Читать интересную книгу Лети, Икар! - Михаил Герчик

Особое внимание Сергеева привлекла планетная система двойной 14-й звезды. Расчётным путём он доказал, что она состоит из четырёх планет, вращающихся вокруг своего Солнца — двойной звезды. Одна из этих планет по физической характеристике и по положению в системе двойной звезды приближалась к Земле. Виктор назвал её Сирасколией — Надеждой.

Более десятилетия изучал астроном Сирасколию. Он установил, что её объём всего на четверть превышает объём Земли, что Сирасколия имеет мощную атмосферу, предохраняющую её от жёстких излучений Космоса. Будучи удалённой от своего Солнца всего на 220 миллионов километров, она получает достаточно света и тепла. Незначительное наклонение оси планеты к плоскости её орбиты должно было вызвать на Сирасколии смену времён года: суточный оборот вокруг своей оси она совершает за 38 часов, вокруг двойной звезды — Солнца — за 823 земных суток.

И Виктор Петрович сделал вывод, что на Сирасколии сила тяжести, атмосферное давление и температура близки к земным. А значит, на планете должны быть все условия для появления живых существ, родственных человеку, потому что по возрасту Сирасколия намного превосходила Землю.

Открытие Сергеева вызвало огромный интерес.

Семь лет спустя была предпринята первая попытка достигнуть Сирасколии. Ионный звездолёт «Надежда», стартовал с космодрома Луны. Экспедицию возглавил Виктор Сергеев.

Двигаясь со скоростью 280 тысяч километров в секунду, «Надежда» должна была совершить путешествие на Сирасколию и обратно за сорок зависимых лет. За эти сорок лет должны были пролететь два земных века для членов экспедиции. Но звездолёт на Землю не вернулся.

Напрасно были нацелены в небо мощные радиоприёмные установки и телескопы. Напрасно Земля ежедневно посылала радиосигналы, разыскивая своих отважных сыновей. «Надежда» бесследно исчезла в чёрных просторах Вселенной.

Но человечество не теряло надежды достичь Сирасколии. За двести лет наука и техника на Земле совершили гигантский прыжок вперёд. На Сирасколию была направлена вторая экспедиция. Её постигла судьба первой.

Тогда и возникло предположение, что звёздная система Омеги состоит из антиматерии[2], что это — антимир, куда никогда не сможет проникнуть человек.

Вопрос о полёте на Сирасколию был похоронен на долгие годы.

Около десяти лет неутомимо добивался Андрей Дмитриевич разрешения на третью экспедицию. Он считал, что катастрофа постигла предыдущие звездолёты не потому, что они встретились с антиматерией, а потому, что были технически несовершенны, недостаточно мощны для того, чтобы преодолеть головокружительное расстояние, отделяющее планету Сирасколия от Земли. Наконец звездолёты могли погибнуть от столкновения с метеоритами, которых, по наблюдениям и расчётам астрономов, было в этом районе Галактики очень много.

Около десяти лет борьбы…

Как Андрей Дмитриевич и ожидал, путь к Сирасколии закрывала область необычайного скопления осколков каких-то неизвестных планет, погибших миллионы лет назад. Эти осколки, занимая площадь поперечником в десятки световых лет, мчались по сложной завихряющей спирали с колоссальной скоростью и обладали могучей силон притяжения. «Малахит» почувствовал её задолго до приближения к зоне: чуткие приборы предупредили Андрея Дмитриевича, что звездолёт вдруг стал стремительно набирать скорость. Только переключив все двигатели на торможение, удалось спасти корабль от верной гибели. Перегрузка, создавшаяся при резком торможении, едва не стоила жизни членам экипажа.

Причина гибели «Надежды» и «Луча» была разгадана.

Попав в гравитационное поле[3], они не смогли вырваться из цепкого плена «зоны неприступности». Поток осколков разрушил обшивку кораблей, превратил их в мельчайшие частички космической пыли ещё до того, как астронавты могли успеть послать радиограмму о бедствии.

Несложные расчёты показали, что пробиться через «зону неприступности» невозможно. Андрей Дмитриевич собрал экипаж на совещание!

— Мне кажется, что скопление осколков неоднородно. Где-то должна быть область раскалённых газов, сказал он. — Обойти «зону неприступности» мы не сможем. Надо найти газовый поток и попытаться пробиться сквозь него. Иного выхода, по-моему, нет.

Соколов утвердительно кивнул.

— Да, возвращаться ни с чем нам нельзя. Но и поиски прохода могут затянуться. Боюсь, что не хватит горючего. По крайней мере на обратный путь. А до Сирасколии при интенсивном торможении ещё около пяти лет пути.

