счастливо не живётся. Но как — как?! — может не житься счастливо в нашем великом, самом счастливом государстве? Славно, однако, что всё обошлось, и эта странная история пришла к своему счастливому концу, как и все прочие истории. Но не стану забегать вперёд и расскажу всё-таки, что было дальше.
А дальше этот литератор, этот наглец (простите за выражение) решил перенести свою безумную (простите за выражение) мысль на бумагу. Этот… человек (хотя так сложно называть его человеком, когда им написана такая бесчеловечная — о господи! — вещь!), этот «литератор» (ах, стоило и раньше заключать это слово в кавычки!) решил поразмыслить, руководствуясь своей очевидно расстроенной фантазией, о том, что было бы, если бы того мальчика, бывшего уже на грани… на грани, — так вот что было бы, если бы к нему тогда никто не подошёл и не успокоил. То есть наш «литератор», будучи в уме (впрочем, едва ли здравом) и полностью отдавая себе отчёт в своих мыслях (откуда такие мысли только могут взяться?!), решил добровольно — доб-ро-воль-но! — углубиться в размышления об… этом! Приоткрыть обветшалую завесу чего-то, что прямо противоречит нашей счастливой философии! Что-то, что прямо-таки математически обратно пропорционально нашему абсолютному счастью! Ах, уж давно стоило пресечь всякую «добрую волю» у этих литераторов… то есть, «литераторов»! Нет, ну вы можете себе представить, о чём он написал в своём рассказе? Если можете, — боюсь, у вас тоже… что-то не в порядке! Могло же прийти такое в голову!
Ох, я вновь так эмоционален, простите!.. Вы, может быть, так ничего и не поняли. Поясню теперь конкретнее: «литератор» этот сразу по возвращении домой из парка принялся строчить целое произведение; теперь уже не поэзию, а прозу. И вот в этом-то произведении… постойте, но почему я называю это произведением? Нет, это самая настоящая… дребедень!.. Пошлая дребедень (ох, простите меня)! И посредствам этой дребедени наш «ли-те-ра-тор» толкает мысль (ох уж эта мысль литераторская!) о том, что ребёнок, — это чистое, нежное, невинное существо, живущее свою маленькую жизнь не когда-то там, а именно в наисчастливейшем поколении, — так вот это милое создание, оказывается (по авторской-то мысли), способно утратить своё абсолютное, непоколебимое, казалось бы, счастье! Это же… ах!.. Нельзя подобрать слов, чтобы выразить… что нельзя и выражать!.. Конечно же, я не стану здесь пересказывать, что за гадость (простите за выражение) представляет из себя этот рассказ, да вы бы, я надеюсь, и не поняли. Ведь как может уложиться в голове то, как маленькое, милейшее дитятко, только лишь упав ничком на мягкую травушку, обмочило глазки дрожащими слёзками, болезненно раскраснелось и… О, Господи!.. Какую жуть (простите, простите!) можно было приписать безвинному ребёночку! И, главное, в каких словах, в каких гнусных (простите за выражение) эпитетах!.. За слова-то эти в «литератора» особенно вцепились!
Кстати, я, как и все остальные, кто успел узнать о существовании этого рассказа (благо, ныне он предан забвению), узнали о нём не из каких бы то ни было слухов или легенд, а прямо-таки от самого автора! Видите ли, сочинитель этот, кончив свою дребедень, почему-то был уверен, что дребедень эта очень хорошо у него удалась, и решил непременно познакомить с этим чтивом своё ближайшее окружение (я хоть и не составлял его ближайшее окружение, но рассказ этот, к великому… не очень счастью… мне довелось прочитать). И… так там всё нескромно! Мало того, что полная, беспросветная неправда, так ещё и нескромная! Так, например, «литератор», описывая непростое состояние мальчика, — подчёркиваю: вымышленного мальчика! — употребляет такое слово, как… «злоба» (господи, простите, извините; пишу здесь такое исключительно — и только лишь! — в документальных целях!!). «Никакой злобы не бывает!», — озлобились на сочинителя люди. И, уж конечно, они правы! Уже одно только это слово — невероятнейшая дерзость (простите за выражение)! А сколько таких вот слов во всём рассказе, ах!.. Просто немыслимо, как можно было так нахально (простите за выражение) покуситься на всеми нами бесконечно ценимое счастье, неотъемлемую часть нашей счастливой жизни! Объявиться из ниоткуда, будучи никем, и ткнуть носом в свои больные — совсем больные! — мысли! В свои извращённые, пошлые, безумные, гадкие, гадкие, гадкие мысли!! Да как посмел паразит замарать нам наше великое, всеобъемлющее, абсолютное счастье!!
Ох!.. Что же я… О, Господи, прости, меня, прости! Это совершенная — наисовершеннейшая! — случайность! То был порыв моей любви к абсолютному счастью! Я только… не угадал со словами… Ах, но я так счастлив, правда! Как и всегда — всегда-всегда! — бесконечно счастлив, знайте же это! И особенно я счастлив потому, что история с нашим «литератором» завершилась всё-таки так хорошо, так замечательно, так счастливо! Позвольте же мне поделиться, наконец, этой радостью с вами!
Совсем скоро слух о новоиспечённом «литераторе» дошёл и до нашего уважаемого, бесконечно любимого Розового патруля. Вообще, ни один, даже самый крохотный слушок или малейшее дельце не проходит мимо Розового патруля. И неспроста: ведь Розовый патруль — это самый важный и главный оберег всеобщего абсолютного счастья! Нетрудно представить, как глубоко мы благоговеем перед ним, как сильно благодарны. Так вот именно благодаря Розовому патрулю наше счастье осталось непоколебимым и на этот раз. Прознав, где обитает сочинитель, люди в розовой униформе наведались к нему домой и, должно быть, застав «литератора» спящим, мирно снесли его расслабленное тело в свой розовый фургон. Все люди, что были подвержены нехорошему впечатлению от его… рассказа… толпились в стороне и наблюдали эту замечательную картину (эх, только меня тогда не было!).
— Ну вот теперь-то его вразумят и к великому счастью возвратят!.. — воодушевлённо сказал кто-то из толпы.
Когда мне впоследствии пересказывали это знаменательное событие, я подумал про себя, что действительно ведь к счастью возвратят, и мне стало так хорошо на душе, так я рад был за этого «литератора»! Счастливый, счастливый всё-таки этот «литератор», счастливый, что живёт в самое лучшее время на Земле! Но не только он: всем остальным также возвратили принадлежащее им по праву абсолютное счастье. Двое человек в розовой форме подошли к толпе и стали по очереди приглашать людей пройти процедуру розовой вспышки. Ах, волшебная это процедура! Есть у нашего патруля такое устройство — розовые очки. Человек надевает розовые очки, происходит вспышка, и — вжух! — все неприятные эмоции и нехорошие впечатления стираются в одно мгновенье! Более того, сразу вдруг становится так блаженно, так воздушно на душе! Ах, что за великолепная вещь эти розовые очки! Чудо, — натуральное чудо! — а не вещь! Так бы и надевал их каждый день! А я ведь и так счастлив,