Читать интересную книгу Год - тринадцать месяцев - Вагаршак Мхитарян

— Что это у вас за староста Стрекозова? Только и знает, что глазки строит да улыбки раздаривает. Никакого порядка в классе. Уроков не учат, не слушают, болтают. Сомов этот преподобный ляжет на парту и лежит. Или Горохов: до сих пор не могу добиться, чтобы тетрадку завел. И потом я вас просила: отсадите вы куда-нибудь с первой парты Вертелу. Минуты не посидит спокойно. От него в глазах рябит. И с Кобзарем надо что-то решать. Иначе я его не буду пускать на свои уроки. Взять сегодняшний случай. Это же возмутительно! Вызываю к доске — ничего не знает, оборачивается, ждет подсказки. Я его предупредила — никакого внимания. Попросила выйти из класса. Вы думаете, он меня послушал? Весь урок простоял, но так и не выполнил моего требования…

Начиненный всей этой взрывчаткой, иду на свой урок.

— Кобзарь, выйди из класса!

— За что?

— Ни за что, просто так. Выйди, и все!

— Так я ничего не делал.

— Долго ты еще будешь рассуждать?!

Я надвигаюсь на Кобзаря. Он встает, зло косится и, отпихнувшись от парты, быстро идет к двери. Вот он уже взялся за ручку.

— Кобзарь, — меняю я тон, — ты куда пошел?

— Так вы же сами выгнали? — кричит он изумленно.

— За что? — в свою очередь, недоумеваю я. — Ты же мне ничего не сделал?

— Ничего.

— Как же это получается? Четверть часа назад тебя за дело Тина Савельевна просила оставить класс, ты и ухом не повел. На моем уроке ты и пикнуть не успел, а уже очутился у дверей. Как это объяснить?

Кобзарь смотрит мимо меня и не собирается отвечать. Загадку решает быстрый Вертела, уже имевший со мной дело:

— Так вы можете кого хочешь даже вынести из класса, если что. А Тина Савельевна…

— Значит, бойся сильного и дави слабого? Как в джунглях! Зачем же вам тогда два языка, арифметика, история?.. Рычите, пищите, войте, рвите друг друга на куски! Кто вы, наконец, звери или люди?!

— Люди-и! — уверяет класс человеческими голосами.

— Ну, раз люди, тогда садитесь все на места. Начнем урок.

Но для меня урок уже давно начался. Я неизменно чувствовал, что коэффициент полезного действия любой нотации не больше, чем у капли, долбящей твердую породу, которая как я потом узнал, называется сопротивлением личности.

Нужно что-то столь же научное и опробованное. Это «что-то» витало вокруг меня и не давалось в руки.

Напиши то, не знаю что

В учительской на доске объявлений белым по черному было написано: «Товарищи классруки! 15/IX последний срок сдачи планов воспитательной работы!»

В моей тетради пока только одни названия разделов: учебная работа, пионерская работа, культурно-массовая… Чем их заполнять — задача. Бумаг от студенческой практики у меня почему-то не сохранилось, наверно, все сдал. Знания тоже сданы на экзаменах.

Я взялся добросовестно изучать тетради моих коллег с директорским грифом на обложке: «Утверждаю». Почти все строки в них начинались с буквы «с». Следить за успеваемостью класса. Своевременно проверять дневники учащихся. Следить за накопляемостью оценок. Следить за посещаемостью учащихся, своевременно сигнализировать родителям в случаях пропусков и опозданий. Следить за внешним видом учащихся, особенно за ношением пионерских галстуков…

Попадались, правда, и предложения с буквы «п» — «провести беседу», например. Но таких строк было ровно столько, сколько в году праздников. О буднях повествовали округлые фразы на «о» — «организовать сбор металлолома»…

Несмотря на ограниченную лексику, такой план был очень популярен в учительской. Интуитивно я чувствовал, что здесь что-то не так. «Систематически следить и своевременно сигнализировать» — вызывало ассоциацию, от которой в дрожь бросало. Во всем этом надо было разобраться. Может быть, моим благим намерениям и суждено было сбыться, не появись на пороге учительской Полина Поликарповна. От сквозняка завихрились бумажки на столе, и я принялся собирать их. Но буря продолжалась. Она всегда сопровождала Полину Поликарповну.

— Товарищи! — раздался ее работяга-голос. — У кого есть газетка?

— А что, появилась новая таблица тиража? — спросил ее кто-то.

— О господи! Кому что! Мне газета нужна для воспитательной работы. Хочу почитать что-нибудь своим детям. Политическое воспитание имеет первостепенное значение…

Полина Поликарповна своей скороговоркой популярно объяснила, что тот, кто всерьез хочет организовать свой коллектив, непременно должен читать классу газету.

