Читать интересную книгу Могущество Бодисатвы - Чжан Тянь-и

Служители Будды, красные, как маринованные крабы, не могли взять в толк, что надо здесь этим людям. Может быть, они громко стучали и Лю, ворча, впустил их в передний двор? Значит, Лю спелся с ними, раз согласился впустить. Но стука не было слышно. Выходит, они перелезли через стену.

Лампа бросала апельсиновые блики на темно-коричневые лица крестьян. Зрачки их глаз, глубоко запрятанные, походили на дула винтовок.

Дяо Цзы-дун съежился в комок. В голове молнией сверкнула мысль: «Попались! Теперь они нас угробят! Похоронят меня за счет храма, закопают у Семи сосен и поставят надгробие с высеченными на нем узорчатыми иероглифами, как на фонариках: «Здесь покоится благочестивый Дяо Цзы-дун».

Хмель как рукой сняло, но людей Дяо Цзы-дун все же различал с трудом. Ему померещилось, что Пи-эр не то о пяти, не то о шести головах, а у Сюй Хун-фа он насчитал восемь подбородков. Все качалось у него перед глазами, как в лодке.

Праведник Ши огромным усилием сдерживал подступавшую икоту. На усах так и застыли капли жира, которые он не успел стереть. Лицо распухло. Его била дрожь, сердце бешено колотилось. Учитель и ученик не помнили, о чем только что вели разговор. В желудке они ощущали непомерную тяжесть. Мысли путались, голова разламывалась на части.

Праведник имел власть над людьми, но тем не менее нащупал браунинг: что-то недоброе появилось в лицах крестьян.

Один из крестьян заговорил, как обычно, робко, только в голосе его звучали какие-то новью нотки:

– Мы… мы… Праведный Ши, открой амбары на дамбе… мы…

Даже не разобрав как следует слов, праведник тотчас же уловил их смысл. Рука его крепче сжала браунинг, на щеке заходили желваки:

– Открыть амбары?

Пи-эр кивнул, и на макушке его стали видны фиолетовые шрамы.

– Праведный Ши, мы истинную правду говорим… нынче год… очень уж тяжел. Не хочешь вернуть залоговые деньги – открой амбары. Есть нечего… одеться не во что… Только и остается, что помереть, если ты…

Вены праведника, казалось, вот-вот лопнут:

– Бунтовать?!

Бац! Кулак с грохотом опустился на стол, в лампе запрыгал фитиль. Опрокинулась чашка, и по столу разлился жирный суп. Зазвенели рюмки. Палочки для еды полетели на пол.

Праведник Ши оттолкнул стул, точно расчищая место для поединка. Дяо Цзы-дун поглядывал то на дверь, то под стол. Бежать никуда! Ио он сразу сообразил, как действовать: ведь у него есть винтовка. Правда, она заперта в чулане. И старина Лю куда-то запропал. Надо позвать его – пусть принесет винтовку! Нeт, не выйдет. Попробуй он раскрыть рот – этот негодник Пи-эр живо заткнет его здоровенным кулаком.

Между тем Пи-эр выжидательно смотрел на праведника.

– Зачем злобствуешь? – раздался чей-то грубоватый голос. – Ведь мы с миром пришли, л ты зло затаил.

– Вот-вот! Мы только просим открыть амбары. Откроешь – ладно, а не откроешь…

– Как жить дальше? Коли не откроешь…

– Не хочешь, так верни залоговые деньги!

– Просим тебя, праведный Ши, напиши записку, мы отнесем ее к дамбе, и твои люди откроют амбары.

Настоятель заскрежетал зубами:

– Амбары мои! Мои! Эй, вы! Вы!

Резче обозначились па лицах морщины; налились кровью глаза: того и гляди, крестьяне оросятся па праведника и разорвут его на части.

Не смея глядеть людям в глаза, Дяо Цзы-дун зашептал трясущимися губами:

– Учитель, учитель, позвольте им… разрешите…

– Свинья! – Праведник в бешенстве залепил ему оплеуху.

Глаза его едва не вылезли из орбит. Послушаться Дяо Цзы-дуна? Ни за что! Кто станет ему после этого повиноваться? Он и не подозревал, что эти негодяи так смелы.

Как переменился мир! Раньше хоть Бодисатвы боялись, а сейчас и Бодисатву ни во что не ставят, и он, праведник, со своим браунингом для них ничто.

– Просим тебя, напиши, пусть откроют амбары!

От оплеухи Дяо Цзы-дун отлетел к стене, ударился затылком и, хлопая глазами, смотрел на праведника. Левая щека его стала лиловой. В ушах стоял ужасный шум, в глазах рябило от множества жестикулирующих рук. Перед ним поплыло пепельно-серое лицо учителя, его рог, как во время конвульсий, то открывался, то закрывался, и непонятно было: говорит учитель или только шевелит губами.

