Читать интересную книгу Ночь светла - Петер Штамм

– Что, если тот тип в мастерской сделал отпечатки и для себя? Но тебе, похоже, все равно, кто на тебя смотрит в таком виде!

– Ты сам понес проявлять пленку, я тебя об этом не просила.

Маттиас вышел из комнаты. Час спустя он, одетый в темный костюм, появился в дверях с вопросом, готова ли она ехать. В этот миг Джиллиан потеряла к нему всякое уважение.

– Ладно, – сказала она, – поехали. Сейчас только переоденусь.

Пошла в спальню и нарядилась в самое короткое свое платье, в черные чулки сеткой, в туфли на высоченном каблуке. Губы накрасила ярко-красным, на шею за ушами нанесла чуточку духов – роскошный аромат, подарок Маттиаса, она этими духами почти не пользовалась. Маттиас нетерпеливо топтался в прихожей.

А когда она прошла мимо него к входной двери, тихо спросил:

– Ты на панель собралась или на новогоднюю вечеринку?

В машине они не обменялись ни единым словом, а в гостях он изо всех сил старался к ней не приближаться. Джиллиан издалека наблюдала, как он там стоит – причесочка аккуратная, костюм поблескивает.

К двум часам ночи только самые стойкие все еще сидели за большим столом, уставленным грязными тарелками и пустыми бокалами. Маттиас, единственный мужчина в компании, держался в сторонке, с бокалом в руке он через дверь террасы вглядывался в темный сад. Дагмар недавно рассталась со своим другом, и тут вдруг она сболтнула, что ей стоит все более значительных усилий воспринимать мужчину как эротический объект. Вопреки договоренности, что домой машину поведет Джиллиан, она выпила лишку. Потому и согласилась с Дагмар, еще и добавив, что женское тело вообще красивее мужского. Дагмар встала и направилась в туалет. Но по дороге приостановилась позади Джиллиан, положила руки ей на плечи и поцеловала в щечку. Маттиас распахнул дверь террасы и шагнул в сад.

Маттиас был редактором по культуре в иллюстрированном журнале, где про культуру почти ничего не писали. Когда они познакомились, Джиллиан еще работала на местном телеканале. Маттиас произвел на нее впечатление, поскольку в культурных кругах знал всех и вся. Их пути часто пересекались, Маттиас знакомил ее со всякими людьми и каждый раз уговаривал остаться на празднование премьеры. Однажды морозным зимним днем они встретились на премьерном показе в маленьком театре, расположенном высоко над городом. После спектакля сидели вместе, за одним столом с артистами. Правда, Джиллиан почти весь вечер говорила только с композитором. Тот заинтересовался ее необычным именем, она объяснила: мать у нее – англичанка. Джиллиан казалось, будто композитор знает о ней такое, что ей и самой неведомо. Далеко за полночь все вместе вышли из театра, а улица завалена снегом, и ветер ледяной. Маттиасу непременно хотелось показать ей что-то такое особенное. И когда остальные потопали к станции канатной дороги, он перевел ее через улицу к маленькой площадке, откуда открывался изумительный вид. Огни города сверкали в холодном воздухе, и казалось, даже до звезд рукой подать. Маттиас показал ей на памятник под большой липой: там похоронен Бюхнер. Обнял ее за плечи и рассказал сказку про бедного мальчика из «Войцека». Джиллиан ее помнила еще со школьных лет… И луна – гнилушка, и звезды – маленькие жучки золотые, и земля – горшок перевернутый… Тут они поцеловались.

Тем вечером ничего более не произошло. На трамвайной остановке они разошлись и поехали в разных направлениях. Лишь весной они впервые провели вместе ночь. Джиллиан, к тому времени пережив два-три бурных романа, радовалась, что с Маттиасом все так просто и он, кажется, по-настоящему ее полюбил. Но… ласковый-то он ласковый, а чем дальше, тем реже спали они друг с другом. И дел у обоих всегда по горло, так что Джиллиан раз за разом откладывала разговор на эту тему.

Когда он, упав на колени, попросил ее руки, она только рассмеялась и взъерошила ему волосы. Дело было в дорогом ресторане, где все ее знали, обращались к ней по имени. Сначала ситуация показалась ей неловкой, а потом даже понравилась. В последующие годы у них бывали и тщательно инсценированные романтические ужины, и завтраки с шампанским, и вечеринка сюрпризов с гостями в масках, когда ей исполнилось тридцать пять, и выходные дни в спа-отелях, и ночи в номерах для влюбленных.

Вскоре Джиллиан взяли ведущей на телевидение, и она вдруг стала зарабатывать столько же, сколько Маттиас. Но страдал он скорее от того, что в событиях, которые освещали они оба, Джиллиан всегда играла более значительную роль. Лишь тогда она заметила, что знает-то он действительно всех, но всерьез его не воспринимает никто. И вот, например, она берет у кого-то интервью, а сама краем глаза видит, как Маттиас толчется где-нибудь поблизости. Только выключат камеру, как он подойдет и встрянет в разговор. Да еще демонстративно обнимет ее или поцелует.

– Он в самом деле обиделся? – поинтересовалась Дагмар, когда вернулась.

– Просто мы поссорились сегодня вечером, – ответила Джиллиан.

Она поднялась и пошла в сад. Маттиас стоял на террасе, курил.

