– И не смешно… Семенные огурцы тоже взрываются. Давайте переждём! Пусть подальше отплывет!
– Ну уж дудки! – разозлился Венька.
Он опустил оба весла в воду и стал грести, не обращая внимания на сопротивление братцев. Он стал похож на строгого отца, который тащит за собой двух упирающихся малышей.
Понемногу лодка разогналась. А в пролив, который соединяет Огородное море с соседним, она влетела почти на крейсерской скорости.
Шлёп-Шлёп-море – а соседний водоем назывался именно так – капитаны пересекали с опаской. Трудное для судоходства!
Во-первых, самое глубокое!
Во-вторых, со всех сторон открыто ветрам! Штормы в Шлёп-Шлёп-море – дело обычное.
В-третьих, на берегу этого моря стоял длинный ряд бань. В субботу, когда там начинали париться, над волнами неслись звуки березовых веников: «Шлёп! Шлёп! Шлёп!». А море застилалось густым паром. Попробуй возьми в тумане верный курс!
А еще на берегу этого моря жил кладовщик дядя Прохор. Он был «моржом»: любил перед работой побарахтаться в ледяной воде. Поскольку дядя Проша выглядел великаном, от его ныряний на море рождались цунами. Чуть зазеваешься, чуть запутаешься в веслах в такой миг – лодку, как щепку, может выбросить куда-нибудь на крыльцо деревенского магазина. Или, хуже того, – в чей-нибудь предбанник.
Входя в Шлёп-Шлёп-море, Венька сосредоточился. Но бань никто не топил: посреди недели это редко бывает. Поэтому видимость была хорошая.
Немножко штормило, но не так, чтобы бояться кораблекрушения.
Весла не скандалили. Работали молча и дружно. Правда, иногда правое весло исподтишка пыталось окатить водой своего братца. В ответ Осинишко, будто нечаянно, тоже шлёпало по самой поверхности воды. Часть брызг летела на Дубишку. А остальные доставались Веньке.
Мокрый Венька ёжился от холода, но терпел. Лишь бы поскорее выйти из Шлёп-Шлёп-моря!
Он уже миновал самую глубокую морскую впадину: затопленный колодец. И вдруг!
Справа по курсу Венька увидел дядю Прохора. Тот в одних плавках стоял на косогоре. Готовился к прыжку.
Какая волна хлестанёт сейчас по борту!
У Веньки дрогнули плечи.
Но дядя Проша не собирался поднимать цунами.
– Эй, на судне! – кричал дядя Проша и отчаянно махал рукой, как Робинзон, дождавшийся, наконец, корабля.
Венька заторопился к берегу. Что там случилось?
– Чудовище! – сдавленно пояснил дядя Проша. – Только что мимо меня проплыло Чудовище.
Оба весла сразу же вынырнули из воды и вздыбились над лодкой. Дубишко слушало дядю Прошу с любопытством. А Осинишко… Что, кроме страха, ждать от Осинишки?!
Дядя Проша торопливо рассказывал, что вот уже третий день спускается он после утренней зарядки к морю освежиться в ледяной воде. Но в это самое время мимо берега проплывает под водой какое-то Чудище-Юдище.
Оно пускает огромнейшие пузыри!
Его глаза светятся ярко-жёлтым светом!
Огромные такие глазищи! Размером в тарелку!
И что этому Чудовищу надо от дяди Проши? Зачем третье утро подряд подкарауливает подводный зверь безобидного кладовщика?
– В какую сторону поплыло Чудовище? – спросил Венька.
Дядя Прохор махнул рукой вглубь моря. Там на поверхности воды пузырился мутный свет.
Венька собрался было ринуться в погоню. Но вспомнил про Осинишку: куда с таким?
– У вас есть запасное весло? – спросил он дядю Прошу.
Тот растерянно пожал плечами. И вдруг вспомнил:
– У меня в бане – ковшик с длинной ручкой. Может, подойдет?
Венька согласно кивнул. Дядя Прохор засеменил к своей бане.
А Венька стал вынимать из уключины Осинишку. Пусть на берегу позагорает, чучело-канючило!
Но Осинишко неожиданно заупрямилось.
– Не надо, – жалобно попросило оно. – Я тоже хочу в погоню. Я попробую не бояться!
– Ты? Хочешь в погоню? За Чудовищем? – не поверил Венька.
– Хочу, – упрямо повторило Осинишко. – Я боюсь за брата! Разве банный ковшик защитит его от морского зверя?
– А ты? Защитишь?!
– Да, – сказало Осинишко так твердо, будто было вырезано из дуба. И скомандовало:
– Дубишко! В погоню!
Лодка рванулась вперед.
Вскоре они нагнали пузырящийся след. В толще воды Венька увидел огромную тёмную тушу.
Желтоватые холодные глаза Чудовища пристально смотрели на Веньку из глубины. А само оно несуетливо двигалось вперед – уж не заманивало ли лодку в ловушку?
– Не выйдет! – закричало Дубишко. – Не уйдёшь! На глубине будем драться!
