Читать интересную книгу Туфли: международный инцидент - Элизабет Боуэн

Вспышки гнева, которым она была подвержена, очень занимали их с Эдуардом и даже были своего рода предметом гордости. Пусть это и анахронизм, зато анахронизм очень своеобычный, Но иногда гнев накатывал нежданно-негаданно, и тогда он пугал и потрясал ее.

– Ой! Ой! – причитала Дилли, ее сотрясала дрожь.

Портьера разодралась.

Услышав, как туфелька грохнулась о навес, Эдуард бросился в сад, кинул взгляд вниз – на валявшуюся на земле туфельку, вверх – на окно. За.окном, в сумраке комнаты, виднелась Дилли – она прятала лицо в портьеру.

– Э… э… тут туфля упала?

Дилли вся замоталась в портьеру.

– Мне… мне подняться? – спросил он, верный долгу.

Дилли размотала портьеру и для вящего эффекта перегнулась через подоконник:

– Можешь им сказать, что другая туфля на пальме, – лучше там, чем в моей комнате. Скажи им, что это неслыханная наглость с их стороны и что мы сегодня же съедем, – и захлопнула ставню.

– Право слово, чем не французский скандал! – не мог не признать Эдуард.

Кое-где приотворились ставни, он ощущал на себе сочувственные взгляды. Эдуард метнулся к подножью пальмы, куда туфля могла скорее всего попасть, и, как и следовало ожидать, там меж двух веток уютно угнездилась крохотная сирена. Тряхануть пальму разок, и туфелька свалится, решил Эдуард; но он тряхнул пальму и раз, и два, и три – безрезультатно. Он обошел дерево, обозрел его со всех сторон, кидал в туфлю камешками, туфелька едва покачивалась, но не падала. Он разглядел ее непредубежденно… а что, премилая туфелька.

Не исключено, что это туфелька той малютки с газельими глазами в плиссированном зеленом органди… К зеленому органди такие туфельки в самый раз! Алые перепонки под стать алой шляпке, из-под которой так таинственно и трогательно мерцают газельи глаза. Он попробовал было подцепить туфельку бамбуковой палкой, но палка оказалась коротка; в голове у него все крутилась мысль, что думает о нем эта малютка, если она сейчас его видит. Он мог бы вскарабкаться на дерево, но уж больно глупо это выглядит, да вдобавок еще и брюки порвешь. Вот если б малютка вышла в сад, он бы ей сказал…

Он надеялся, что Дилли не призовет его к себе. Стоило Дилли выплакаться, и она в своем гневе не знала удержу Небо гипнотически сверкало сквозь пальмовые ветви; поглаживая одну туфельку и поглядывая на другую, Эдуард мечтал.

Дилли сидела на кровати в удушливом сумраке, обдумывая что ей теперь предпринять. Надо бы вытащить чемоданы и начать укладываться, думала Дилли; она не может уронить себя в глазах Эдуарда, не может допустить, чтобы он считал, будто она бросает слова на ветер. Дилли вздохнула; она твердо надеялась, что стоит ей начать укладываться, как Эдуард примчится и удержит ее.

– У меня нет личной обиды, – повторяла она. – Просто я не терплю наглого разгильдяйства. Извини, Эдуард, но так уж я устроена. – Она чувствовала, что, если она не выскажется сгоряча, ее слова сильно потеряют в убедительности; она глянула в щелку между ставнями – Эдуард как дурак торчал под пальмой, а она его звать не станет, ну нет. Дилли нехотя свернула два джемпера. Уму непостижимо, до чего ж ненадежный народ эти мужчины; у тебя трудная минута, тут бы и прийти на помощь, так нет, торчат как дураки под пальмами, растопырив ноги. Она повыкидывала из чемодана оберточную бумагу, пытаясь вспомнить, как будет по-французски «разгильдяйство».

В дверь постучали. Дилли на миг замерла, лишь губы ее шевелились. Она напудрилась: нос ее все еще пылал от гнева и оттого казался больше обычного, затем сердитым рывком распахнула дверь. В коридоре с ее полуботинками в руках стоял продувной мальчишка в куртке, по имени Анатоль.

– Via les chaussures de Monsieur[16], – сказал Анатоль и проворно опустил полуботинки на пол.

А его послали, объяснил он, за туфлями, которые взяла этим утром мадам, хотя туфли эти вовсе не ее, а другой дамы, – и та их обыскалась.

Он пронзил Дилли суровым взглядом.

– Comment?[17] – пролепетала Дилли.

Анатоль корректно передернул плечами.

– Mais voila les chaussures de Monsieur[18], – повторил он, зазывно протягивая Дилли полуботинки.

– … de Monsieur?[19] – Дилли почувствовала, что должна тотчас же, немедля закатить сцену. Уж теперь-то она им задаст. – Ceux ne sont pas… [20] – начала Дилли. Залилась краской и запнулась. Стоит ли тратить порох на Анатоля – мальчишка едва из пеленок, а уже такой проныра, такой негодник? Она опустила глаза: ее любимые полуботинки тяжело, косолапо попирали паркет. Прочные, надежные… «Les chaussures de Monsieur…» – Allez-vous-en! [21] – рявкнула Дилли и захлопнула дверь.

