Читать интересную книгу Наполеон - спаситель России - Андрей Буровский

Скажем сразу — не марксисты это все придумали. Тако­во было мнение всей или почти всей европейской интелли­генции. Новое — хорошо, старое — плохо. Революция — не­что увлекательное, романтичное и полезное.

Столкнувшись с мрачными и грязными реалиями рево­люции, довольно большая часть русской интеллигенции уже в мае 1917 года вполне искренне пришли к выводу: революция какая-то ненастоящая. «Правильная рево­люция» — это весело, романтично и ведет к немедленным историческим свершениям. Та, что происходила на самом деле, «почему-то» оборачивалась пьяной расхристанной матросней, лужами крови и трупами на улицах, самогоном и чудовищной грубостью. Без видимого результата.

Но эти «разочарования» еще независимы от целей рево­люции. Смена реакционного строя прогрессивным всегда сопровождается развалом городского хозяйства, а соот­ветственно, кострами на улицах, падением порядка, а по­тому пьяной расхристанной сволочью с винтовками в дав­но не мытых лапах, развалом экономики и потому голодом и холодом.

Но самое главное — даже ценой одичания и жестокости, насилия и смертей далеко не всегда удается сделать хоть что-то «прогрессивное».

По крайней мере в двух случаях революция исходно делается вовсе не для смены «реакционного» строя «про­грессивным».

Иногда революция ведется не для того, чтобы сменить экономический и общественный строй. Ее цель — приве­сти к власти представителей другой нации. Венгерская революция 1848 года вовсе не собирались заменять фео­дализм капитализмом. Венгры хотели создать независимое Венгерское государство, в котором «титульными» были бы венгерский язык и культура. Они почти добились своего, отделились от Австрийской империи и тут же начали во­евать со словаками и поляками, чтобы не дать им сделать свои национальные революции и отделиться от Венгрии.

Итальянские «карбонарии» тоже стремились создать единое Итальянское государство. Сицилийцев и корси­канцев из этого государства они не отпускали, а полити­ческий строй в Италии остался самый что ни на есть «ре­акционный».

Уже в XX веке Ирландия отделилась от Британской империи. И в этом случае Ирландия осталась диковатым «реакционным» государством, в котором пережитки фео­дализма были намного сильнее, чем в Англии.

Второй случай — когда революционеры захватывают власть вовсе не для того, чтобы творить шаги прогрес­са. И даже вообще не из каких-то экономических или рационально-политических соображений. Революционе­ры могут брать власть для того, чтобы воплотить в жизнь придуманную ими утопию.

Такие были уже в эпоху Английской революции 1649 го­да. Проходила она под религиозными лозунгами, и были среди них довольно причудливые. Например, адамиты. Адам ведь, «как известно», ходил голый, никакой собствен­ности не имел и не работал, а Господь Бог его питал. По­этому адамиты самым натуральным образом носились по Англии голые, не имели домов, собственности и работы. Было их не так уж мало — около тысячи, при населении всей Англии в эту эпоху не более 5 млн человек. Все ада­миты не пережили зимы 1649/50 года... Именно эти уто­писты были опасны в основном для самих себя. Хотя по рассказам современников, у многих адамитов были дети. Их они тоже водили с собой голыми и голодными. Все дети адамитов умерли вместе с родителями.

В 1979 году в Иране произошла Исламская революция. Велась она под лозунгами отказа от выдумок европейцев, в том числе светского образования, возвращения к зако­нам шариата и неукоснительного требования исполнять все законы Корана. Эта революция была так откровенно «реакционной», что в СССР многие обалдели: как же так?! Романтические представления интеллигентов вступили в самые жестокие противоречия с реальностью. Шли ту­манные рассуждения о том, что в Иране происходит не ре­волюция, а контрреволюция, или споры о том, почему эта революция «неправильная».

А ведь утопическая идея вовсе не обязательно должна быть религиозной. В коммунистической идее много рели­гиозных черт, но она не связана ни с христианством, ни с исламом.

Во время Французской революции 1789-1794 годов были такие «бешеные». Тоже немало, несколько тысяч ак­тивных фанатиков. Они пользовались довольно большой популярностью, некоторые восстания 1793 года органи­зованы именно ими.

