Действительно, историческая наука и историческое языкознание без труда рассеяли многие наивные убеждения, но до сих пор так и не сумели ответить на вопрос: что же было в начале? Сознательно или не вполне осознавая это, но большинство крупнейших лингвистов, от Вильгельма фон Гумбольдта (начало XIX века) и до Ноэма Хомского (конец ХХ века), как бы вторит Иоанну: вначале у человечества появилась фонетическая речь, то есть слово, что и явилось основным признаком и орудием разума, а это, в свою очередь, сделало возможным формирование подлинно человеческих сообществ. Способность к языку — едва ли не врожденная человеческая особенность. Но всегда были и иные мнения.
Аристотель, Вико, Кондорсе, Гердер, археологи, палеоантропологии и этнографы Нового времени, а за ними многие ученые-дарвинисты и Ф. Энгельс подчеркивали особую роль в становлении цивилизации, освобожденной для разумной деятельности руки человека. Так что же — божественное Слово или Дело сформировали человеческое мышление? А может быть, наоборот, просыпающийся человеческий разум сам изобрел слова, орудия труда и развил все остальные виды творчества? Известный в 20—30-х годах ХХ века интерпретатор марксизма, любимый ученик Г.В. Плеханова, советский философ А.М. Деборин, цитируя Марра, писал: «Ключом… к раскрытию… прошлого, „заря самоочеловечившегося зверя“ и всего дальнейшего процесса становления человеческого разума, способен служить только язык»[7]. Таким образом, и с этой материалистической точки зрения понимание того, как «очеловечивающийся зверь» обрел мышление и язык, может стать ключом к раскрытию Начала начал человеческой истории.
Священное Писание (как и вообще вся библеистика) имеет непреходящее значение как для истории мировой культуры в целом, так и для современного историка и философа, который одновременно справедливо опасается пышно расцветшей псевдонаучной и псевдорелигиозной чепухи. Но я, как историк, не могу не учитывать того, что благодаря влиянию монотеистических религий в сознании даже самого рационального или крайне невежественного человека на протяжении столетий буквально роятся библейские образы, ценности, идеи или их разрозненные фрагменты и осколки. И это продолжалось даже в советские времена и происходит в современном атеистическом, по сути, мире. Европейское историческое сознание и его базовые модели зарождения общества, зарождения мышления, труда, языка, культуры, вообще — цивилизации всегда подпитывалось ярчайшими библейскими образами и трактовками. Я рассматриваю мировую религиозную мысль как основу, из которой выросла вся современная наука. И как бы справедливо ни чуралась она (наука) опасностей невежества и чванливого обскурантизма, нельзя не видеть того, что в постижении самых глубинных начал Бытия самая рациональная наука и самая интуитивная теология движут друг друга. Человеческое мышление-язык и есть одно из таких начал. Вслед за Кантом я не вижу непреодолимых противоречий между тем и другим и предчувствую эпоху синтеза «физико-теологических методов»[8].
Первая глава первой книги Ветхого Завета повествует о шести днях творения мира, когда в качестве средства созидания Всевышний пользуется Словом. По числу дней творения шесть раз повторяется формула «И сказал Бог…». Казалось бы, в первичности божественного Слова как творческого орудия сомневаться не приходиться. Но в Начале начал книги Бытие самый первый акт творения есть именно акт, то есть действие, движение, жест: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» {3} (Быт. 1, 1). Ясно, что здесь первично не Слово, а творческое действие. И только после этого волевого, повелительного созидания-действия (творение), которое, как и всякое действие, начинается с подобия порыва, то есть с жеста и вздоха-выдоха, то есть со звука, вступает в свои права конкретно-предметное божественное Слово. Значит, в Начале начал было не расчлененное и не выразимое в первичный миг (не день!) творения даже Словом, творческое действо?
Над тайной Начала начал и Слова задумывались многие великие умы человечества. И.В. Гете, который был не только гениальным поэтом, но и глубоким мыслителем (его стихотворную трагедию демонстративно ценил Сталин), устами доктора Фауста выразил всю гамму сомнений и донаучных предположений на этот счет:
Лекарство от душевной лени —Божественное откровенье,Всесильное и в наши дни.Всего сильнее им согретыСтраницы Нового Завета.Вот, кстати, и они.Я по-немецки все писаньеХочу, не пожалев старанья,Уединившись взаперти,Как следует перевести.