Оно нырнуло в воду, пытаясь дотянуться до тёмной туши. И дотянулось: глаза Чудовища на миг закрылись, то ли от удивления, то ли от боли.
Дубишко же высунулось из воды и прокричало в запале:
– Осинишко! В пасть не суйся! По бокам колошмать! – и снова ринулось на врага.
Вода возле лодки запенилась, закипела.
А Чудовище вдруг грозно развернулось. И стало всплывать.
Весла, не сговариваясь, оттащили лодку от места битвы и приготовились к обороне.
А хребет Чудища уже показался над водой. Подводный гигант, весь покрытый водорослями и ракушками, утробно прорычал что-то и навис над лодкой, словно утёс.
«Прощай, Сугробиха!» – подумал Венька и в последний раз посмотрел на врага. И вдруг заметил на нём… какие-то буквы.
«МОЛОКО», – значилось на боку Чудовища.
И Венька сразу узнал «зверя», хотя водоросли плотно облепили его бока.
На воде, порыкивая мотором, лежал давно знакомый деревенский молоковоз.
Ветровое стекло машины распахнулось. Из кабины выглянул водитель Серёжа.
– Венька, что за шутки? – строго спросил он. – Бочку мне поцарапал! Фару расколотил! Чуть-чуть – и потопил бы! Тебе что – места в море мало?
Пришлось Веньке объясняться с Сережей.
Потом и Серёжа рассказал Веньке, почему его молоковоз бороздит морские пучины. Это Серёжа в армию готовится.
Осенью Серёжа уйдет служить. Во флот. Чтобы не терять времени, Серёжа заранее начал боевую подготовку. Поставил на свою машину мощный винт, законопатил все щели. И пожалуйста, подводная лодка! Пока настоящую не доверили, и на такой можно тренироваться. Тем более, что дел под водой по горло!
Дел у Серёжи, действительно, много. Нужно в город молоко возить. Не ждать же, когда моря пересохнут. Молоко-то скиснуть может.
– Так что аккуратней веслами размахивай, – посоветовал Серёжа. – Не один в море!
Двигатель молоковоза взревел. Винт закрутился чаще. И автомобиль двинулся вперед, медленно погружаясь в волны.
А Венька поплыл в школу. По пути он крикнул дяде Проше, чтобы тот ничего не боялся.
– Понял! – ответил дядя Проша. – Я с косогора всё видел! Ну и Серёжа! Моряк так моряк! Никакие цунами его не пугают! А ты, Венька, большую волну выдержишь?
– Выдержу! – ответил Венька и крепче ухватился за весла. – С такими братьями я теперь и не то выдержу. Ныряйте смело!
Свет в Шипучем овраге
Урок рисования вышел печальным. Да и как не грустить… Веньке и остальным ребятам нужно рисовать конюха Овёсыча, а тот пришёл в школу с синяком.
Синяк он принёс на лбу. Идёт и всем рассказывает:
– Это я за бабочкой наблюдал! За капустницей!
– Разве бабочки нападают на людей? – удивилась Нина Васильевна, которая ведёт биологию и всё про бабочек знает.
– А она и не нападала. Она к колодцу летела.
– Это бывает, – подтвердила Нина Васильевна. – Летают они к колодцам.
– А у колодца – журавель…
– Неужели вернулся с юга? – ахнула Нина Васильевна.
Овёсыч помотал головой.
– Нет, я про другого журавля. Про шест, которым воду черпают. Ведро ещё к этому шесту приделано. Капустница-то ведро заметила…
– Верное наблюдение, – кивнула Нина Васильевна. – Капустницы – очень наблюдательные бабочки!
Овёсыч вздохнул.
– Капустница-то наблюдательная… Стороной ведро облетела. А я его не заметил. Вот и схлопотал донышком по лбу!
Сел Овёсыч перед Венькиным классом. Ногу за ногу закинул. Бодрится. А видно: переживает.
– Может, в другой раз вас нарисуем? – предложил Андрей Андреевич, учитель рисования.
Овёсыч не согласился:
– Вот ещё, из-за бабочки урок срывать! Синяк – пустяк, синяк – не шишка!
– Да, – сказал Андрей Андреевич. – Шишку бы ребята не нарисовали. Светотени мы ещё не проходили. Шишки в следующем году рисовать будем. Приходите.
Овёсыч обещал подумать.
– Не прибавится во мне наблюдательности, – говорит, – приду к вам и с шишенцией.
Андрей Андреевич обрадовано кивнул головой и подмигнул ребятам. Мол, начинайте! Уж больно вид у Овёсыча хорош! Страдающий вид! Пушистые, как у кобылы Простушки, ресницы полуопущены. У глаз – печальные морщинки. Уголки губ поджаты, словно уздечкой стянуты.
Раскрыл Венька коробку карандашей и давай печаль Овёсыча на бумагу переносить.
Замечательный получился портрет. Не только лицо Овёсыча, но и его соломенная шляпа печалью дышит. Даже не печалью – мировой скорбью.