— Во всяком случае, дней десять поискать проход следует, — встал со своего места Бахтин. — Если мы доберёмся до Сирасколии, не думаю, чтобы мы не смогли пополнить там запасы горючего.

Двенадцать дней искал «Малахит» проход в «зоне неприступности». Он легко скользил в чёрном океане Космоса, прощупывая высокочувствительными приборами его просторы. Фотонный двигатель, вынесенный далеко назад, чтобы уберечь экипаж от губительного действия излучения и соединявшийся с кораблём трубой-туннелем, по которой двигался скоростной лифт, делал корабль похожим на гигантскую трубу-веретено.

Сложнейшие полупроводниковые и кибернетические приборы и устройства прокладывали курс корабля, предохраняли его от встреч с метеорами, автоматически включали импульсные орудия, которые вдребезги разбивали космические тела, грозившие столкнуться со звездолётом: Они контролировали расход горючего и содержание кислорода в воздухе, температуру в корабле и освещение… Но заменить людей они не могли — приборы подчинялись их команде.

На исходе двенадцатых суток, когда Андрей Дмитриевич уже начал колебаться, стоит ли продолжать поиски, потому что, борясь с колоссальным притяжением «зоны неприступности», «Малахит» расходовал очень много горючего, радиолокационные приборы отметили границу между твёрдыми частицами зоны и областью светящихся газов. В квадрате Альфа-217 Андрей Дмитриевич дал приказ бросить «Малахит» на прорыв. Тогда-то он и отправил Икара в свою каюту, приказав ему принять снотворную таблетку.

Соколов и Бахтин ушли в отсек главного двигателя. Несмотря на показания приборов, свидетельствующие, что обшивка «Малахита» должна выдержать температуру газов, а двигатели — преодолеть силу притяжения, члены экипажа понимали, что борьба будет тяжёлой и напряжённой.

Но иного выхода не было.

…Андрей Дмитриевич вспомнил, как «Малахит» вошёл в «зону неприступности».

Могучий светящийся поток потряс корпус корабля. Стрелки приборов, отмечающие вибрацию, поползли вверх. Но металл выстоял. Андрей Дмитриевич включил все холодильные установки, чтобы сбить быстро поднимающуюся температуру, и это удалось ему, хотя иногда жара в рубке достигала 50–60 градусов.

Их было четверо на «Малахите», и корабль, развив большую скорость, менее чем за 15 часов прорвался сквозь «зону неприступности». Взрыв произошёл, когда звездолёт уже выходил на свободный космический простор и начал набирать скорость. Очевидно, колоссальная температура газа вызвала перегрев отражателей главного двигателя, изменила атомную структуру металла. Отражатели начали оплавляться, мгновенно, заменить их запасными механические роботы почему-то не смогли. Колоссальная, энергия, не подчиняясь уже регуляторам, вырвалась на свободу. Чем можно было иначе объяснить взрыв двигателей и, по-видимому, смерть Бахтина и Соколова, Ожегов не знал.

…На панели, привлекая внимание Андрея Дмитриевича, тревожно защёлкал прибор, контролирующий запасы энергии в аварийных батареях. Командир равнодушно посмотрел на него. Тридцать пять суток… Так он и думал. Ещё тридцать пять суток аварийные батареи будут питать, энергией уцелевшие приборы, подавать воздух, поддерживать, температуру в рубке. А затем, если корабль не попадёт в метеоритный поток и не погибнет, на пультах погаснут разноцветные лампочки, и леденящий холод начнёт просачиваться через: его обшивку.

Смерть… Андрей Дмитриевич; решительно встал с кресла. Нет, о смерти думать рано. Тридцать, пять суток… Это ведь очень, много времени. Командиру не раз приходилось бывать в авариях, когда счёт шёл не на сутки, а на минуты и даже секунды, и когда только неукротимая жажда жить помогала ему одержать победу. А сейчас он должен добиться победы любой ценой, чтобы спасти Икара.

Прежде всего надо было осмотреть останки корабля. Неслышно ступая по мягкому, ворсистому ковру, затягивавшему пол рубки, Андрей Дмитриевич подошёл к креслу, в котором задумчиво сидел Икар, и осторожно положил ему на плеча руку.

— Нам надо поговорить, сынок, — негромко сказал он.

Икар резко поднял голову.

Глава третья. Отец и сын. Осмотр звездолёта. Звезда, зажжённая «Малахитом». Ожегов ищет решение