Я слушал и все больше недоумевал. Неужели у нее в планах так и записано: такого-то числа ворваться в учительскую, выпросить у кого-нибудь какую-нибудь газету и почитать что-нибудь классу. Не сдержавшись, я спросил ее об этом.

— Ах, Гриша, Гриша, — она со второго сентября со мной на «ты». — Молодо-зелено. Кому они нужны, эти воспитательские планы? Их же никто не читает. У нас, брат, в основном угорелая педагогика. Тут накричишь, там приласкаешь, то без обеда продержишь, а то в поход поведешь — все по обстоятельствам. И ничего, растут детишки. Через десять лет узнают, на шею бросаются. В общем, как сказал один поэт: «Дело прочно, когда под ним струится пот». Пот, а не бумажки. Понял?

Точивший меня червь сомнения не вынес веселых поучений Полины Поликарповны и, покорчившись, отполз куда-то. Почувствовав легкость необыкновенную, я взял в руку перо и принялся сочинять свой компилятивный труд, именуемый воспитательским планом.

Ты посадил свое дерево?

Воскресник был назначен на восемь утра. Я пришел за полчаса, но на школьном дворе оказался далеко не первым. Почти весь десятый «А» вместе с руководительницей был уже здесь.

— Вот и Григорий Иванович! Теперь мы определенно попадем в историю!

Похоже, что моя персона вызывает у Виктории Яковлевны прилив иронии. Впрочем, она, смягчившись, тут же добавила серьезно:

— В самом деле, почему бы вам не взяться за летопись? Ведь школа только начинается.

— Готов, в соавторстве с литератором.

— Я не люблю соавторства. Говорят, оно плохо кончается.

…Десятый «А» не случайно здесь раньше всех. Ребята в красных повязках распорядителей. Неподалеку от крыльца они поставили стол, покрытый кумачом, над ним прибита к стене фанерка — «Штаб». Начальник штаба, Готька Степанов, высокий худощавый парень с длинными волосами, крыльями спадающими на большой чистый лоб, стоит за столом и, подражая Левитану, вещает в микрофон:

— Внимание! Внимание! Впервые говорит школьный радиоузел. Проверка!.. Раз… два… три… четыре… пять… Вышел зайчик погулять…

Уловив легкомысленные нотки в голосе начштаба, девчонки окружили его и потребовали танцевальной музыки. Готька объявил концерт «По заявкам трудящихся».

Когда в восемь часов Дора Матвеевна, выйдя из квартиры, находившейся тут же в школе, проследовала к штабному крыльцу, весь двор уже выплясывал фокстрот. Дора Матвеевна потребовала к себе завуча.

— Василий Степанович, — сказала она своим ровным тоном. — Вы ответственный за сегодняшнее мероприятие, и я не хочу вмешиваться. Но, сами понимаете, этот фокстрот никак не украшает лицо школы…

Василий Степанович, не дослушав, согласно кивнул и отошел к Степанову. Готька, распоряжаясь в микрофон, выстроил классы. Выждав паузу, скомандовал:

— Школа! Под знамя, смирно! Внести знамя!

Из дверей школы под звуки марша вышли десятиклассники: невысокий плотный Женя Панфилов с расчехленным шелковым знаменем, эскортируемый ассистентами Валентиной Гойдой и Татьяной Черногоровой. Скульптурная группа прошла перед строем и замерла у штаба. Марш оборвался. К микрофону подошел Василий Степанович.

— Посмотрите сюда, — говорил он, показывая очками, как указкой, на пустырь. — Посмотрите, какой сказочный розовато-белый туман окутал деревья. Видите?

— Ви-и-дим! — отвечал полутысячный хор.

— А слышите, как жужжат в цветах пчелы?

— Слы-ы-шим! — вторили смеющиеся голоса.

— Это и будет наш сад! За дело, ребята!

Моему классу достался прямоугольник, начинавшийся у самого крыльца школы, сильно захламленный строительным мусором. Я расставил ребят и объяснил задачу: преобразовать природу на участке, обратив твердыню в пух.

Инициативу вместе с единственными в классе носилками захватил силач класса Сашка Кобзарь.

— Кого побаиваться-то! — воинственно воскликнул он. — Давай наваливай!

В носилки полетели обломки кирпичей, железный и прочий хлам. Сашка впрягся в передние поручни, хотя договор был: на каждую ручку один носильщик. Зарвавшегося Сашку потеснили, и первая четверка двинулась в путь. Девочки стали сгребать мусор в кучи. Мальчишки принялись за ящик, врытый в землю и служивший строителям местом гашения извести.

— Эй, Колос, ты чего делаешь? — Генка Воронов отпихнул Колосова, который меланхолично отбивал доски ящика.