Ждать пришлось, слава Богу, недолго.
Он увидел, как из главного здания в узкий, залитый солнцем двор вышла группа женщин. Их было, по-видимому, около тридцати. Они выстроились в полном молчании, послушно ожидая осмотра.
— Это наши «заслуженные» заключенные, капитан, — объявила надзирательница и выступила вперед, вставая рядом с ним. Она оглядела своих подопечных со слабой улыбкой превосходства. — Эти причиняют наименьшие хлопоты. За каждой из них полгода хорошего поведения, и ни одна не беременна.
Джонатан уклонился от немедленного ответа. Он пристально осмотрел женщин, удивляясь, как молоды были большинство из них. Одетые в грубые, серые фланелевые платья и белые домашние чепцы, они выглядели скорее школьницами, нежели закоренелыми преступницами, но тут же, несколько цинично улыбнувшись, Джонатан напомнил себе, что внешний вид часто бывает обманчив. Любая женщина с лицом ангела могла обладать душой проститутки. Однако, черт побери, это-то он, конечно, знал.
Убийство, воровство, проституция, .. Независимо от причин, которые привели их в ссылку, он не мог не испытывать к ним чувства сострадания. Они оказались вдали от дома, и им, по-видимому, предстояло провести остаток своих дней в Австралии.
Время отсчитывало секунды, а он все еще продолжал молчаливо и критически оценивать выстроившихся перед ним женщин. Он вновь вспомнил предупреждение Малдуна. Джонатан задумался: а действительно ли они хуже всех остальных? Некоторые из них были хорошенькими, другие — нет. По меньшей мере две из них, как он отметил, разделяли его неприязненное отношение к происходящей процедуре. Они сердито глядели на него исподлобья, и в их колючих взглядах угадывалась вероятность быстрой и, возможно, смертоносной реакции, если только он осмелится остановить на них свой выбор. Однако многие другие соблазнительно улыбались ему. В отношении этих он сомневался, смогут ли они продержаться хотя бы месяц на плантации Бори.
— Может быть, капитан, вам бы хотелось приглядеться повнимательнее, — предложила надзирательница. Было ясно, что ее раздражало отсутствие энтузиазма с его стороны. — Может быть, здесь есть такие, которые отвечали бы вашим желаниям…
— Нет. — Он с уверенностью покачал головой. Он интуитивно чувствовал, что пока еще не присмотрел такую женщину, которая была бы ему по душе. А интуиция очень редко обманывала Джонатана. — А есть ли здесь другие женщины? — спокойно, но требовательно спросил он.
— Сейчас есть и другие, но…
— Тогда отведите меня к ним.
Надзирательница была явно раздражена его командным тоном. Она не привыкла, чтобы ей приказывали, особенно американцы. Но служба есть служба.
— Лучше вы никого не найдете, — предупредила она подчеркнуто резко.
— Вполне возможно. — Он слегка улыбнулся ей, на что она лишь высокомерно вздернула подбородок.
С пренебрежением отвернувшись, она дала сигнал группе заключенных. Некоторые женщины, разочарованные результатом осмотра, возвращаясь в главное здание, тоскливо поглядывали на Джонатана. Не каждый день фабрику посещали столь превосходные образцы мужского племени. Обычно являвшиеся сюда «женихи» были либо стары, либо некрасивы, либо и то и другое вместе. Как всегда, жестокая судьба дала им в этот день возможность увидеть уголок рая, но всего лишь затем, чтобы снова вернуть их в круговорот обычных невзгод.
— Пожалуйста, следуйте за мной, — бросила через плечо миссис Бурке, но это приглашение прозвучало скорее как приказ.
Джонатан опять направился следом за ней. Она прошествовала к ряду длинных, расположенных под низкими крышами построек, и ее обширный зад колыхался под коричневыми шерстяными юбками.
— Неподдающихся мы содержим здесь. Вам лучше быть здесь поосторожнее, — посоветовала она, скривив рот в некоем подобии глумливой ухмылки.
Подобрав ключ из прикрепленной к поясу связки, она отперла массивную дверь и отворила ее внутрь. Вдоль всего здания тянулся узкий коридор, в который выходили двери одиночных камер. Когда Джонатан на секунду остановился, чтобы его глаза привыкли к полутьме, он почуял запах прелой соломы и хвои.
— Здесь у нас сидят любимицы самого дьявола, — едким тоном заметила миссис Бурке. Ее глаза сверкали каким-то триумфальным блеском. Она отперла ближайшую дверь, к которой они подошли, и рывком распахнула ее. — Встать, Кора! — резко выкрикнула надзирательница, врываясь в камеру. — К тебе посетитель.
Сердце Джонатана, никогда не отличавшееся особой чувствительностью, вновь сжалось от сострадания. Он молча ожидал, пока находившееся перед ним бедное создание не поднимет наконец голову. У женщины были мутные, выражающие чувство безнадежности глаза, напоминавшие ему затравленный взгляд дикого животного, уже давно содержащегося в неволе.
— Кому я говорю, встать! — вновь злобно рявкнула миссис Бурке. Она сделала угрожающий жест в сторону заключенной.
— Оставьте ее в покое! — произнес Джонатан, бросив рассерженный взгляд на надзирательницу. — Того, что я видел, мне уже достаточно.
— Поберегите вашу жалость для тех, кто ее заслуживает, — вновь с презрением сказала миссис Бурке. — Как только вы повернетесь к ней спиной, эта милочка раскромсает вам горло от уха до уха.
— Это, может быть, и правда, но…
Больше он не успел сказать ни слова. Без всякого предупреждения Кора спрыгнула с постели и кинулась на него. Он инстинктивно выбросил вперед руки, чтобы схватить ее за запястья, ибо, не сделай он этого, она вцепилась бы своими грязными, обкусанными ногтями ему в глаза. Теперь она воистину превратилась в дикое животное. Она брыкалась и корчилась, дав волю потоку отборнейших ругательств торговки с лондонского рыбного рынка Биллингсгейт, ругательств, которых не выдержали бы уши менее стойкого мужчины.
Ее сила удивила Джонатана. И все же ему удалось быстро утихомирить ее. Миссис Бурке, неподвижно стоя в стороне, ни во что не вмешивалась и ничем не помогла ему, когда он, обхватив своими могучими руками разбушевавшуюся Кору и подняв ее, как тушу, уложил на кровать. Казалось, после этого боевой дух у нее внезапно испарился. Она съежилась под грязным одеялом, поджала колени к подбородку и прикрыла руками лицо.
Уставившись на нее со смешанным чувством жалости и изумления, Джонатан подавил в себе желание положить ей руку на плечо и успокоить и только потом круто отвернулся от несчастной и с тяжелым сердцем покинул камеру. Выходя, он машинально распрямил свою смятую соломенную шляпу. На его лице появилось гневное выражение, когда надзирательница, прикрыв за ними дверь и заперев ее на ключ, повернулась, чтобы поглядеть на выражение его лица.