– Что случилось? – Ее голос прозвучал куда более резко, чем ей хотелось бы. – Давай-ка иди внутрь, холод-то какой.

Но ему померещилось, будто она как-то особенно смотрела на Дагмар. Вот он и спросил:

– Дагмар сделала эти фотографии?

– Знаешь что? С меня хватит! – возмутилась Джиллиан.

– Мы уходим, – сказал Маттиас, будто не слыша ее.

– Мне нельзя за руль, – сообщила она, нарисовав указательным пальцем нечто вроде спирали вокруг головы. – Можем остаться у Дагмар.

– А тебе только того и надо.

Бросив его на террасе, она вернулась в дом. Кто-то ей что-то говорил, она не отвечала, налила себе в стакан граппы, выпила и тут же снова налила.

– Останетесь ночевать? – спросила Дагмар.

– Теперь уж придется! – рассмеялась она в ответ.

* * *

– Да, мы поссорились, – подтвердила Джиллиан. – Но теперь это не важно.

Отец поднялся.

– Возьми с собой хоть парочку букетов, – попросила она. – Понятия не имею, кто их все прислал.

– Зачитать тебе карточки?

Она только головой покачала:

– Так и кажется, что меня тут выставили в гробу для прощания.

После обеда позвонила мать, поблагодарила за цветы. Спросила, когда можно навестить Джиллиан.

– Лучше не надо совсем.

Ведь любое обычное, нормальное лицо напоминало ей о собственном, погубленном. И было у нее такое чувство, будто она должна принять на себя весь тот ужас, что испытывают при виде ее другие, должна утешать их своим мужественным поведением. Выносить ей удавалось лишь присутствие врачей и сестер.

Мать не стала настаивать. Сообщила, что приглядывает за квартирой, холодильник освободила, грязное белье постирала.

– Спасибо, – сказала Джиллиан, – не стоило беспокоиться. Завтра у меня операция, а потом разберемся.

И добавила, что она очень устала.

– Ну, всего тебе хорошего.

– И тебе тоже.

Попыталась заснуть, чтобы только не думать об аварии, об операции, о Маттиасе.

Ближе к вечеру отец заглянул к ней снова. Очень деловитый.

– После первой операции ты в принципе можешь отправиться домой, – объявил он. – Но целесообразнее было бы остаться в больнице до тех пор, пока ты все-таки…

– Пока я не стану похожей на человека? – перебила Джиллиан.

– Пока ты не станешь нормально ходить. Когда тебе разрешат подниматься на ноги?

– Мне вставили пластину, значит, через неделю я, по идее, уже должна пойти, – пояснила она.

– Да и вообще здесь хорошо, – продолжил отец, – почти как в отеле. Дома мы не сумеем обеспечить тебе такой уход, как здесь.

– Не надо мне никакого ухода, – сказала Джиллиан.

– Если что нужно – звони. – Отец поднялся, протянул ей руку.

– У меня есть все, что нужно. Маме привет передавай.

– Ты ее тоже пойми, – сказал отец, уже стоя в дверях.

* * *

Предоперационная полным-полна людей, облаченных в зеленое. Чтобы лучше их разглядеть, Джиллиан попыталась привстать, но не сумела. Снизу видела лица, повязки и глаза-щелочки, над ними брови, в этом ракурсе всегда очень внушительные, и забавные марлевые шапочки. Какое-то лицо склоняется к ней, глаза дружелюбные, вокруг морщинки, и звучит голос: «Как вы себя чувствуете?» Вечно один и тот же вопрос: как она себя чувствует. Она-то задает себе другие вопросы. Что от меня осталось? То, что осталось, не рана? Как же она срастется? Кто это будет – я или все-таки не я?

Не успела она дать ответ про самочувствие, как лицо уплыло вверх и сплющилось, взгляд обратился в другую сторону. Но шевелилась повязка, и Джиллиан слышала слова, стараясь их не понимать, слышала спокойно и уверенно отданные указания. И сама ощутила сосредоточенность, какое-то радостное ожидание. Почему-то ей вспомнились школьные поездки. Всем классом собирались на вокзале, один за другим присоединялись к группе. Коротко приветствовали друг друга, вообще много не болтали. Хирург что-то сказал, совсем тихо. Кто-то захихикал, но подавил смешок. Движения их пока еще казались случайными, каждый занимался чем-то своим, стараясь не попадаться другому на пути. Анестезиолог подробно объяснял Джиллиан, как намеревается действовать. Она не знала, чего ожидают от нее самой. Зеленые существа исчезали одно за другим, и на миг Джиллиан показалось, что про нее тут вообще забыли. Но одновременно ей показалось, что ее поднимают за ноги, заталкивают в черную трубу и отпускают. Она помчалась вниз, сквозь тьму, все быстрее и быстрее, мимо проносились огни, шумы вдруг зазвучали где-то рядом, звонкий удар колокола, звук голоса, протяжный до неразборчивости и отдающийся эхом. И вдруг – совсем светло. Она почувствовала, как чья-то рука мягко тронула ее плечо. И снова появилось это дружелюбное лицо. Внутри у нее все сжалось. Почувствовала, как чьи-то руки поднимают ее, и вот настоящая качка, и вот металлический стук. Над нею проносятся лампы. Дышать тяжело. Нос заложен! Значит, у нее опять есть нос.