Читать интересную книгу Бун-Тур - Александр Власов

Я так обрадовался, что и про угря забыл. Осталась порция Буна на столе несъеденная. А мы жука засунули в коробку и — к забору. Перелезли и бежим вверх по холму, чтобы эфир достать. А сосны красные — солнце как раз садилось.

Полторы пробежали и камень уже виднеется, а на нем наш Сеня Петрович сидит. С ним — вожатая из другого отряда, Ольга Захаровна. Я затормозил и с досады в куст плюнул. Бун тоже остановился. Посовещались и решили подождать. Не век же они на этом камне сидеть будут! Ждали, ждали, а они все сидят. Мы ближе подобрались. Кругом тишина и слышно, о чем они болтают. Не все, конечно, а через слово, через два. Но понять можно. Она, значит, про солнце, про закат. И он — про солнце, но почему-то про восход. А какой восход, если темнеет? Еще послушали. И дошло до меня: это он не про настоящее солнце, а про нее, про Ольгу Захаровну. Потому и восход получился.

Я говорю Буну:

— По опыту знаю… Раз такое дело — их не пересидишь!

Вернулись мы к своей даче ни с чем. Бун вздохнул, открыл коробку.

— Лети, рогатый!

Это он жуку сказал. И опять мы заспорили. Я говорю:

— Не отпускай — он все равно сдохнет! В кефире же плавал!

Но Бун про жуков все знает. Они — в каком-то хитине, что ли, как космонавты в скафандрах. И этот хитин не то что кефир — никакая кислота не берет! И отпустил он рогатого жука, а сам всю ночь ворочался на койке…

И еще одного редкого жука мы проворонили. И все из-за них — из-за солнышков этих! И тоже после ужина. Не знаю, где Бун жука раздобыл. Вижу: бежит — меня ищет.

— Есть! — говорит. — И какой! Мечта!

Мы — через забор, на гору, а камень-то наш занят. Опять сидят! Несколько раз так было. Я уж подумал — пронюхали они про эфир и нарочно караулят, чтобы мы его не тронули. Потом догадался: мы ведь когда к камню бегали?.. Когда свободные от вожатых были. Значит, и они в то время были от нас свободные. Вот мы и сталкивались у камня. Пришлось для эфира, другой тайник искать…

Ночная вылазка

Не повезло Буну с жуками в этом году. Из деревни он штук по двадцать привозил, а в лагере собрал всего девять. И смена уже кончалась. Скоро в город. Осталось пять дней. Тут я ему одну мыслишку и подбросил.

— Давай, — говорю, — ночную вылазку устроим, Никто не помешает! Может, сотню наловим и сразу же усыпим.

Забыл я, что темно ночью. Медведя в лесу не заметишь, а уж жуков и подавно! А Бун — с виду рохля, но не простачок.

— А свет где? — спрашивает.

Я тоже не лопух. Прикинул, что к чему, и сообразил:

— Бумаги наберем — будем жечь, а спички днем купим.

Ларек был недалеко от лагеря. Между завтраком и утренней линейкой сбегать можно. Нажимать надо здорово, но можно успеть.

Буну моя идея понравилась. Руку даже мне пожал.

— Голова, ничего не скажешь! Жуки свет любят — сами прилетят… Только ты не обижайся — я один пойду.

Этим он меня как поленом по голове погладил.

— Как один? А я?..

Оказывается, Бун за меня, дурачок, боялся. Он так это объяснил: если в лагере узнают про нашу ночную вылазку, то достанется, конечно, обоим, но ему — немножко, а мне — крепко. За язык!

— Я отмолчусь! — сказал Бун. — Покаюсь: «Виноват, больше никогда не буду!» А у тебя рот в другую сторону открывается и не заткнешь его ничем. И что выйдет? Про меня подумают: осознал вину, можно его простить. А тебя пропесочат, да еще и родителям сообщат…

Доказал я ему тогда, что вдвоем все-таки лучше. Решили вылазку устроить в самую последнюю ночь перед отъездом в город. Заранее купили спички и договорились спать подольше и покрепче, чтобы в последнюю ночь не захотелось.

Сплю я, значит, спокойненько и ничего не слышу. Вот Бун меня и обдурил: пошел один и не в последнюю ночь, как договаривались, а в предпоследнюю. Бумагу мы еще не успели припасти. Он ее без меня раздобыл. В нашей даче, в красном уголке, всякая макулатура в углу валялась. Он туда в темноте пробрался и захватил с собой рулон какой-то бумаги.

Это я уж потом узнал. А проснулся я от того, что по лагерю шум пошел. Такого ночью никогда не бывало. Кто-то мимо дачи пробежал. Дверью где-то хлопнули.

Я руку протянул к койке Буна — хотел его разбудить:

— Бун! Проснись!

А койка-то пустая и подушка холодная. И я похолодел — догадался: убежал Бун за жуками без меня и влип. Из-за него и суматоха в лагере.

Влез я в штаны и босиком — на крыльцо. А его, Буна, уже ведут к даче. Он один, как преступник, а вокруг — человек десять с электрическими фонариками. И все на него светят, чтоб не убежал. Чудаки! Куда он побежит? Да Бун и не такой, чтоб бегать!