Неожиданно он повернулся к Дяо Цзы-дуну:

– Неси кисть и тушь!

– Что?! – Дяо Цзы-дун вздрогнул и снова ударился затылком о стену. Однако тотчас же бросился выполнять приказание, а в голове неотступно вертелось: «Только бы их отсюда спровадить, только бы спровадить…»

Сразу наступила тишина. На улице залаяли собаки – одна, другая, третья, – будто в деревне появился чужак.

Несколько десятков пар глаз впились в руку праведника, который, закусив губу, кистью выводил иероглифы… Пусть отправляются с этим листком на заливные поля и требуют у охраны[4] открыть амбары… Писал праведник одно, а на уме у него было совсем другое. Теперь он знал, как справиться с этими негодяями. Безмозглые боровы!

«Есть два способа утихомирить народ, – часто поучал он своих учеников. – Первый – это одурачить его, как одурачивают разбушевавшихся свиней; стоит позвать их: «дю-дю-дю», – как они сразу угомонятся, совсем не обязательно кормить их рисом. А не удалось одурачить, тогда надо прибегнуть к оружию – это способ более жестокий. Словом, поцеремониться немного, а потом пусть испытают на своей шкуре закон сторожевых постов».

Чтобы спровадить людей, Ши пошел на уступки, а вдогонку им пошлет стражу для расправы. Завтра нескольких арестуют, и силы крестьян будут подорваны.

Рука праведника дрожала, пока он писал, и он едва не выронил кисть.

Крестьяне, однако, и не думали расходиться.

– Возьми, брат Гао-сань, записку и беги на дамбу. Как уладится все, дай знать, мы здесь подождем.

Тот, кого назвали Гао-санем, схватил записку.

– Ждите от меня вестей. Если до рассвета не дождетесь, знайте…

Тело праведника обмякло, перестало ему подчиняться. Зубы стучали. Вдруг он выхватил браунинг и с такой силой нажал на спусковой крючок, что заныл палец.

Раздался выстрел.

Кто-то пронзительно вскрикнул. Толпа разом подалась назад.

– Монах Ши, ты стрелял?

Его назвали «монах Ши» и к имени не добавили почтительное «праведный».

Это вывело из оцепенения Сюй Хун-фа, Пи-эра и всех остальных: праведный Ши – всего-навсего монах, самый обыкновенный человек! Все пережитое разом нахлынуло на людей. Чаша терпения переполнилась…

– Эй, Ши! Так вот ты, оказывается, какой!.. Ты… ты!

– Он и сегодня думал одурачить нас, он хотел…

– Держите его!

Кто-то вырвался из толпы и с яростью вцепился в праведника.

«Стрелять», – мелькнуло в его голове, но было поздно.

– Смотрите, как бы не сбежал монах Дяо!

– Убить эту сволочь! Это ты звал Бодисатву, ты, поганое отродье! Ты! Ты! Ты!

Вырваться монахи не могли: их крепко держали за руки и за ноги, осыпая ударами, разбивая в кровь лица.

Кто бы мог поверить, что крестьяне с таким остервенением бьют монахов, да еще приговаривают:

– Не жить вам, до смерти забьем!

У дверей двое поддерживали раненого. Пуля попала ему в грудь. Кровь из раны капля за каплей медленно стекала на пол. Несчастный корчился в судорогах, лицо его покрылось мертвенной бледностью.

– Надо вынести его на воздух!

– Воды! Скорей воды!

Праведник и его ученик никак не могли вырваться, несмотря на отчаянные попытки.

– Хватит! Довольно! А-а!! – беснуясь, кричали они.

– Бодисатва, ай-а! Разгневали Бодисатву! Бодисатва поразит вас громом! Мы сейчас же… мы…

– Теперь нам все едино, все едино!

– Монах поганый! Паршивец!

– А ну, смелей! Убьем их и двинемся к дамбе, чтобы открыть амбары!

В доме все было опрокинуто вверх дном, пол дрожал от топота ног.

– Бей!

– Отомстим за Гао-саня! Отомстим!

Стол с треском разлетелся на куски. На пол попадали чашки и рюмки.

В доме стало темно.

Дяо Цзы-дун стонал, но его никто не слышал. Праведник бился в судорогах.

– Ну, кончать надо! Хватит с ними возиться!

– К дамбе! К дамбе!

Спустя несколько минут по деревне разнеслись частые удары гонга: дон-дон-дон-дон…

Эти звуки разорвали черную ночь и заставили содрогнуться землю.

1935

Примечания

1

Залоговые деньги арендатор вручал землевладельцу при заключении арендного договора. (Прим. автора.)

2

Цзинчжэ – один из двадцати четырех сезонов сельскохозяйственного года, начинается 5–6 марта.

3

Амитаба (амитофо) – восклицание буддистов, соответствует русскому «слава богу», «о господи».

4

У каждой дамбы выставлялась вооруженная охрана. (Прим. автора.)