшимся выглядел.
– Я…
– Да я шучу. Слушай, Володя, я что хотел спросить-то. Вот у тебя форма была другая. Где взял?
Н-да. Где взял, легко ответить. Сам сделал. Труднее, а откуда мысли про такую экипировку. Врать надо красиво. И умно.
– Сам сделал. Смотрел, как люди калечатся на играх, и как-то само в голову пришло, что нужно некоторые места защитить. Нет ведь ни у кого защитного снаряжения. И спортивной формы единой тоже нет. Игроки некоторых команд выходят на лед в футбольных трусах и рейтузах, другие – в сатиновых шароварах, надетых поверх теплого белья, третьи – в байковых тренировочных костюмах. Слышал от тренера, что в Москве нападающие и защитники покупают в спортивных магазинах тяжелые вратарские щитки для игры в бенди и привязывают их к голени. Это затрудняет бег, зато предохраняет от ударов шайбы и клюшки. Вот и экспериментировал. Видели ведь, как меня несколько раз специально соперники и клюшкой били, и о борт ударить хотели. Один прямо по пальцам клюшкой стукнул, хотя уже не играли. Был бы без защиты, в больнице сейчас лежал с переломами голени и пальцев.
– А как же «в хоккей играют настоящие мужики, а не трусы»?
– Аркадий Николаевич. Вот представьте. Просто представьте. Заявились мы в следующем году играть на кубок Шпенглера. Сборной Москвы, например. А в чемпионате Боброву вот так по голени стукнули и сломали ногу Чернышеву, а Анатолию Викторову пальцы сломали. Тот же товарищ, что и мне хотел. Поедем на кубок без ведущих игроков и проиграем позорно, а все потому, что не надели амуницию, все потому, что не трусы. Приедут проигравшие хоккеисты, а руководство нашей страны решит, что раз проигрываем, то и не нужно этот спорт развивать. Или играют все у нас в хорошей защитной экипировке. Специалистами изготовленной по моим образцам. И все здоровые поехали на этот турнир и завоевали первое место. Кубок в СССР привезли и выставили в стеклянном ящике перед входом на стадион «Динамо». И у нас народ будет гордиться нашими победами, и там, на Западе, будут знать, что у нас выросло поколение победителей, и нам все равно надо воевать и побеждать. Или играть в хоккей и побеждать. Мы всегда победители.
– Ух ты! Словно не пацан шестнадцатилетний, а член ЦК сказал. Сильно. Можешь все это на бумаге оформить? Я команду дам, в «Советском спорте» напечатают! – генерал от избытка чувств даже вскочил и круг у Вовки за спиной сделал. Потом подошел и хлопнул его по плечу.
– Ох! – Хлопок так хлопок, чуть ножки у стула не подломились. Точно синяк будет.
– Молодец, Володя. Вот этого мне и не хватало. Статью в «Комсомольской правде» читал?
– Нет. – Такой газеты и не выписывали в тех местах, где он мог прочесть. Только если специально в библиотеку идти, так еле живым вечером до дому после тренировок добирался.
– Держи. И скажи, как прочтешь, что думаешь, – Аполлонов сунул ему «Комсомолку» со статьей на первой странице, исчерканной карандашом. – Да, кто бы сказал. До седых волос дожил и у пацана совета спрашиваю. – Вовка оторвался от статьи. – Да ты читай, – увидел генерал-полковник, – это я по старости сам с собой уже разговариваю.