– Но у тебя было много времени для того, чтобы развить свои собственные интуитивные способности, – добавила Нив. Ее взгляд показался Блю жадным.
Она не ответила. Ей было совсем не интересно предсказывать чужое будущее. Куда интереснее было бы выйти в мир и отыскать свое собственное.
Нив в конце концов отвела взгляд и, бездумно водя пальцем по земле, покрывавшей разделявшие их камни, сказала:
– По дороге в город я проехала мимо школы. «Академия Эглайонби». Ты там учишься?
Блю сделалось так смешно, что у нее даже глаза широко раскрылись. Впрочем, конечно же, Нив, приехавшая издалека, просто не могла знать, что к чему. Хотя она могла бы и догадаться, что школа, располагающаяся в громоздком каменном особняке со стоянкой, забитой автомобилями в основном немецкого происхождения, вряд ли будет по карману ее сестре.
– Это школа для мальчиков. Сынков политиков, нефтяных баронов и… – Блю задумалась, соображая, у кого же еще может хватить денег, чтобы отправить сыночка в Эглайонби, – содержанок, проживающих денежки, которые им платят за молчание.
Нив приподняла брови, но не взглянула на племянницу.
– Нет, правда, они просто ужасные, – сказала Блю. – Для мальчишек из Эглайонби апрель был плохим сезоном; как только погода делалась теплее, в городе появлялись машины-кабриолеты, на которых разъезжали мальчишки в таких вульгарных шортах, какие могли осмелиться надевать только богачи. Во время учебной недели они ходили в школьной форме: брюки цвета хаки и джемперы с вырезом мысом, на которых была изображена эмблема в виде ворона. Поэтому наступающую армию можно было без труда опознать. «Воронята».
– Они считают себя лучше нас и думают, что мы ради них должны из кожи выпрыгивать, – продолжала Блю, – а сами каждый уик-энд напиваются до умопомрачения и поливают краской знак на выезде из Генриетты.
Прежде всего из-за «Академии Эглайонби» Блю выработала два важных правила. Первое – держаться подальше от мальчишек, от них одни неприятности. И второе – держаться подальше от мальчишек из Эглайонби, потому что они подонки.
– Ты производишь впечатление очень благоразумного подростка, – заметила Нив. Ее слова покоробили Блю, которая и без того отлично знала, что является очень благоразумным подростком. Когда в семье так мало денег, как у Сарджентов, благоразумие укореняется сызмальства.
В призрачном свете почти полной луны Блю разглядела знак, который Нив нацарапала на земле.
– Что это? – спросила она. – Мама тоже рисовала такое.
– Неужели? – удивилась Нив и всмотрелась в свой рисунок. Он изображал три изогнутые пересекающиеся линии, которые образовывали что-то вроде вытянутого треугольника. – Она сказала, что это значит?
– Она рисовала его на двери душевой кабины, изнутри. Я не стала спрашивать.
– Я видела это во сне, – сообщила Нив ровным голосом, от которого затылок Блю неприятно похолодел. – Мне хотелось посмотреть, как это будет выглядеть нарисованным. – Она стерла узор ладонью и резко вскинула хорошенькую ручку.
– Мне кажется, они идут, – сказала она.
Блю и Нив явились сюда именно по этой причине. Каждый год Мора сидела на стене, поджав коленки к подбородку, глядя в никуда, и называла Блю имена. Блю видела церковный двор пустым, но для Моры он был полон мертвецов. Не тех, кто недавно умер, а душ тех, кому предстояло умереть в ближайшие 12 месяцев. Блю всегда воспринимала происходившее как разговор, из которого она слышит только половину. Иногда ее матери удавалось узнать того или иного духа в лицо, но чаще ей приходилось наклоняться и спрашивать имена. Однажды Мора объяснила, что, не будь рядом с нею Блю, ей не удалось бы заставить их ответить – в отсутствие Блю они просто не видели Моры.
Блю всегда нравилось ощущать себя очень нужной, и все же иногда ей хотелось, чтобы слово «нужная» не было синонимом «полезной».
