Это повторялось каждый раз, когда Джон приезжал к сестре. Наступало мгновение, и она делала ему абсурдное, невыносимое предложение: поговорить с Виктором, пожать ему руку, разыгрывать бесполезную и жалкую комедию.
— Разве что на пару минут, — неохотно согласился Джон. Они вышли из зала и пошли по коридору к кабинету Виктора.
— Вик, — сказала Эдит, входя в кабинет. — Посмотри-ка, кого я привела!
Кто-то большой, угловатый, медленно повернулся к ним. В руках он держал какой-то забавный предмет, который Джон вначале плохо рассмотрел.
— Как дела, Виктор? — Джон с-трудом произнес это бесцветным, механическим голосом.
Виктор положил странный предмет на стол и протянул Джону руку. Джон пожал ее, теплую, но сухую-его собственная рука подрагивала от волнения — и заметил, как Виктор вытер ладонь о брюки. Это поразило Джона, но он постарался не думать об этом.
— Чем ты занят, Виктор? — спросил Джон, показывая на предмет, лежащий на столе.
— Ничем особенным.
Виктор снова взял предмет, что-то вроде крошечного спасательного круга из пластика.
— Что это? — спросил Джон.
— Это баранка, в геометрии ее называют тором.
— Вик увлекся топологией, — объяснила Эдит. На столе лежали и другие странные предметы.
— Это бутылка Клейна, а это… Что это, такое, Вик? Эдит приподняла длинную спираль в форме кольца, бумажную ленту со склеенными концами. Виктор мягко отстранил ее руку, взял ножницы и разрезал ленту вдоль.
— Это односторонняя поверхность Мебиуса, — ответил он.
Наконец, вместо двух отдельных колец, как ожидал Джон, он увидел одно кольцо по размерам вдвое больше прежнего, но в два раза уже его.
Виктор улыбнулся. Джон в недоумении смотрел на кольцо. Ему стало не по себе не из-за Эдит, а из-за…
«Боже мой, — подумал он, — я слишком серьезно воспринимаю все это».
Он бросил беглый взгляд вокруг. Камин горел, хотя в кабинете и так было очень тепло.
— Зачем ты зажгла камин? — спросил он Эдит, — Что, тепловентилятор неисправен?
— Нет, нет, просто камин создает более интимную обстановку. И потом, так любит Виктор.
Эдит подошла к камину, нагнулась, взяла маленький топорик, расколола надвое чурку и подбросила в огонь.
— Может, вернемся в зал, Эдит. Я… — Джон с опаской посмотрел на Виктора и продолжил, понизив голос. — Я хочу с тобой поговорить.
Когда они вернулись в зал, он не сразу нашел нужные слова.
— Эдит! — Эдит! Так больше не может продолжаться:
Стало тихо. Сестра не моргая смотрела в одну точку на противоположной стене…
— Ты в конце концов сойдешь с ума, — продолжил Джон. — Ты разговариваешь с ним, улыбаешься ему, как если бы… Эдит! Почему ты не хочешь понять… Виктор умер… Сколько времени ты собираешься так жить? Твой муж умер, понятно? Он мертв!
Эдит, не говоря ни слова, встала, подошла к какому-то аппарату со множеством кнопок и нажала на некоторые из них. Музыка наполнила весь дом. Она так и осталась стоять там, спиной к Джону.
— Виктор не мертв, — медленно произнесла она. Джон подошел к сестре, обнял ее за талию.
— Послушай, Эдит. Доверься мне, я твой брат, наконец…
— Виктор жив!
— Послушай, я знаю одного прекрасного врача. Если бы ты согласилась…
Эдит вырвалась у него из рук.
— Я не сумасшедшая, — сказала она. — Пока еще…
— Речь не об этом. Мы с Амандой каждый месяц показываемся врачу. Если ты согласна, я приведу доктора Шюта. Через час мы будем здесь.
— Я пока что не умалишенная, — повторила Эдит. Она нажала на другую кнопку, и музыка зазвучала еще громче.
— Сделай, потише, — устало попросил Джон.
— Нет. Это увертюра к «Кариолану», любимый отрывок Виктора.
— Довольно! — крикнул Джон. — Можешь ты мне сказать, для кого эта музыка? Для тебя или для него? Эта стереомузыка тоже для него, как будто он действительно может слышать…
— Да, если бы он слышал…
— Да, если бы он слышал. Он двигает руками и ногами, но все это благодаря электронным процессорам. Он ничего не слышит, Эдит. У него нет души, понимаешь ты?
Эдит двусмысленно улыбнулась.
— Я знаю, он всего лишь робот. Но я все равно счастлива, — она звонко засмеялась.
— Ты идиот, Джон. Слышишь музыку? Ты сам ничего не понимаешь. Если бы Виктор был композитором, я провела бы остаток жизни в воспоминаниях о нем, слушая его музыку. Виктор был ученым, Джон! Его творение там, в кабинете. Я знаю, это всего лишь автомат, груда ламп и проводов. Но Виктор создал его по своему подобию, дал ему свой голос, жесты, память… Ты… ты не можешь знать, что я чувствую, когда вижу его читающим, пишущим, когда я чувствую, что он мыслит.
Джон не поверил своим ушам.
— Он мыслит?
— Да, он знает много такого, чего не знал сам Виктор.
— Ты заблуждаешься, Эдит. Ты хочешь в это верить, пытаешься убедить себя в этом. Ты же знаешь, что роботы не могут думать.
— Ты ошибаешься.
— Предположим. Но так ты действительно можешь заболеть, и однажды утром проснешься абсолютно уверенной, что этот робот — живой Виктор.
— Это уже произошло, — сказала Эдит, словно себе самой. И происходит постоянно. Настолько легко спутать иллюзию с реальностью, желаемое с действительным… Я знаю, кончится тем, что я сойду с ума. Но я не боюсь этого, я этим дышу.
— Ты действительно нездорова, Эдит. Позволь, я приглашу доктора.
— Я не хочу излечиваться, — Джон увидел в ее глазах зловещий блеск. Эдит, словно желая защититься, прижалась спиной к стене. — Ты хочешь отнять у меня Виктора. Я знаю, ты этого хочешь…
— Успокойся, Эдит. Я только хочу, чтобы тебя посмотрел доктор.
Эдит зарыдала.
— Ты не осмелишься отнять его у меня, правда?
— Нет, обещаю тебе. А сейчас позволь мне уйти. Через часок я вернусь сюда вместе с доктором.
Виктор все сидел за столом, разрезая кольца. Эдит села у камина.
— Вик, — нежно позвала она.
Виктор неохотно поднял глаза, продолжая работать ножницами. Он с сожалением оставил свое занятие, подошел и сел на диван рядом с ней. Они молча смотрели на огонь. Эдит спросила:
— Вик, ты помнишь лето сорок первого?
— Конечно, мы тогда были в Кейтик-Парк, в Онтарио.
— Ты так любил ловить рыбу, правда?
— Да, я ловил рыбу, а ты загорала.
Эдит улыбаясь, придвинулась к нему и прижалась к его плечу.
— Ты помнишь музей в Торонто? Ты мне показывал барельефы, которые украшали центральный вокзал в Монреале до того, как он был разрушен. Ты был так весел в тот день. Ты помнишь, Вик? Ты долго стоял у барельефов и все рассказывал, рассказывал… Это было осенью сорок четвертого.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});