Читать интересную книгу Шалунья Нулгынэт - Мария Федотова

– Никус, хочешь, я Пенку плакать заставлю?

Я подозвала её и крепко укусила собачье ухо. Пенка жалобно завыла.

Никус от удивления перестал плакать и вдруг оглушительно захохотал. Остальные тоже засмеялись. Я хотела обидеться, но и мне стало смешно.

Ухо Пенке я помазала костным жиром. Другие собаки слизывали жир и лечили Пенку. Ухо зажило быстро, гораздо быстрее Никусовой ноги. Зато меня с тех пор никто не пугал, даже если, бывало, провинюсь.

Туллай

Я раньше не представляла, что, кроме меня, существуют дети. Как себя помню, среди всех такая маленькая была одна я.

Однажды с незнакомой женщиной пришёл смешной человечек.

– Мама, отчего он совсем низенький? – удивилась я.

Мама засмеялась:

– Он просто ребёнок. Такой же, как ты! Потом поиграете вместе.

Женщина нас познакомила. У мальчика было ласковое имя Туллай. Я сказала, что меня зовут Майыс, а второе имя – Нулгынэт.

– Вот и меня зовут Марией, – обрадовалась женщина.

Гостей усадили за стол. Мне не терпелось поиграть. Я дёрнула Туллая за рукав и, показывая свои «сокровища», разлила его чай. Новому другу понравилась моя коллекция разноцветных камешков. Туллай тоже хотел играть, всё время вертелся, поэтому, когда ел мясо, порезался ножом. Показалась кровь, Туллай заревел. Мария осмотрела руку и сказала, что порез неглубокий. Туллай сразу замолчал, и мы пошли играть.

Я заявила, как полноправная хозяйка:

– Когда к нам издалека приезжают гости, мы забиваем какого-нибудь олешка. Выбирай из этих, какого тебе больше всех хочется съесть?

Туллай ужасно обрадовался и начал бегать вокруг стада.

– Этого! – закричал он, гоня моего белого тугута.

– Он тощенький, невкусный ещё! – завопила я и с неприязнью подумала: «Ну надо же, из всего большущего стада выбрал именно моего оленёнка!»

Молча посидели на бревнышке. Туллай присмотрел ветвисторогого оленя старшего пастуха Эрчэни:

– Тогда этого!

Я вспомнила, что Эрчэни обещал мне оленя. Может, этого и отдаст.

– Ладно, гони его в петлю!

Закинула аркан, затянула петлю на оленьих ногах и привязала аркан к дереву.

Из палатки выбежали женщины.

– Зачем поймала?! – закричала мама.

– Радость большая, – сказала я важно. – Туллай приехал. Вкусное мясо надо.

– Но ведь олень принадлежит Эрчэни!

– Эрчэни обещал мне ветвисторогого! – я в это уже сама поверила.

Рвущийся из петли олень упал и подвернул ногу. Мама развязала веревку, но он почему-то не смог встать. А тут появился его хозяин.

– Ты ведь хотел подарить мне этого оленя, правда? – закричала я, прыгая и пытаясь заглянуть Эрчэни в глаза. – У меня радость – Туллай приехал!

Пастух посмотрел на моего гостя, на меня, взял Туллая подмышки и подбросил высоко-высоко! Туллай завизжал от радости и страха, а я запрыгала вокруг – тоже от радости. Я поняла, что Эрчэни подарил мне оленя. Я не обманула гостя!

Вечером мама с Марией сварили мясо, и я узнала, что Мария – сестра Эрчэни, а Туллай – его племянник, поэтому ветвисторогого забили в честь встречи родных. А мне пастух подарил другого оленя.

Сопливые люди

Зимой я строю дом из снежных плит и делаю длинные норы в сугробах. В норы прячу собак. Варежек у меня нет, вместо них мукчу – зашитые рукава мехового комбинезона. В мукчу небольшие отверстия, я вытаскиваю из них руки, потом снова грею внутри. Мукчу постоянно мокрые. Шкура, из которой они сшиты, не успевает высыхать и портится. Мама пришивает новые рукава, тыча мне в нос сгнившие:

– Бессовестная девчонка! Ни мать, ни вещь ей не жалко!

Брат шутит:

– Говорят, если тыкать испорченные мукчу в нос, человек становится сопливым.

– Пусть бы лучше сопливой, да бережливой была, – вздыхает мама.

Однажды к нам приехал русский ветеринар. Беспрерывно сморкается и чихает. «Наверное, свои мукчу бережет», – догадываюсь я. Спросить не решаюсь. Да и разговор они с братом ведут не по-нашему.

– Спроси, отчего у него нос такой длинный и сопливый, – пристаю я к нему.

– Чего?! Иди, не мешай, – сердится он.

Я хожу за ветеринаром по пятам, приглядываюсь к его носу. Он спотыкается об меня и быстро-быстро что-то говорит. Глаза у него синие, как льдинки. Бедняга. Совсем больной, вот и с глазами у него не в порядке…

Гость и брат целыми днями возятся с больными оленями. Я слежу за лечением. Под вечер, усталая, говорю маме:

– А ведь русский-то сильно болеет! Даже глаза посинели… Ты мне, мама, больше не суй мукчу в нос, лучше палкой по голове стукни…

За ужином я села рядом с ветеринаром. Он продолжает швыркать носом. Я не выдержала, встала, да как засуну ему свой палец в нос! Гость не растерялся – взял и прищемил пальцами мой!.. Сразу стало мокро и противно.

