укрытия.
— Да, конечно… — я на мгновение растерялся, но почти сразу отступил в сторону, давая девушке пройти.
Она протиснулась в узкую щель, слегка задев меня плечом.
— Спасибо, — поблагодарила с улыбкой и, поправив белокурый локон, выпавший из объемного капюшона, добавила: — И что помогли утром. Я не забуду.
И, не дожидаясь моего ответа, резко развернулась и пошла прочь.
Я глядел на отдаляющуюся фигурку и никак не мог понять, что же не так…
Внутри поселилось странное чувство. Вроде все сказано, а отпускать ее не хотелось. Что-то было в ней. В нежной улыбке, в ярких синих глазах. Что-то притягивающее, манящее. Словно меня привязали тонкой незримой нитью, и она тянула за собой, вынуждая податься вперед, сделать несколько спешных шагов. Окликнуть.
— Постой! Тебе есть, куда пойти?
— Что-нибудь придумаю, — Айрель вновь пожала плечами. Так, словно этот вопрос и не волновал её вовсе. А вот меня очень даже волновал.
Стоило подумать, что девочка может попасть в неприятность — как на душе становилось тревожно.
Она ведь не бродяжка какая-нибудь. И к жизни на улице наверняка не приспособлена. Уж не знаю, как она здесь оказалась, но оставаться ей здесь нельзя.
И, наверное, потом я пожалею о своем необдуманном поступке, но сейчас:
— Ты можешь поселиться у меня… В смысле… — Я судорожно соображал, что придумать. — Я целитель, у меня свой кабинет на Заречной улице. Ты могла бы мне помогать.
Айрель задумчиво склонила голову набок. Во взгляде читалось недоверие.
— Если захочешь, конечно. Я не настаиваю. Я просто… боюсь, как бы ты в беду не попала. Нехороших людей здесь много. Вдруг кто обидит…
— А ты, значит, не обидишь? — поинтересовалась она и ухмыльнулась.
— Не обижу, — ответил искренне. — Говорю же, я целитель. Одарённый. У меня и лицензия имеется, — я уже полез во внутренний карман, но вовремя остановил себя. Неужто буду у неё перед носом бумажкой трясти? Дурак!
— Я заметила. Что одарённый, — она опять усмехнулась.
Должно быть, я выглядел глупо… Проклятье! Не стоило вообще заводить этот разговор!
— Хорошо, — неожиданно ответила Айрель, и я удивлённо вскинулся.
— Что?
— Хорошо, я согласна, — повторила она и улыбнулась. Открыто так, солнечно. И ответная улыбка не заставила себя ждать.
Неужели вот так просто? Согласилась? А как же приличия, предрассудки и то, что мы знакомы от силы полчаса? Хотя, кого это волнует?
Мое предложение было безумием. Ее согласие еще большим безумием. Но в итоге на Заречную улицу мы отправились вместе.
* * *
Дома ждала работа. Несколько пациентов топтались у парадного входа. На аренду отдельного помещения денег не хватало, а потому приём я вел прямо на дому. Оборудовал холл под зал ожидания, одну из комнат отвёл под смотровой кабинет. Сам же в свое жилище зачастую попадал с чёрного хода, здесь не пересечешься с нетерпеливыми клиентами.
Вот и сейчас мы юркнули в неприметную боковую дверь и почти сразу нос к носу столкнулись с приходящей прислугой.
— Господин Лейцер, вас посетители уже битый час дожидаются. Я пока никого не пускала, но вечно держать их тоже не могу.
— Спасибо, Ульна. Объявите, пожалуйста, что приём начнется через пятнадцать минут. И на сегодня можете быть свободны.
Домработница кивнула, а потом с подозрением покосилась на Айрель.
— А это…
— Моя новая помощница, — без колебаний ответил я.
Ульна недоверчиво сощурила крохотные глазки, но лишних вопросов задавать не стала.
Посетителей в этот день было как назло много. Прямо невезение какое-то. То всего пару человек за день придет, то вообще никого. А сегодня все будто разом заболели. Да еще посыльный от мадам Регран дважды прибегал: та каким-то неведомым образом умудрилась застудить ухо. И это в такую жару! Пришлось съездить к ней, осмотреть.
В итоге освободился я лишь поздним вечером. Айрель за весь день толком и не видел. И показать, конечно, ничего не успел. Совсем закрутился со всеми этими больными.
И потому поздний ужин, накрытый в гостиной к моему возвращению, оказался приятной неожиданностью. В камине горел огонь, весело потрескивая сухими поленьями, а моя гостья сладко спала, свернувшись калачиком в кресле.
Надо же. А она, оказывается, хозяйственная. Даже камин сама запалила. И откуда только умеет? Ручки-то нежные. Сразу видно, что работы в жизни не знали.
Я коснулся маленькой теплой ладошки. Девушка не проснулась. Лишь тихонько завозилась во сне.
Не дело это — в кресле спать. Недолго думая, подхватил её на руки и отнёс наверх. Дом у меня хоть и не большой, но гостевая комната имеется — уложил на кровать, аккуратно снял туфельки и укрыл шерстяным пледом.
Сам же вернулся к камину и уселся в кресло. Оно ещё хранило запах Айрель — тонкий аромат лесных ландышей, чьи соцветия обычно закладывают меж книжных страниц, чтобы позже, в зимнюю пору, открыть полюбившийся томик и почувствовать дыхание нескорого лета.
Странно это всё. И сама она странная. А с другой стороны, кажется, будто всё так и было. И запах этот, впитавшийся в обивку кресла. И накрытый стол. И букет ромашек в вазочке у окна. И где она их только нарвала? И ваза эта. Разве у меня была такая? Вот хоть убейте, не помню, но подоконник без этой незамысловатой композиции себе уже не представляю.
И всё же завтра надо будет поговорить. Расспросить Айрель обо всем. Я не хотел давить на неё, но надо было узнать, откуда она, есть ли родственники в городе.
Или, быть может, не завтра…
Завтра я покажу ей дом. И кабинет. Научу встречать пациентов в приёмной. Ульна бывает у меня нечасто. Приходит два-три раза в неделю, чтобы привести дом в порядок, да оставить продукты, о покупке которых я порой совершенно забываю. А Айрель могла бы напоминать мне. Хоть каждый день.
Если сам я порой могу и не поесть, то кормить девочку придётся. Отощает ещё. И так тоненькая, хрупкая и легкая, словно перышко.
Странно…
Я ведь даже не знаю, на какое время она останется. Захочет ли задержаться хоть на завтрашний день или уйдет рано поутру. А уже строю планы на будущее.
И что со мной такое?
* * *
— Я побуду здесь до новолуния, а потом уйду, — первое, что она сказала, спустившись утром к завтраку.
На ней было всё то же голубое платье с рюшами и легкие туфли на танкетке. Светлые, чуть вьющиеся волосы волной спадали на плечи, а на скулах играл легкий румянец.
Я невольно залюбовался. И поймал себя на том, что хочу коснутся мягких волос, в которых запутались солнечные