Я даже бровью не повёл.
— Что, даже и не слышали? — искренне поразился он.
Покачав головой и, внешне выказывая крайнее сожаление, я развёл руками:
— Увы, но нет.
Покосившись на книжный шкаф, под завязку забитый пыльными томами, писатель счёл нужным слегка попенять мне за дремучесть:
— Удивительно, как это вы так. Мои книги много шуму в Городе понаделали. Можно сказать, прогремели.
Меня его слова ничуть не тронули. Абсолютно никак они меня не задели. Подумаешь — «шуму понаделали». Нашёл чем удивить. На моём веку немало разного отшумело-отгремело, всякую погремушку помнить никакой памяти не хватит, так что — извините.
Всерьёз опасаясь, что господин Холобыстин, тщеславие которого было явно ущемлено, кинется просвещать меня на предмет своего богатого творческого наследия, я решительно взял быка за рога. Указал плодовитому литератору на кресло и — время — деньги — осведомился делово:
— Чем обязан, Семён Аркадьевич?
Он недовольно посопел, но послушался и сел. Аккуратно пристроил к ножке кресла портфель, положил трость на колени, сверху — шляпу, рассеянно оглядел кабинет, задержав взгляд лишь на одной из многочисленных гравюр, потом придал лицу сумрачное выражение и замогильным голосом произнёс:
— Сорвана седьмая печать.
— Что-что?! — чуть не подпрыгнул я от удивления.
Сообразив, что «малость» перегнул, господин писатель поторопился успокоить:
— Про печать — это я образно. Хотя… — Он задумался, потом, будто сбрасывая ненужные сомнения, мотнул головой. — Ладно, в любом случае чёрная магия налицо. А посему, господин частный сыщик, мне срочно нужна ваша помощь.
Разговор пошёл предметный, настало время определиться.
— Семён Аркадьевич, — осторожно поинтересовался я, — судя по всему, вы в курсе, за дела какого сорта берётся наше агентство?
Он закивал что твой болванчик из Китая:
— В курсе, в курсе. Конечно, в курсе. Давеча Михаил Петрович меня на этот счёт капитально просветил. Иначе чего бы я вдруг к вам суну… хм… обратился.
— Вы сейчас упомянули некоего Михаила Петровича, — после секундного замешательства сказал я и уточнил: — Уж не Михаила ли Петровича Лымыря вы имеете в виду?
Господин литератор посмотрел на меня несколько удивлённо, дескать, что за глупый вопрос, но затем подтвердил:
— Его, разумеется. Кого же ещё? Мы, знаете ли, с ним старинные приятели. А помимо того — соседи. Совместные чаепития, преферанс по пятницам и… — Он нарисовал рукой в воздухе причудливую фигуру. — И всё такое. Он-то и посоветовал со своей напастью обратиться к вам. Сказал: «Иди, брат, к Егору Тугарину, по этим делам лучше спеца в нашем городе не сыскать».
— Так и сказал?
— Так и сказал. Ещё и адресок продиктовал.
Выходило, что отрекомендовал меня писателю никто иной как Михей Процентщик, самый сильный в нашем городе маг. Самый сильный и самый жадный. Всем известно, что Силу свою ни на добрые дела этот чародей без масти не тратит, ни на лютые, только в рост Её другим магам даёт под солидные проценты. Вот и сейчас в своём репертуаре: поскупился на Силу, и вместо того, чтобы самому придти на помощь дружку закадычному, ко мне отфутболил.
Ну что ж, подумал я, спасибо тебе, Михей-жадюга. Огромное спасибо. Я не отпихну. Всякий-каждый клиент у меня нынче на вес золота.
А вслух — не из праздного интереса, конечно, а дабы выбрать верную линию поведения — стал выспрашивать:
— Скажите, Семён Аркадьевич, вы и вправду верите в действенность магии?
— Все верят, — сходу и запросто ответил писатель.