Через десять минут Дилли, в лихо надвинутой шляпке и полуботинках, радостно топала взад-вперед по паркету, готовая начать день сначала. Она не хотела терять впустую ни часу. Надо дать понять Эдуарду, что она готова его простить. Она чуть раздвинула ставни и выглянула: ее взгляд приковала странная группа.

По саду шествовал Эдуард, за ним плелись официант – он нес один конец лестницы, и Анатоль, который нес другой. Девица в зеленых оборках бурно возмущалась, в чем ее всячески поддерживали двое мужчин – один в шляпе, другой в кепке. Именно такая хозяйка и должна быть у этих мерзких туфлешек, с торжеством заключила Дилли. Лицо Эдуарда пылало, положение у него, что и говорить, было незавидное, но она не позволит себе расчувствоваться. Официант прислонил лестницу к пальме и после долгих словопрений полез вверх; Анатоль придерживал лестницу, Эдуард давал указания.

– Je ne sais pas comment c'est arrive, – приговаривал Эдуард. – A gauche, un peu plus a gauche. La – secouez-le… Je ne sais pas comment c'est arrivй. Ca a l'air, n'est ce pas, d'etre tombй. Oui, c'est tombe, sans doute.[22]

Дилли неприятно было слушать, что плетет Эдуард. Покраснев до ушей, она отвернулась от окна, даже ставни затворила, чтобы от всего этого отгородиться. Дилли металась по комнате, стащила шляпку и вдруг остановилась как вкопанная перед зеркалом. Из полутьмы на нее смотрели страдальческие, запавшие глаза; вид у нее был потрясенный. Она попыталась представить себе Эдуардову Дилли: мысли ее бегали по кругу, пока среди этой круговерти ей вдруг не начало казаться, что тут и представлять-то нечего. Она вспомнила, как чета Эхернов не далее как сегодня блаженствовала, сидя vis-a-vis[23] за ресторанным столиком и предаваясь взаимному анализу, и позавидовала им так, как завидуют посторонним. Какие уверенные в себе, какие по-хорошему самонадеянные!

Воспоминания подвигли ее – она натянула шляпу, схватила палку и кинулась к двери, но тут, неожиданно струхнув, повернула назад да так и осталась стоять – ожидая неизвестно чего и кого. Дорожный будильник громко, назойливо тикал.

Наконец Эдуард поднялся наверх. Он отбил на филенке дробь и вошел, покаянно улыбаясь. Вид у него был все еще разгоряченный.

– Ну! – сказала Дилли.

– Всех усмирил! Правда, чем не французский фарс, только что приличный! Видела нас?

– Мельком. Видела эту кошмарную крутобедрую девицу. Нет, скажи, ну не стервы ли эти француженки?

– Да что ты, напротив, она держалась молодцом. Стоило ей заполучить свою туфлю обратно, как она мигом смягчилась и увидела все в смешном свете. В конце концов, Дилли, о вкусах не спорят, но своими туфлями все дорожат. Да и эти ее кавалеры мне тоже понравились; поначалу они, естественно, на меня накинулись: когда дело идет о собственности, французы шутить не любят, но расстались мы по-хорошему. Знаешь, мне кажется…

– А они догадались?

С минуту они глядели друг на друга, ощущая взаимную неловкость.

Эдуард заморгал.

– Не знаю, я их не спрашивал. Конечно же, выяснилось, что туфли занесли в наш номер…

– Послушай, – небрежно прервала его Дилли. – Она наверняка тебе сказала, что ты похож на принца Уэльского. И так оно и есть – особенно в этом костюме.

– Правда? Вот здорово!

Дилли взяла себя в руки. Экий он все-таки жалкий! Будь она заурядной «женушкой», она бы кинулась к нему на грудь, обхватила бы его красивую шею и затрепетала:

– Эдуард, я вела себя так гадко, так глупо…

Дилли была рада, что никогда так не опустится: это бы уронило ее в глазах Эдуарда. Перевести все в эмоциональный план и тем и кончить, ничего не проанализировав, не обсудив, было бы недостойно их.

– Просто поразительно, – перешла она в наступление, – что от этих людей можно чего-то добиться, только если выйти из себя… А уж если истерику закатить… Ты со мной согласен? – наседала она.

Эдуард прошел к умывальнику, громыхнул краном. Окатил лицо водой. Прополоскал рот и сплюнул.

– Что ты думаешь, Эдуард, нет, правда?

– Я не в состоянии думать – совсем запарился.

– Эдуард, ты же не думаешь, что я… Но ведь…

– Ты идешь? – сказал Эдуард и поискал глазами свою шляпу.

Дилли чувствовала себя так, будто ее выпотрошили. Что, интересно, думает Эдуард? Да как он смеет!