Читать интересную книгу Смерть в середине лета - Юкио Мисима

"Могла бы позвонить, да, видно, побоялась, - безошибочно определил Масару ход мыслей жены. - Так или иначе, все равно нужно ехать и разобраться во всем самому".

Он смотрел из окна такси на токийские улицы. Был самый разгар лета, от толп прохожих, одетых в белое, сияние утра делалось еще нестерпимее. Густо чернела тень аллей, напряженно натянулся красно-белый тент над входом в какой-то отель, словно с трудом удерживая раскаленный металл льющихся с неба лучей. Выкопанная совсем недавно земля на участке, где велись строительные работы, уже ссохлась и побурела.

Весь окружавший Масару мир продолжал жить так, будто ничего не случилось: Масару даже мог, если бы захотел, уверить себя в том, что у него все в порядке. Он ощутил странную, какую-то детскую досаду. Нет, ну действительно: где-то далеко стряслось нечто, в чем он нисколечко не виноват, и сразу же отрезало его от всего остального мира.

Чтобы доехать до Ито, надо садиться в поезд на Сонан и в Ацуми сделать пересадку. Утром в будний день свободных мест в вагоне было сколько угодно.

Как подобает сотруднику иностранной фирмы, Масару даже в самую жару носил пиджак и галстук. Одеколон заглушал запах пота, но временами по спине, вдоль позвоночника и по животу стекали холодные струйки.

Масару подумал, что из всех пассажиров нет никого несчастнее, чем он, и эта мысль сразу словно бы перевела его в новое качество, подняла на более высокую ступень. Или спустила ступенью ниже? Теперь он не такой, как все, его природа отлична. Это ощущение было для Масару внове. Младший сын богатого провинциального семейства, он с гимназических лет жил в Токио, у дяди (теперь уже покойного); денег из дому ему присылали достаточно, так что нахлебником он себя не чувствовал; всю войну тихо проработал в департаменте информации, дававшем бронь от армии; потом женился на девушке из хорошей токийской семьи; получил свою долю наследства, построил дом, добился завидного - да еще какого завидного - положения. Масару всегда считал себя удачливее и способнее других, но чтобы ощутить себя человеком иного по сравнению со всеми качества, - такого с ним еще не случалось. Наверное, человеку, родившемуся с огромным родимым пятном на спине, иногда ужасно хочется закричать:

- Эй, господа! Вот вы смотрите на меня и не знаете, что под одеждой, на спине, у меня здоровенное пятно винного цвета!

Вот и Масару с трудом сдерживался, чтобы не объявить пассажирам: "Эй, господа! Вот вы сидите тут и не знаете, что я сегодня лишился двоих детей, да еще и сестры в придачу!"

Масару совсем пал духом. Хоть с детьми бы как-нибудь обошлось, взмолился он. Может быть, дети просто заблудились где-нибудь, а Томоко в панике телеграфировала "пропали". Может, он едет в поезде, а домой уже принесли новую телеграмму, что все хорошо? Масару всецело погрузился в собственные переживания, они сейчас казались ему значительнее самого происшествия. Ну почему он сразу же не позвонил из дому в "Эйракусо"?

Площадь перед станцией в Ито была залита солнцем. Такси полагалось заказывать в маленькой дощатой будке. Солнце безжалостно просвечивало диспетчерскую насквозь, и висевшие на стене листки расписаний покоробились и пожелтели.

- Сколько стоит доехать до А.? - спросил Масару.

- Две тысячи, - ответил диспетчер, сидевший в фуражке, но с полотенцем, обмотанным вокруг шеи. То ли его одолевала скука, то ли диспетчер от природы был такой любезный, но он добавил:

- Если вы не очень спешите, ехали бы на автобусе. Он через пять минут отходит.

- Спешу. Меня срочно вызвали - несчастье с родственниками.

- А-а. Мне уже рассказывали. Утонувшие в А. - ваши родственники? Какой кошмар - двое детишек и женщина.

Несмотря на яркое солнце, у Масару потемнело в глазах. С этой минуты и до прибытия в А. он не произнес ни слова.

Шоссе от Ито до А. особой живописностью не отличается. Пыльная дорога петляет по горам, моря с нее не видно. Когда такси, разъезжаясь с встречным автобусом, подавалось к обочине, по открытым окнам хлестали ветки - словно испуганная птица хлопала крыльями - и на тщательно отутюженные брюки Масару сыпались хлопья пыли.

Масару никак не мог решить, как ему держаться с женой. Вряд ли можно было вести себя, как говорится, "естественно", поскольку испытываемые им чувства никак не подходили к ситуации. Может быть, неестественная реакция и есть самая естественная?

Такси въехало в А. Старый рыбак, несший корзинку со ставридами, шагнул с дороги на пыльную траву, пропуская машину.