Бдение возле церкви было чрезвычайно важным для одной из самых необычных услуг, которые оказывала Мора. Клиентам, постоянно живущим в городе и ближних окрестностях, она давала гарантию, что если им самим или кому-то из дорогих им людей предстоит умереть в предстоящем году, она заблаговременно даст об этом знать. Кому не захочется заплатить за такое? Ну, верный ответ: большинству населения мира, потому что большинство не верит в сверхъестественное.
– Ты что-нибудь видишь? – спросила Блю. Она крепко потерла онемевшие ладони одну о другую, чтобы немного согреть их, и взяла блокнот и авторучку.
Нив сидела неподвижно.
– Что-то только что прикоснулось к моим волосам.
По коже рук Блю, под рукавами, пробежали мурашки.
– Один из них?
– Те, кого ждет смерть, должны пройти дорогой трупов через ворота, – ответила Нив внезапно охрипшим голосом. – Это, наверное, что-то другое… еще какой-то дух, призванный твоей энергией. Я не понимаю, какое воздействие ты можешь оказывать.
Мора никогда не говорила о том, что мертвых сюда привлекает присутствие Блю. Вероятно, не хотела ее пугать. А может быть, Мора просто не видела их – возможно, в этом смысле она была так же слепа, как и Блю, не могла видеть духов.
Блю испытала неприятное ощущение легчайшего ветерка, коснувшегося ее лица, пошевелившего вьющиеся волосы Нив. Обычные невидимые духи еще не успевших умереть людей – одно дело. Призраки, которым вовсе не обязательно оставаться на тропе, – совсем другое.
– Это… – начала было Блю.
– Кто вы? Роберт Нейманн, – перебила ее Нив. – Как вас зовут? – Рут Верт. Как вас зовут? Фрэнсис Пауэлл.
Блю торопливо царапала ручкой в блокноте, записывая имена на слух, так, как их произносила Нив. Впрочем, она то и дело вскидывала голову и смотрела на дорожку, стараясь разглядеть там… что-нибудь. Но, как всегда, она видела только буйно разросшуюся росичку и едва различимые во мраке очертания голых дубов. Черная пасть церковной двери поглощала невидимые души.
Ничего не видно, ничего не слышно. Не было никаких признаков присутствия мертвых, кроме имен, записанных в блокноте, который она держала в руке.
Может быть, Нив была права. Может быть, у Блю действительно что-то вроде личностного кризиса. Время от времени ей казалось немного несправедливым, что все могущество и все чудеса, окружающие ее семью, доходят до нее только в виде бумаг, которые нужно вести.
По крайней мере я все же могу принимать в этом участие, мрачно думала Блю, хотя ощущала, что причастна к делам семьи не больше, чем собака-поводырь. Она поднесла блокнот к лицу – ближе, ближе, еще ближе, – чтобы разглядеть в темноте, что написала. Имена в списке были популярны 70-80 лет назад: Дороти, Ральф, Кларенс, Эстер, Герберт, Мелвин.
И очень много одинаковых фамилий. В долине преобладали старинные семейства, если даже не влиятельные, то обычно многочисленные.
Сквозь свои мысли Блю услышала, что интонация Нив стала более настойчивой.
– Как ваше имя? – спросила она. – Прошу прощения, как ваше имя? – На ее лице появилось совершенно несвойственное ей испуганное выражение. Против обыкновения Блю проследила за взглядом Нив до середины двора.
И кого-то увидела там.
Сердце Блю подпрыгнуло, словно ей в грудину изнутри сильно ударили кулаком. В следующий такт сердцебиения увиденное оставалось на месте. Кто-то присутствовал там, где ничего не должно было находиться.
– Я вижу его, – сказала Блю. – Нив, я вижу его.
Блю всегда представляла себе процессию душ как нечто упорядоченное, но этот дух казался неуверенным и чуть ли не метался. Это был взлохмаченный молодой человек, одетый в брюки и джемпер. Он не казался совсем прозрачным, но точно не полностью присутствовал здесь. Его фигура выглядела расплывчатой, как сквозь мутную воду, черты лица были неопределенными. В его облике вообще не было никаких особых примет, кроме молодости.
Он был совсем юным – воспринять это было тяжелее всего.
Пока Блю рассматривала его, он потер пальцами висок и нос сбоку. Это был настолько странно живой жест, что Блю на мгновение сделалось нехорошо. Потом он качнулся вперед, будто его подтолкнули в спину.