Я — обратно и в постель. Лежу. Одеялом голову прикрыл, а щелочку оставил. По коридору они шли тихо-тихо. У дверей остановились, и в комнату с Буном вошел только Сеня Петрович. Бун сопит и раздевается, а Сеня Петрович стоит над ним в темных очках и молчит — ждет. А когда Бун залез под одеяло, Сеня Петрович пригрозил ему пальцем и ушел. Никто, кроме меня, и не проснулся.

Зол я был на Буна не знаю как! Спрашиваю ехидным шепотом:

— Ну, как жучки, дружище ты мой верный?

А Бун вздыхает и говорит жалостно:

— Да эти помешали — солнышки!.. Не спится им!.. Гуляли по лесу — огонь заметили!.. Ты не сердись! Понимаешь…

— И понимать не хочу, и слушать не буду!

Я закрылся одеялом, отвернулся от Буна и не разговаривал с ним до самого сбора.

На следующий день после завтрака нас оставили в столовой. Весь отряд!

Сначала выступал Сеня Петрович. Говорил он плохо. Не подготовился, что ли? Или не хотелось ему выступать? Очки из одной руки в другую перекладывает и мямлит про то, как Бун ночью за жуками в лес ушел.

— Вы, Семен Петрович, не смягчайте! — не вытерпела Галина Аркадьевна. — Зыкин нарушил основное правило!

— Нарушил, — вяло согласился Сеня Петрович и послушно повторил: — Основное…

— И про газету расскажите! — приказала старшая вожатая. — Это же такой вопрос!

— Вопрос, — опять повторил Сеня Петрович и пояснил: — Коля Зыкин провинился еще и в том, что потратил газету на жуков…

Никто ничего не понял: какую газету, как потратил? И выяснилось: Бун в темноте вместо простой бумаги унес из красного уголка старую отрядную стенгазету. Не разобрал, что это за бумага, и запалил ее в лесу.

У меня и злость на Буна выдохлась. За газету могут здорово всыпать. Выручать друга надо, а не злиться!

Как только Сеня Петрович закончил и старшая пионервожатая открыла прения, я поднял руку. Она видела, но сделала вид, что не замечает.

— Кто хочет выступить? — несколько раз повторила она.

Бун мне шепчет:

— Не надо, Тур! Не лезь! Выкручусь!

А я уже завелся. Поднял вторую руку. В столовой загалдели:

— Данилов хочет! Данилов!

Посмотрела на меня Галина Аркадьевна и говорит:

— Я бы пока слово Данилову не давала. Мы знаем, что он дружит с Зыкиным и, конечно, будет его оправдывать!

— Буду! — крикнул я. — Друзья и должны защищать друг друга! У врагов, что ли, помощи просить? От них не дождешься!

— Слышите? — воскликнула старшая вожатая. — Вы слышите, что он говорит?.. А ведь Данилов взрослый человек — должен понимать, что врагов у нас нет! Все мы — друзья, честные, объективные, и относимся друг к другу с одинаковой требовательностью! Или в вашем отряде существуют другие законы?

— Почему же? — смутился Сеня Петрович. — Мы — как все! Как везде! У нас в отряде тоже все одинаковы…

Это меня больше всего и рассердило. Почему он такой на-все-согласный, этот Сеня Петрович? Ведь не согласен он с Галиной Аркадьевной. Вижу, что не согласен! Он бы и сбор не затеивал! Попилил бы маленько Буна и — конец!.. Меня и прорвало!

— Одинаковы? — спрашиваю. — Все и везде одинаковы?

Сеня Петрович от неожиданности очки в карман сунул, засмущался еще больше, но ответил:

— Все… Одинаковы… То есть — равны.

Тут я и поймал его.

— Если все равны, то почему Галина Аркадьевна не хочет дать мне слово? Это раз! И еще: если все равны, то почему вы, Сеня Петрович, не со всеми сидите на камешке? Не с Галиной Аркадьевной, например?

Глаза у старшей пионервожатой опять, как тогда, циркулем обвело. Голова у нее, как на подшипниках, то ко мне, то к нему поворачивается.

— Что такое? Какой камешек?

Сеня Петрович спрятался за темные очки и сказал:

— Ты еще м-маленький, н-не поймешь.

Бун двумя руками ухватился за меня и как дернет! Я и сел, а язык сам во рту ворочается:

— Неувязочка у вас получается: то взрослый — понимать должен, то маленький — не поймешь!

Мальчишки и девчонки засмеялись. Галина Аркадьевна и Сеня Петрович стоят у стола и не знают, что делать дальше. Сбил я их с толку. А сам думаю: на этот раз не пронесет — готовься, Тур, к взбучке! Да еще к какой!

И вдруг — горн! Поет — зовет весь лагерь! Выручил он и меня, и наших вожатых. Сеня Петрович быстренько объявил, что сбор отряда переносится. Нас построили и повели в центр лагеря на площадку перед трибуной. Там всегда проводят всякие торжества.