Признаться, его скорый ответ пришёлся мне по душе, хотя и был он со всех сторон ошибочным. На самом деле в существование другого пласта реальности верят далеко не все. Многие не верят. А по правде говоря — не верит большинство. Шарахаются от всякого драного черныша, боятся заглядывать в разбитые зеркала, хохочут в голос над рассыпанной солью, но всё равно не верят. До тех пор не верят, пока однажды не окажутся — ой! ай! — у тёмной бездны на краю. Профаны.
А другие не верят, поскольку в силу происхождения или особых жизненных обстоятельств знают. Причём знают наверняка. Это посвящённые. Те из них, кто не только знает о существовании Запредельного, но в той или иной степени умеет обращаться с магической энергией, которую между собой для простоты называют Силой, — это чародеи разных генезисов, уровней и мастей: ведьмы, колдуны, ведуны, чернокнижники, обаяници, знахари, прочая разудалая бестия-братия. А ещё есть азеркины, по-русски — Иные. Для этих нелюдей, обитателей Пределов и залётных гостей из Запредельного, данная нам в ощущение и не такая уж и свободная от нашего сознания ирреальность — то же, что для рыбы вода.
Вот таково на самом деле положение вещей, если в двух словах и в самых-самых-самых общих чертах. Но не стал я поправлять господина писателя, и уж тем более не стал пускаться в подробности. Зачем? Людям от многих знаний одни только печали светят. К тому же седьмое правило драконов запрещает подталкивать непосвящённого к омуту сакральных премудростей. Я старый, солидный дракон, древние правила чту. Поэтому так.
Определившись, что пришёл ко мне клиент хоть и понятия не имеющий об истинной картине мира, но психологически более-менее подготовленный к восприятию того, что профаны называют сверхъестественным, я продолжил уже со спокойной душой:
— Ну, раз вы верите, Семён Аркадьевич, в материальность корня квадратного из минус единицы, тогда готов вас выслушать. В чём проблема? Что стряслось?
— Известно что, — с мрачным спокойствием сказал писатель. — Проклял нас кто-то.
Он собирался продолжить, однако я его сразу перебил:
— Подождите, Семён Аркадьевич. Кого это «нас»?
— Журнал наш.
— Журнал?
— Ну да, журнал. Точнее — редакцию нашего журнала. Видите ли… — Тут Холобыстин потянулся к портфелю, щёлкнул золочёными замками и извлёк на свет пухлый журнал в мышиного цвета обложке. — Видите ли, я являюсь издателем и главным редактором одного известного литературного альманаха. — Он передал журнал мне через стол. — Надеюсь, вам как интеллигентному человеку знакомо это издание?
Насчёт «интеллигентного человека» этот дядя, на поверку всё-таки оказавшийся хоть и незначительного ранга, однако начальником, дико ошибался. И не человек я, и не интеллигент. Не человек — по рождению, не интеллигент — по ментальности. Уж кем-кем, а интеллигентом себя сроду не считал. Мало того, вообще не очень понимаю, что означает этот термин, изобретённый автором романа «Василий Тёркин» Петром Боборыкиным. Мутный какой-то термин. Настолько он мутный, что каждый вкладывает в него (хотя, быть может, правильнее будет сказать — вынимает из него) свой собственный смысл. Сколько людей, столько и смыслов. А потом: я его как где услышу, сразу представляю Васисуалия Лоханкина, тырящего мясо из простывшей кастрюли. Тут же волна омерзения по всему драконьему нутру, и — брр — ничего с собой поделать не могу. Была бы моя на то воля, вымарал бы к чертям собачьим это корявое слово из всех словарей. Нафиг не нужно. Хочешь про сослуживца Ивана Ивановича сказать, что он умница и порядочный человек, ну так и скажи, не наводя тень на плетень: «Вон идёт Иван Иванович, он умница и порядочный человек». Всем сразу про Ивана Ивановича станет всё предельно ясно и никаких на его счёт левых непоняток не возникнет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});