Предвестием красоты отдавала каждая линия и каждая черточка лица девушки, но было очевидно, что ее красоте суждено стать скорее экзотической, нежели хрупкой, скорее живой, нежели девственно-чистой, как было очевидно и то, что ее маленький подбородок свидетельствовал об упрямстве, а в ее блестящих глазах постоянно искрился смех. Однако в эго утро в ее глазах не было видно обычного блеска.
Виктория наклонилась, зачерпнула ладонью снег и слепила снежок. Эндрю непроизвольно пригнул голову, но вместо того, чтобы запустить снежок в него, как она обычно поступала, девушка бросила его в ручей – Что случилось, ясноглазка? – поддел он. – Боишься промазать?
– Конечно, нет, – уныло сказала она.
– Подвинься и дай мне сесть. Виктория подвинулась, он сел и озабоченно вгляделся в ее опечаленное лицо.
– Что тебя так беспокоит?
Виктория почувствовала самое настоящее искушение довериться ему. Пятью годами старше ее, Эндрю в свои двадцать лет был умен не по возрасту. Он был единственным ребенком самой состоятельной жительницы деревни, вдовы, отличавшейся неважным здоровьем. Она, с одной стороны, как настоящая собственница цеплялась за своего единственного сына, с другой – переложила на него всю ответственность за ведение хозяйства в их огромном доме и управление тысячей акров прилегающей к нему земли.
Приподняв голову Виктории за подбородок, Эндрю встретился с ней глазами.
– Скажи мне, – мягко попросил он.
Перед этой повторной просьбой ее страдающая душа не могла устоять. Эндрю был другом. За то время, что они были знакомы, он научил ее рыбачить, плавать, стрелять из пистолета и жульничать в карточной игре – последнее, по его словам, было необходимо для того, чтобы она могла отличить, когда обманывают ее.
Виктория вознаградила труды друга тем, что научилась лучше его плавать, стрелять и жульничать. Они были друзьями, и она знала, что может доверить ему почти все. Однако она не могла решиться на то, чтобы обсуждать с ним вопросы отношений между родителями. Вместо этого она заговорила о другом, также тревожившем ее, – о предупреждении отца.
– Эндрю, – нерешительно начала она, – как узнать, что тебя любят? Я имею в виду настоящую любовь.
– А кто именно тебя интересует?
– Тот человек, за которого я выйду замуж. Будь она малость постарше и чуть более искушена, ей не составило бы труда разгадать выражение, появившееся в золотисто-карих глазах перед тем, как Эндрю быстро отвел взгляд в сторону.
– Тот человек, за которого ты выйдешь, будет любить тебя, – пообещал он. – Ручаюсь за это.
– Но он должен любить меня по крайней мере так же, как я полюблю его.
– Так и будет.
– Возможно, но как я смогу определить это? Эндрю бросил на нее острый вопрошающий взгляд.
– А что, какой-то местный парень докучает твоему папе просьбами выдать тебя за него? – чуть ли не разгневанно спросил он.
– Конечно, нет! – усмехнулась девушка. – Мне всего пятнадцать, а папа убежден, что мне следует подождать до восемнадцати, чтобы я могла разобраться в своих чувствах.
Он посмотрел на ее маленький упрямый подбородок и хмыкнул:
– Если доктора Ситона заботит только то, чтобы ты разобралась в своих чувствах, то он мог бы позволить тебе обручиться хоть завтра. Ты научилась разбираться в этом, еще когда тебе было десять лет от роду.
– Ты прав, – призналась она с веселой откровенностью. С минуту помолчав, Виктория беззаботно спросила:
– Эндрю, а тебе самому интересно, на ком ты женишься?
– Нет, – ответил он со странной усмешкой, глядя на другую сторону ручья.
– Почему же?
– Потому что я уже знаю это. Пораженная таким удивительным откровением, Виктория круто повернулась к нему:
– Так ты знаешь? Правда? Скажи мне! Я с ней знакома? Когда он не ответил, Виктория искоса бросила на него глубокомысленный взгляд и начала энергично лепить твердый шарик из снега.
– Ты собираешься сунуть его мне за шиворот? – весело спросил Эндрю, в то же время настороженно следя за ее действиями.
– Конечно, нет, – ответила девушка, и в ее глазах замерцали задорные огоньки. – Просто я хочу заключить с тобой пари. Если я попаду снежком вон в тот камешек, что лежит на самом дальнем валуне, то ты должен будешь назвать мне ее имя.
– А если попаду я? – бросил он ей вызов.
– Тогда имя может быть вымышленным, – великодушно заявила она.
– Я совершил ужасную ошибку, научив тебя азартным играм, – хмыкнул юноша, но не устоял перед ее обезоруживающей улыбкой.
Снежок Эндрю пролетел буквально в нескольких сантиметрах от далекой мишени. Виктория тщательно прицелилась и бросила свой снежок, который угодил точно в цель с такой силой, что камень скатился с валуна.
– Я также совершил ужасную ошибку, когда научил тебя играть в снежки.
– Я всегда умела в них играть, – нахально заявила девушка, упирая руки в бедра. – Итак, на ком ты собираешься жениться?
Сунув руки в карманы, Эндрю ухмыльнулся, взирая на ее очаровательное личико.
– А как ты, синеглазка, думаешь, на ком?
– Не знаю, – серьезно ответила Виктория, – но надеюсь, она особенная, потому что ты и сам особенный.
– Она и есть особенная, – заверил он ее. – Настолько особенная, что я постоянно думал о ней, когда в зимние месяцы находился далеко отсюда, в школе. По существу, я рад тому, что теперь живу дома, так как могу ее чаще видеть.
– Кажется, она довольно мила, – поджимая губы, допустила Виктория, неожиданно почувствовав безотчетную злость к неизвестной девушке.
– Я бы сказал, что она скорее прекрасна, чем довольно мила. Она нежная и одухотворенная, очаровательная и непринужденная, любезная и упрямая. Каждый, кто знакомится с ней, тут же влюбляется.
– Ну хорошо, тогда объясни мне, ради Бога, почему ты не женишься и не решишь этот вопрос раз и навсегда? – мрачно поинтересовалась Виктория.
У Эндрю дрогнули губы, и необычным для него ласковым жестом он дотронулся до ее густых шелковистых волос.
– Потому, – нежно шепнул юноша, – что она еще слишком молода. Понимаешь, отец хочет, чтобы она подождала, пока ей минет восемнадцать лет и она сможет разобраться в своих чувствах.
Огромные синие глаза девушки округлились, когда она вглядывалась в красивое лицо друга.
– Ты имеешь в виду меня? – растерянно пролепетала она.
– Тебя! – торжественно подтвердил он. – И только тебя.
Душевное равновесие Виктории, оказавшееся под угрозой после того, что она видела и слышала накануне вечером, неожиданно восстановилось, и ей вновь стало безопасно, надежно и тепло.
– Спасибо тебе, Эндрю, – необычайно робко поблагодарила девушка. А затем, как это с ней не раз бывало, молниеносно превратившись из девушки в прелестную, благовоспитанную молодую женщину, мягко добавила: