как их гладить и как с ними разговаривать так, чтобы они почувствовали. Лежа в гамаке в тусклом зеленом мерцании аварийного освещения, она гладила дрожащих чеширов, пока сама не засыпала.
За стуком последовало то, что архамерцы называли псевдопризраками. Одна пациентка детально объяснила Синтии природу этого феномена, пока та промывала и зашивала пятнадцатисантиметровую рану на ее предплечье.
— Это не духи мертвых, а микровзрывы прошлого и будущего. Точнее, возможных событий будущего, так как оно еще не определено.
— Конечно, — согласилась Синтия.
Девушку звали Хестер Аябо Ярмулович. Высокая, худая и черная, как жесть. Руку поранила, пытаясь починить внутренние переборки, поврежденные стуком.
— То есть та женщина, которая едва не столкнулась со мной сегодня утром, а потом исчезла с треском статического электричества, была Мартой Паттерсон?
— Возможно, — сказала Хестер. — Такая невысокая, жилистая и с веснушками?
— Да. Пожалуйста, держите руку неподвижно.
— Это точно доктор Паттерсон. А до нее у нас работал доктор Белафонте, так что, возможно, вы и его увидите.
— И ваших будущих врачей тоже, кем бы они ни были?
— Скорее всего, — сказала Хестер.
Синтия увидела доктора Паттерсон несколько раз, а потом и доктора Белафонте. Однажды столкнулась и с врачом из будущего. Самой собой. У нее были длинные седеющие волосы и поношенная одежда. Она стояла у смотрового стола и хмурилась, прожигая пустоту взглядом.
Войти в медблок и столкнуться с самой собой — опыт не просто тошнотворный, а чрезвычайно неожиданный, почти как удар током. Но больше всего ее напугала хмурая, словно вырезанная на лице ножом гримаса.
Смысла в этом не было никакого. Почему в будущем она все еще на «Ярмулович астрономике»? Синтия не собиралась оставаться, архамерцы и не думали ее оставлять.
Позже, когда она стерилизовала инструменты, Синтию вдруг осенило: «Уандрей точно заманил меня в ловушку».
Мысль была сама по себе неприятной, да к тому же вызвала и целую кучу других. О насекомоядных растениях и том, как они начинают переваривать добычу задолго до того, как та умрет. О том, как ее лицо будет выглядеть в будущем, и хмурой гримасе, разъевшей его, словно кислота.
Она ругала себя за мрачные мысли и пыталась сосредоточиться на пациентах и изучении корабельных архивов (хоть в этом Уандрей сдержал свое слово). Спустя несколько дней после разговора о псевдопризраках Хестер Айбо вошла в медблок и сказала:
— Изоляция вредна. Сегодня мы пойдем на обед вместе.
Синтия удивилась, но вдруг почувствовала благодарность и облегчение. Она оторвалась от заполнения истории болезни.
— Да? То есть спасибо, но…
— Расскажете мне о своих исследованиях, — сказала Хестер.
Это прозвучало одновременно и как просьба, и как приказ. Искоса она бросила на Синтию ясный и долгий взгляд. «Как сокол, — подумала Синтия. — Сокол, который хочет подружиться с рабочей лошадью». Она засмеялась и встала.
— Вы тоже можете рассказать мне о своих.
Хестер умолять не пришлось, говорила она много и долго. Работала она астробиологом, как и Уандрей, который был членом ее комитета, то есть выполнял отчасти функции родителя и отчасти начальника. Хестер изучала существ, подобных буджумам, чеширам и ужасным брандашмыгам, то есть тварей, эволюционировавших в холодной безвоздушной тьме межзвездного пространства или в холодных безвоздушных щелях пространства-времени. Она очень обрадовалась возможности исследовать «Лазарет „Чарльз Декстер“». Во время их третьего совместного обеда Синтия наконец-то решилась и спросила:
— А ты знаешь, как погиб «Лазарет „Чарльз Декстер“»?
Хестер застыла, так и не донеся до рта вилку с долькой помидора, выращенного гидропонным способом.
— Вообще-то это тайна, но я расскажу тебе то, что нам известно.
Такого Уандрей не предлагал, поэтому Синтия жадно вслушивалась в каждое слово.
Как и рассказал ей профессор, «Лазарет „Чарльз Декстер“» был медицинским кораблем, или, точнее, мобильным госпиталем. Он прослужил больше десяти соларов, и его хорошо знали даже в отдаленных и глухих уголках системы. Капитан славился гостеприимством: принимал на борт любых пациентов, даже пиратов, не обращая внимания на доказательства их причастности. Несмотря на то что за границами суверенитета Марса формально нейтралитет уже не признавался, «Лазарет „Чарльз Декстер“» был единственным буджумом, который не подвергался нападению пиратов.
— Даже Ми-Го, — сказала Хестер. — Хотя никто не знает почему.
Кулаки непроизвольно сжались, и Синтия поспешила убрать руки под стол, хоть никаких намеков в голосе Хестер она не заметила.
— Что стало с командой?
— Вероятно, они все еще на борту, — ответила Хестер. — Возможно, некоторые даже живы. Хотя питаться буджумом нельзя. Это же не мясо.
— Откуда «Ярмулович астрономика» узнал о нем?
— Другой архамерский корабль перехватил тревожный буй, но сам остановиться и помочь не мог. — Глаза ее хитро блеснули.
Синтия поняла: друзья они или нет (да и друзья ли?), но Хестер никогда не расскажет ей, чужачке, о реальных причинах.
— Закодированное сообщение послали нам, как своим ближайшим родственникам, но, несмотря на это, у других кораблей есть шанс нас опередить. Там говорилось, что корабль умирает, причины не указаны. Возможно, капитан «Лазарета» и сам их не знал, возможно, с ним тоже что-то случилось, и тревожный сигнал был отослан младшим членом команды. Нам, подмастерьям, рассказывают далеко не всё.
Синтия кивнула. Она положила руки на стол и собиралась уже встать, когда Хестер проглотила последний кусочек тофу.
— Слушай, — сказала Синтия. — А буджумы когда-нибудь умирают от естественных причин?
Хестер вскинула голову, губы ее блестели от наваристого бульона.
— Полагаю, они должны от чего-то умирать, но в наших архивах такие случаи не упоминаются.
* * *
К тому времени, когда они приблизились к мертвому буджуму на сотню километров, колотьба и появление призраков стали почти непрерывными. Синтия двигалась по медблоку вприглядку, стараясь не столкнуться с собственной тенью, как если бы та была хирургической сестрой, с которой они работали на пару. На это уходила уйма моральных и физических сил. «Я могла бы просто пройти сквозь своего двойника», — думала она, но не могла переступить через себя.
Хестер принесла печенье и поставила тарелку между Синтией и рабочим монитором, на котором та изучала схемы «Лазарета „Чарльз Декстер“» и других схожих с ним кораблей. Буджумы разительно отличались друг от друга по архитектуре. Или лучше сказать по системам образований? Или… как вообще называется внутреннее строение живых кораблей?
— Мы несем следующую вахту, — сказала Хестер. — Тебе нужно отдохнуть.
— Мой рабочий день еще не закончился, — ответила Синтия.
Печенье было хрустящим снаружи и мягким внутри, пахло лимоном и лавандой. Она взяла одно и принялась не спеша откусывать маленькие кусочки, чтобы продлить удовольствие. Хестер к печенью не притронулась.
— У меня еще дюжина коробок в шкафчике, — сказала она. — Люблю печь перед вахтой. А тебе