(Открывает книгу, чтобы приступить к работе.)
«В начале было Слово». С первых строкЗагадка. Так ли понял я намек?Ведь я так высоко не ставлю слово,Чтоб думать, что оно всему основа.«В начале Мысль была». Вот переводОн ближе этот стих передаетПодумаю, однако, чтобы сразуНе погубить работу первой фразой.Могла ли мысль в сознанье жизнь вдохнуть?«Была в начале Сила». Вот в чем суть.Но после небольшого колебаньяЯ отклоняю это толкованье.Я был опять, как вижу, с толку сбит:«В начале было Дело», — стих гласит[9].
Итак, в Начало начал Фауст последовательно подставляет: Слово, Мысль, Сила, Дело.
Гете находился под сильным влиянием своего старшего друга, одного из основателей современной европейской исторической науки и научного языкознания протестантского пастора Иоганна Готфрида Гердера. Это Гердер, написавший специальное исследование о древнееврейском языке и библейском фольклоре, в своих «Комментариях к Новому Завету» воскликнул (а Фауст переосмыслил его восклицание): «Слово! Но немецкое „слово“ не передает того, что выражает это древнее понятие… слово! смысл! воля! дело! Деятельная любовь!»[10] Справедливо это замечание и для русского эквивалента.
Нет, не случайно немецкий историк и философ Гердер считается основоположником научного языкознания. За несколько лет до выхода его книги «О происхождении языка» (1772) другой философ и приятель Гете и Гердера Иоганн Георг Гаман выступил с очередной интерпретацией господствовавшей тогда богословской теории о божественном происхождении языка и мышления. Гаман опубликовал серию очерков под общим названием «Крестовые походы филолога» (1762). С точки зрения Гамана, мир — это язык, на котором божество говорит с человеком. Когда люди говорят, они переводят этот божественный язык на язык свой, человеческий. «Говорить значит переводить с ангельского языка на человеческий, то есть переводить мысль в слова — вещи в имена, образы в знаки; знаки могут быть поэтические или кириологические, исторические или символические, или иероглифические — философические или характериологические»[11]. Здесь все было правильно даже с точки зрения современной науки, кроме, пожалуй, того, что человеческое слово не только божественный дар, но и происходит от языка ангелов, а человек приспособил его под себя. Гегель, внесший неоценимый вклад в философию происхождения языка и испытавший сильнейшее влияние Гамана, процитировал одну из его идей, легшую в основу современного научного языкознания: «Вся способность к мышлению основана на языке»[12]. Но вопрос в том, что понимать под способностью к мышлению и что подразумевается, когда произносят слово «язык»? Для современного читателя напомню библейскую версию происхождения языка и, соответственно, происхождения мышления, а затем и наций.
Уже в раннем Средневековье сложилось предание о Lingua Adamica, то есть языке праотца Адама. Оно несет ту мысль, что все люди не только произошли от одного корня, но и начали свой цивилизационный забег с одного уровня мышления. «Язык Адама» казался обязательной частью божественного творения мира.
Откроем первую главу Бытия: Творец рассуждает, ведет сам с собой внутренний диалог и через этот диалог пошагово, подобно углубленному в творческий процесс человеку, решает задачу миросозидания. Здесь Слово-мысль-язык-дыхание-звук тождественны, как и греческий Logos, как нерасчлененны они во внутреннем диалоге размышляющего, в глубоком одиночестве, творческой личности. Только после того как единым творческим действием-порывом воздвиг небо и землю (Космос), Он своим «говорением» творит свет и отделяет его наименованием (опять же говорением) от тьмы. Затем говорением сотворил и человека. Если прислушаться к мнению крупнейшего лингвиста-психоаналитика и философа ХХ века Жака Лакана, то евангельский логос — это язык (слово), но не речь (говорение). И уже после того, как Бог выражает себя языком-Словом, Он «пользуется речью, говоря: „Да будет свет“»[13]. В этой интерпретации евангелист Иоанн не противоречит ветхозаветной традиции.