селедке или бросают первый улов обратно в воду. Разжевывание аниса и плевки на крючки. Не брать женщину на борт и никогда не выходить в море в пятницу. Древние ритуалы, которым мы следовали ради невероятного: хорошей погоды и удачи в море.
Конечно, в глубине души все знали, что дело в другом. В северных ветрах и шквалах, топящих корабли. В тральщиках и людях, издалека ворующих наш улов и оставляющих нам пустые ловушки. В правительстве, заставляющем торговать уловом по лицензии, от которой мы теряем в два раза больше, хотя та стоит в два раза дороже.
В ловле омаров не было ничего сверхъестественного — кроме маяка на Джексон-рок. Все автоматизировано и монотонно. Если мистер Грей и жил там, у него паршивый вкус в выборе недвижимости. Никто не ходил на Джексон-рок и вряд ли пойдет. От одной мысли об этом у меня разболелась голова.
С другой стороны, возможно, он прав: спрятался там, где его не будут доставать. Там, где ему не нужно помогать. Как и в большинстве сказок, цена была, вероятно, слишком высока. Моя семья уже достаточно заплатила в этом году.
Большее мы позволить себе не можем. Продав свой улов пиявок, я все еще не хотела идти домой. Море окрасилось розовато-желтоватым оттенком. Закат преобразил берег. Знак рыбакам и морякам возвращаться домой.
Засунув руки в задние карманы брюк, я шла по пристани. Легко определить, кто ушел далеко, а кто уже на полпути к берегу Джорджа.
Ничто не удерживало их на стоянке, кроме коротких неспокойных волн. Отца и Сета до сих пор не видно.
Омары любят теплую воду — именно поэтому рыбалка летом в разы проще. Когда сезон сменяется, они уходят на глубину, там безопасней вдали от берега. А вот рыбаки нет. Холодные открытые воды, ожидающие смертоносных штормов.
Мне не следует думать об этом. Когда все вернутся домой целыми и невредимыми, тогда можно будет дать волю мрачным мыслям.
Повернувшись в сторону ветра, я зашагала по изломанному дереву. Безумие, возможно, но мне нравилось, как оно прогибалось под моим весом. Возможность пройти по нему не смотря наполняла меня чувством гордости. Будто доказательство того, что я принадлежу этому месту. Моя жизнь и судьба.
— Уилла, это ты? — спросила Зои Помрой.
Я не видела ее, но узнала по голосу. Проскользнув вниз, я подошла к «Лазарусу», следуя за запахом кофе до самого конца бирюзово-белой лодки.
У Зои был самый большой корабль в округе. Пятьдесят футов, а внутри целая квартира. Кухня, каюта, гостевая комната.
Когда погода становилась хорошей, Зои жила там. Папе нравилось поучать ее, что рыбачить с яхты не самое лучшее решение, но я восхищалась ею.
Перегнувшись через перила, Зои улыбнулась мне.
— У меня кое-что есть.
— Что? — спросила я, забираясь на борт.
Лампы освещали каюту. Все внутри блестело, а темное дерево было отполировано до блеска. С кормы я могла разглядеть камбуз и стол. В другую часть «квартиры» требовалось приглашение.
— Я работаю с приманками уже почти тридцать лет, — сказала она, открывая холодильник на палубе. Она сунула руку внутрь и вытащила омара. Его клешни уже были связаны, так что худшее, что он мог сделать — это извиваться. — И я никогда не видела ничего подобного.
В сгущающихся сумерках трудно разобрать, что же за чудо у нее в руках. Омар был великоват, но ничего особенного.
Затем Зои поднесла его ближе к свету, льющемуся из каюты. Увиденное заинтересовало меня. Синий омар. Не совсем так: если прищуриться, видно, что он зеленый с синими пятнами. Нет, оттенок глубокий, наполовину темно-синий. Неяркие крапинки и бирюзовые суставы, даже глаза были сумрачного туманного цвета.
— Черт возьми, Зои, это совсем другое дело.
— Да?
Немного раздраженный — вероятно, его уже продемонстрировали половине населения «Сломанного Клыка», — старый синий омар поджал хвост. Размахивая клешнями, он пытался цапнуть меня, но не мог. Я провела пальцем по его хвосту и приподняла. Он весил фунтов восемь4.
— Вернешь его в воду? — спросила я.
Кивнув, Зоя прислонилась к перилам.
— Конечно. Он в разы больше тех, которые разрешено ловить, поэтому оставлять не стану.
Ей не нужно было объяснять. Таких омаров мы фотографировали, показывали людям, а затем возвращали назад в море. Равновесие — напоминание морским Богам и Вселенной, что мы все ценим. Не жадны и не держим каждую тварь, попавшую к нам. А значит, позже их сможет поймать кто-то другой. Никто не знал, сколько лет может быть омару. В одиночестве они могли бы жить вечно. Каждый год они сбрасывали свои панцири и выращивали новые. А размер панциря мог быть любой.
Там, в Новой Шотландии, люди нашли омара, который весил сорок четыре фунта5. Потерять палец не страшно, такой омар может сломать руку своим клешнями.
Поэтому, когда мы возвращали омаров, подобных этому, к ним, можно сказать, прибавлялось бессмертие. Через два дня, а то и через двести лет, кто-нибудь другой может вытащить его. Фотографируй и передавай дальше. От прошлого к настоящему, от одного рыбака к другому.
Зои убрала омара обратно в холодильник.
— Ты видела отца и Сета?
— Утром, — ответила она.
Выпрямившись, она вытерла руки о джинсы. Кивнув в сторону каюты пригласила меня внутрь.
— Были недалеко от скалы. Хочешь кофе?
Дома пусто. Мама на работе, отец еще не вернулся.
Ничего кроме тишины в доме, поэтому я выпила кофе, затем еще. Остаться на воде еще немного и побыть недалеко от моря.
Грей
Кто-то думает обо мне.
Чувствую это, как и кованную железную лестницу, что трясется подо мной. Оживляющее яркое ощущение, которое чувствуется кожей. Колется, дразнит. Несмотря на это, затаив дыхание, я спешу вниз. Или потому, что это. Я уже не знаю.
Кирпичные стены вокруг меня плачут, изнемогая от сдерживания стихии снаружи. Я изнеможен. Я сдерживаю гораздо больше, чем ветер и соленые брызги.
Как всегда, стол накрыт скатертью и серебренными приборами. Как всегда, свечи зажжены. Моя тюрьма очень изящна. Не могу вспомнить, когда это начало иметь значение.
Когда я был жив, ненавидел бриться каждое утро. Терпеть не мог камзолы и пиджаки для завтрака, запонки, галстуки — все что выглядело презентабельно. А сейчас это своеобразный ритуал. Действия, которые я совершаю, как будто могу вернуться в свой мир в любой момент. Но я не могу. И никогда не смогу.
Даже если она думает обо мне.
Опускаясь в кресло, я очень твердо говорю себе: перестань думать о ней. Ее мысли еще не сформировались. Они еще даже не реальны. Она