Программы «бешеных» очень различны, но если не вни­кать в детали, очень просты: все поделить. Они и способ знали: отменить деньги, а всю собственность — поровну. Работал ты или нет — неважно, главное — поровну. Землю тоже поровну, по едокам или по числу рабочих рук. Неко­торые из «бешеных» и жен предлагали делить. А то ведь не­справедливость получается: у кого-то баба есть, а у кого-то нет... Собственность на женщин — отменить!

Карл Маркс откровенно писал, что «...Французская ре­волюция вызвала к жизни идеи, которые выводят за пре­делы идей всего старого миропорядка... Революционное движение, которое началось в 1789 г. ...в середине своего пути имело своими главными представителями Леклерка и Ру и наконец потерпело на время поражение вместе с заговором Бабефа - движение это вызвало к жизни ком­мунистическую идею»[3].

Эта идея ярко вспыхнет во время Парижской комму­ны 1871 года, ее начнут воплощать коммунисты в России 1918 года. И идеи «все поделить», и отмены денег, и даже обобществления женщин.

Правда, в масштабах всей России коммунисты побоя­лись издавать очередной Декрет про упразднение семей: ждали всенародного восстания. Декрет был готов, но Ленин его не подписывал. Решили провести эксперимент: ввести «обобществление женщин» в меньших масштабах. Во Вла­димире и Саратове издали Декреты местных, губернских советов народных комиссаров.

В Декрете Саратовского губернского СНК «Об отме­не частного владения женщинами» четко писалось: «За­конный брак, имеющий место до последнего времени, несомненно является продуктом того социального нера­венства, которое должно быть с корнем вырвано в Со­ветской республике. До сих пор законные браки служили серьезным оружием в руках буржуазии в борьбе с про­летариатом, благодаря только им все лучшие экземпляры прекрасного пола были собственностью буржуазии, им­периалистов, и такой собственностью не могло не быть нарушено правильное продолжение человеческого рода. Потому Саратовский губернский совет народных комис­саров с одобрения Исполнительного комитета Губернско­го совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, постановил:

1.  С 1 января 1918 года отменяется право постоянного пользования женщинами, достигшими 17 лет и до 32 лет.

2.  Действие настоящего декрета не распространяется на замужних женщин, имеющих пятерых и более детей.

3.   За бывшими владельцами (мужьями) сохраняется право на внеочередное пользование своей женой.

4.  Все женщины, которые подходят под настоящий де­крет, изымаются из частного владения и объявляются до­стоянием всего трудового класса.

5.  Распределение отчужденных женщин предоставля­ется Совету рабочих, солдатских и крестьянских депута­тов, уездными и сельскими по принадлежности.

6.  Граждане мужчины имеют право пользоваться жен­щиной не чаще четырех раз в неделю, в течение не более трех часов при соблюдении условий, указанных ниже»[4].

Даже этот эксперимент не слишком удался: только не­сколько десятков бабенок согласились «национализироваться». Современники и особенно современницы называ­ли их словами, для печати не слишком пригодными.

А несколько тысяч жителей Саратова вместе с женами и дочерьми переехали или в Тамбов, который управлял­ся Временным исполнительным комитетом и городской управой, или в Область войска Донского. Ленин же тогда Декрета для всей страны не стал подписывать. Сказал, что Декрет этот преждевременный и на данном этапе револю­ции может сослужить плохую службу. Так сказать, отло­жим на потом.

Что «прогрессивного» содержится в групповушке такого рода, я не в силах понять. Но на примере и этого, и множе­ства других подобных декретов хорошо видно, как захва­тившие власть революционеры навязывают свою утопию всему остальному населению страны.

Много утопических лозунгов было уже в Английской революции 1649 года. Во Французской революции 1789-1974 годов утописты быстро оттеснили прагматиков и на­чали строить во Франции свою утопию: райскую жизнь без денег и торговли, аристократии и христианства, соз­дав новый календарь и попытавшись начать историю с чи­стого листа.

Французская революция выдвинула идею «суверените­та нации». Нация раскололась на «роялистов», то есть «королистов», сторонников монархии (и вместе с ней — всей политической традиции), и «патриотов», то есть сторонни­ков «суверенитета нации», республики, разрыва с тради­циями.

По мнению «патриотов», нация имеет право выбирать собственное правительство. Некоторая сложность со­стояла в том, чтобы определить границы этого самого «суверенитета». Стоило провозгласить, что люди име­ют право сами выбирать себе правительство, раз они нация — и тут же нациями стали объявлять себя корси­канцы, бургундцы, лангедокцы. Они себя давно считали подданными французского короля, но вовсе не считали французами.