Электричка остановилась на очередной станции, потом тронулась вновь, и Крикунов увидел, что милиционер стоит на перроне, с каменным выражением юного лица выслушивая железнодорожного попрошайку. Мужик искал на седалище приключений, и судя по непреклонному холодному взгляду милиционера, он их нашел. За окном вновь поплыл лес. Белые березы тянулись вдоль железнодорожного полотна, отгороженные от него бесконечной железной изгородью. Даже странно было, что кому-то пришла в голову мысль огородить лес: бесполезная и ненужная работа, которая не редкость в Стране дураков, хотя, может, дело было совсем не в дурости, а напротив — в хитроумной изворотливости бизнесмена, сообразившего, что на этой нелепой изгороди можно хорошо заработать.
Берез росло много, а вот березового сока в последнее время уже никто не собирал. Лев сам приложил к этому определенные усилия. Одно время в Подмосковье нашелся маньяк, который из подвешенных к березам банок собранный сок выливал, но наливал туда концентрированного уксуса или соляной кислоты. После того, как трое любителей березового сока скончались в ужасных мучениях, Крикунов много писал на эту тему жутковатых статей, нагнетающих напряжение. Понятное дело, это были хорошо оплаченные статьи, за них Крикунов получил приличные деньги, а как же! Но вспоминать всю эту историю было не слишком приятно. Времена, о которых поэт писал, что «счастлив тем, что целовал я женщин, мял цветы, валялся на траве, и зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове», ушли в далекое прошлое. Сейчас порой встреча с меньшими братьями в лесу была чревата смертельной опасностью. Бродячие собаки собирались в стаи и совершали организованные и продуманные нападения на деревни, одинокий волк, встретившийся на опушке леса, вполне мог оказаться бешеным, но опаснее зверей стал случайно встреченный в лесу человек, который мог оказаться насильником, грабителем или того хуже — маньяком, как убийца Ряховский, видевший в подмосковных лесах личные охотничьи угодья.
Почему так получается: стоит в обществе произойти социальным переменам, как на поверхность кипящего мира выносит грязную пену, которая начинает считать себя сливками этого общества? Так было при царях, так происходило в революцию и в период оттепели начала шестидесятых годов, но более всего это дало о себе знать именно при буржуазно-демократической революции, совершенной бывшими коммунистическими руководителями, которым надоело есть черную икру взаперти и строго под одеялом. Вот тут пена вскипела подобно девятому валу и накатила на обывателя криминальными бригадами братков, почувствовавшими свою силу педофилами, отрядами заказных киллеров и одинокими маньяками, которые, уловив зов времени, начали тоже мечтать об объединении, а потом эти объединения отозвались Ферганой, Сумгаитом, Карабахом и Чечней. Никто не считал, сколько же крови пролилось в этот «бескровный» период и сколько еще прольется, чтобы новые нравы окончательно утвердили себя в обществе и стали его нормами. Конечно, писать об этом Крикунову хотелось, но он отлично понимал, что это печатать никто не будет. Сальную историю об оскоромившихся педофилах печатать будут. Статью о новом серийном убийце вырвут из рук, особенно если этот убийца еще и сексуальный насильник. Фельетон про проворовавшихся милиционеров опубликуют с удовольствием, а про это — не станут. «Пипл это не хавает! — отговариваются хозяева и редактора. — Пипл требует хлеба и зрелищ». Но если писать то, что не хавает пипл, то совершенно очевидно, что и сам будешь голоден.
В истории с детдомовцами были свои нюансы, которые могли здорово облегчить Крикунову задачу и поднять его статью до публицистических высот. Как уже говорилось, государство о детских домах заботится через пень-колоду, а уж о детдомовцах, достигших совершеннолетия и покинувших свою альма-матер, оно и вспоминать не хочет. Поэтому детдомовцы, вступая в большой мир, часто в нем теряются. За отсутствием места в большом мире они нередко опускаются на его люмпенизированное дно, занимая там достойное с волчьей точки зрения место. Вот на истории таких людей Крикунов и хотел бы опереться в своей статье, придав ей, таким образом, некоторую сенсационность и общественную значимость. Ну не о редакторе же своей газеты писать, не о паре-тройке детдомовцев, случайно выбившихся в бизнесмены или нашедших себя в искусстве!
Детский дом Крикунов нашел сразу. Пройдя по казенному коридору, выкрашенному зеленой однотонной краской, придававшей помещению тоскливую официальность, Лев нашел кабинет директора. Директором детского дома оказалась моложавая дама с затейливой прической на голове и в деловом сером костюме, строгость которого подчеркивалась наличием на руках у дамы часиков и браслета, которые в совокупности походили на наручники, особенно если директор детского дома клала руки перед собой. Крикунов представился. Директора детдома звали Ирина Андреевна, и, к радости журналиста, она работала в этом учреждении более пятнадцати лет, а потому должна была знать его редактора. Отрекомендовавшись, Крикунов предъявил даме свое удостоверение, а в дальнейшей беседе ненавязчиво упомянул имя своего редактора. Как и следовало ожидать, особых восторгов имя редактора у дамы не вызвало. Тут могло быть две причины. Первая была очевидной — в школьные годы редактор прославился совсем с иной стороны и слава эта была так щекотлива, что одно упоминание его имени вызывало у директора детдома дикую мигрень. Вторая причина была более деликатна, но тоже вполне возможна: кому же понравится упоминание о воспитаннике, достигшем редакторского кресла пусть даже «желтой», но столичной газеты, в то время, когда ты продолжаешь директорствовать в провинциальном детдоме и тратишь свои силы и нервы на разных обормотов? Тем не менее дама внимательно выслушала Льва, пожала круглыми плечами и, поправив очки в золоченой оправе, сказала:
— Не думаю, чтобы в такое время наши проблемы были кому-нибудь интересны. Впрочем… Я приглашу воспитателя, он поможет вам поговорить с воспитанниками, покажет, как мы тут живем… Больше ничего?
— А потом мы встретимся, — обрадовано подхватил Крикунов. — Может, что-то и понадобится, мы с вами это потом обсудим.
— Ну хорошо, хорошо, — с утомленным видом сказала директриса. — Пойдемте, Лев Николаевич, я познакомлю вас с воспитателем. А мне еще надо к главе администрации ехать, лето уже скоро, надо что-то думать об отдыхе наших воспитанников. Это ведь не просто дети, это дети без родителей.
Глава третья
Воспитатель был высок, плечист и своим загривком заставлял вспомнить о вольной борьбе. Он исподлобья оглядел Крикунова, некоторое время что-то сосредоточенно и откровенно решал для себя, потом скупо улыбнулся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});