– А ну-ка, иди высморкайся! – крикнул брат. Я выскочила на улицу. Сморкаюсь старательно, громко, чтобы дома слышали.

Зашла, скромно села с краю. Родные о чем-то разговаривают с гостем. Вдруг он помял бумажку и снова зажал мой нос! Я схватила лучину и ткнула его в бок:

– Этим меня по голове ударь, а нос мой не трогай!

Он удивился, вытаращился на меня. В глаза смотреть страшно, такие синие!

– Вот так ударь, вот так! – я несильно стукнула себя лучиной по лбу.

Ветеринар пожалел меня и дал конфету. Я вежливо поблагодарила по-русски:

– На здоробье.

– Зачем тебе надо, чтобы все тебя по голове стучали? – сурово спросил брат. Мама его поддержала:

– Когда я была маленькой, стеснялась чужих, а ты ко всем лезешь!

А я не умею стесняться. Я люблю разговаривать с чужими, от них можно узнать много нового. Гостям нравится со мной общаться. Смеются всё время. Если человек смеётся – значит, доволен разговором. Разве не так?

Немного погодя мы с ветеринаром подружились и стали понимать друг друга без слов. Он подарил мне открывашку для банок и научил, как открывать. В это время как раз привезли консервы в стеклянных банках, и ко мне стали приходить люди. Я куда-нибудь пряталась и выходила с уже открытой банкой. Меня хвалили и даже приносили угощение. Некоторые просили показать открывашку, но я не показывала. Могли же мы с русским, как сопливые люди, иметь свои секреты.

Где человек?

У всех пастухов одинаковые шапки. Они путают их и выясняют, где чья. Зовут меня. Нюх у меня острый, как у Пенки, и наблюдательность отличная. По запаху и виду шапки я быстро определяю владельца.

– Это шапка Никуса, эта – Эрчэни, вот Ванчика. Кривая – Екю, мохнатая – брата, приплюснутая – мамина, а это – моя!

Всем нравится, как я «узнаю» шапки. Мы в шутку относимся к ним, как к живым, и даём имена. Если, к примеру, наступишь нечаянно на упавшую шапку Никуса, он кричит:

– Ой-ой, не топчите Никусову голову!

Екю говорит о своей нежно:

– Кривулька моя.

Брат называет шапку Сюркэчэном, его и самого так зовут. Мою вешают со словами: «Шалунья Нулгынэт».

Если кто-то приходит к нам в моё отсутствие, я сразу узнаю об этом по запаху.

– Мама, кто был?

– Начальник из района. Привёз тебе конфет.

– Ух ты! Много? Хватит всем по одной?

– Вон кулёк лежит, – мама отвлекается от шитья, смотрит недовольно. Ей не нравится, что я всё раздаю. – Опять себе ничего не оставишь?

– Плакать будут, если не поделюсь. Помнишь, как плакал Екю, когда ему конфетки не досталось?

– Нарочно!

– Ничего не нарочно! Чай пил и плакал. Я видела – щёки были мокрые.

– Ага, чаем плакал…

Запах у конфет чудесный. Одну я тут же кладу в рот. Сладко!

– Мама, скажи брату, пусть поймает моего тугута.

– Зачем?

– Конфетой угощу. В прошлый-то раз не угостила, Екю свою конфету отдала.

– Ладно, скажу. Иди, не мешай человеку…

– Какому человеку? – оглядываюсь я. Кроме нас с мамой, в палатке никого нет. – О ком ты?

– О себе, – ворчит она. – Что я – не человек?

– Конечно, не человек! – хохочу я. – Ты же мама!

Лесной

Переезжаем. На дороге слякоть, снег вперемешку с водой. Я кругами скачу на олене по кличке Санырыкан. Мама посылает меня на помощь пастухам. Я рада, еду искать оленей. Надо пригнать отставших в стадо.

Увидела чернеющего в кустах тальника оленя. Приближаясь, заметила, что он подозрительно лохматый. Мой Санырыкан вдруг остановился как вкопанный, что-то почуял. Завертелся подо мной на одном месте. А тот чёрный, кого я поначалу приняла за оленя, встал на задние ноги, как человек!

Страшный, чёрный человек! Меня словно по голове ударило. Санырыкан попятился. Да и чёрный испугался, побежал, скрываясь в тальнике. И я только тут по-настоящему испугалась: «Это, кажется, лесной!» (Так называют у нас медведя.) Я повернула оленя и резво поскакала к маме. Пусть уже пастухи сами олешек собирают, а то мы с лесным друг друга боимся!

Гуси

В начале весны тундра голая, кругом ни деревца, ни кустика. Олени нагружены поленьями для топки. Уток-гусей видимо-невидимо. Кажется, сам воздух звенит, дышит, играет. От звонких криков вся тундра трепещет. Я никогда не видела такого птичьего изобилия и верчусь во все стороны. Хочется рассмотреть птиц, поэтому слегка отстаю от своих.