Его лицо почернело от солнца, на одном глазу белело мутное бельмо. Похоже, старик возвращался с мыса Накама, с рыбалки. Летом в здешних водах ловят ставриду, рыб-ворчунов, камбалу, моллюсков, а на берегу выращивают мандарины, грибы сиитакэ, апельсины.

Показались почерневшие от времени ворота гостиничного двора. Навстречу такси, стуча деревянными сандалиями, выбежал администратор. Масару машинально потянулся за бумажником.

- Я - Икута, - сказал он.

- Такое несчастье, такое несчастье, - низко поклонился администратор. Масару расплатился с шофером, кивнул администратору и сунул ему тысячеиеновую бумажку.

Томоко и Кацуо ждали в номере. В соседней комнате стоял гроб с телом Ясуэ - из Ито привезли сухого льда и обложили им труп. Теперь, когда приехал Масару, тело сожгут.

Масару вошел в номер первым, администратор - за ним. Томоко, недавно прилегшая наконец отдохнуть, испуганно обернулась и вскочила с кровати. Заснуть она так и не смогла.

Волосы ее растрепались, халат измялся. Словно преступница, ожидающая приговора, Томоко одернула на себе халат и опустилась на колени. Движения ее были стремительны, будто она продумала все свое поведение заранее. Томоко украдкой заглянула в лицо мужу, потом рухнула на пол и залилась слезами.

Масару очень не хотелось при администраторе обнимать и утешать рыдающую жену. Это еще хуже, чем при постороннем лежать с ней в постели, подумал он. Масару снял пиджак и поискал глазами вешалку.

Томоко, оказывается, все видела. Она быстро поднялась с пола, вынула из шкафа голубую пластмассовую вешалку и взяла у мужа пропахший потом пиджак. Масару сел на кровать рядом с Кацуо, который, разбуженный рыданиями матери, открыл глаза, но продолжал тихонько лежать. Масару посадил сына на колено. Тот не шевельнулся, так и застыл, словно кукла. Какой же он легонький, подумал Масару. Будто игрушку в руках держишь.

Томоко решилась произнести слова, которых, по ее разумению, ждал от нее муж. Присев в углу и не переставая плакать, она пролепетала:

- Прости меня, прости...

Администратор, торчавший в дверях, тоже прослезился.

- Извините, что вмешиваюсь, - сказал он, - но вы уж ее не вините. Когда все это случилось, госпожа спала, она не виновата.

У Масару возникло неприятное ощущение, что все это он уже видел когда-то или читал нечто похожее в книге.

- Понимаю, понимаю, - кивнул он. Потом, как бы следуя ритуалу, поднялся - Кацуо он по-прежнему прижимал к себе, - подошел к жене и положил ей руку на плечо. Жест получился вполне натуральным.

Томоко зарыдала еще пуще.

Тела Киёо и Кэйко нашли на следующий день. Полиция вела поиски по всему побережью, и в конце концов у подводной скалы ныряльщики обнаружили двух маленьких утопленников. Над трупами успела поработать морская живность, в каждой ноздре нашли по нескольку крошечных крабиков.

* * *

Происшествия такого рода выходят за пределы обычных людских представлений и привычек, но ни в какие иные моменты жизни условности и традиции не занимают столь важного места. Супруги превосходно вписались в роль убитых горем родителей, принимая многочисленные соболезнования и знаки сочувствия.

Любая смерть - это, в определенном смысле, деловая операция, так что дел у четы Икута хватало. У главы семьи, Масару, можно сказать, почти не оставалось времени, чтобы как следует предаться скорби. А Кацуо, пораженному этой вереницей праздников, казалось, что взрослые затеяли какую-то игру.

В конце концов семья справилась с многочисленной процедурой. Денежные подношения от соболезнующих составили довольно значительную сумму (следует отметить, что, когда глава семьи, которую постигло горе, жив и вполне трудоспособен, пожертвования почему-то всегда больше).

Масару и Томоко сами поражались своей суетливости. Томоко просто не могла понять, как может уживаться в ней горе, от которого в пору помрачиться рассудку, с преувеличенным вниманием ко всяким мелочам. Ела она не замечая вкуса, с застывшей скорбной маской на лице, - но аппетит тем не менее был зверский.

Томоко очень боялась момента, когда из Канадзавы приедут родители Масару, но те еле-еле успели к похоронам. Вновь она заставила себя произнести страшные слова: "Это я, я во всем виновата". Но потом кинулась жаловаться своим родителям:

- Это меня надо пожалеть в первую очередь! Ведь я двоих детей потеряла! А все только молча меня осуждают! Они думают, что это я во всем виновата! Ну почему я должна просить у них прощения?! Как будто я им нянька какая-нибудь, у которой по недосмотру хозяйские дети утонули! А виновата-то не я, а их ненаглядная Ясуэ. Ее счастье, что она умерла. Почему, почему никто не понимает, что больше всех страдаю я? Ведь я мать! Я разом двоих детей лишилась!