И видели мертвого русского солдата. Его при нас убило. Он лежал, а рядом оружие.
Он был одет в синюю форму.
Мама пошла во двор. А там БТР. И сказала:
— Идите, там ваш парень лежит!
А солдаты что-то ели и пили из бутылки. И не пошли.
Мы ушли домой.
Дали дедушке Юрию Михайловичу немного помидор и макарон.
Он обрадовался!
Поля.
27 февраля 1995 год
Танки едут, а на них ковры. Говорят, возят в Моздок, продают.
И в Ингушетию. Там даже рынок есть. Все ворованное покупают.
А тетю Д… и тетю А… поймали в чужом доме на воровстве. Это — наши соседки.
И тетка-чеченка им сказала, что они «сволочи». Они обиделись.
Сказали, все равно сгорит — потому и берут чужие вещи. Соседи грабят, и военные грабят.
Квартиры и дома. Двери открыты из-за снарядов и бомб.
В домах, если не взяли вещи, то расстреляли: телевизоры расстреливают, стиральные машины.
Мы ходим — ищем хлеб. Нигде нет. Мешок с мукой кончился. Еды нет. Я все время голодная, и мама тоже. Наши беженцы чинят стену в своей квартире на третьем этаже. Бегают туда, пока не стреляют.
Был момент, когда русские танки заехали во двор, а мы все вышли. Мы ни разу не ходили в подвал, а тут решили пойти в подвал. Очень стреляли. Но танки заехали во двор, а мы вышли и дверь закрыли.
И мы побежали назад, а дверь закрыта. Танк навел дуло на подъезд. А в подъезде дети, бабушки и тети.
И мы так испугались. Мы стали бить дверь. Она не открывается.
И я закрыла глаза, я решила, что он сейчас выстрелит, и мы все умрем.
Вот сейчас.
Он выстрелил, но промазал.
Не попал по подъезду — попал выше куда-то. Из садов по танку начали стрелять ополченцы и кричать: "Ваня, сдавайся!"
Танк стал пятиться.
У мамы тряслись руки, дверь не открывалась.
А все кричали:
— Лена, скорее! Лена, открывай дверь!
Дверь перекосилась от взрывов.
Потом дверь все же открылась, и все упали в наш коридор. И лежали.
По двору стреляли из танков.
Поля.
3 марта 1995 год
Мама ходит на «базу», которая рядом. Ищет дрова. Дров нет. А надо чайник греть на костре.
На «базе» бои. Русские солдаты и ополченцы бегают, стреляют. Мансур пошел за дровами, и они стали по нему стрелять. Он еле убежал. Прыгнул со второго этажа.
Мансур носит шляпу. Он пират! Настоящий пират!!!
Я не могу сказать ему ни слова. Хотя очень хочу. Но не могу. Стесняюсь. Он где-то нашел тени для глаз, и мне принес. Маленькие такие, в коробочке. Сиреневые. Подарок! Мне!
Поля.
4 марта 1995 год
Был праздник Ураза-Байрам!
Баба Зина принесла нам соленых помидор и риса. А дядя Ахмед принес жареной картошки. Целую сковородку! На костре пожарил.
О, как мы счастливы! Мы поделились «подарками» с тетей Валей и Аленкой.
Я читала стихи Гумилева. Всем понравились:
Выбор
Созидающий башню сорвется, Будет страшен стремительный лет, И на дне мирового колодца Он безумье свое проклянет.
Разрушающий будет раздавлен, Опрокинут обломками плит, И Всевидящим Богом оставлен, Он о муке своей возопит.
А ушедший в ночные пещеры Или к заводям тихой реки, Повстречает свирепой пантеры Наводящие ужас зрачки.
Не спасешься от доли кровавой, Что земным предназначила твердь. Но молчи: несравненное право — Самому выбирать свою смерть.
Поля.
5 марта 1995 год
Мама и дядя Султан ушли на «базу» за дровами.
А мне страшно одной.
Продолжаю:
Я бежала через сады, через дорогу на «базу». Побежала одна.
А снайпер стрелял прямо по железной дороге, где я бежала. По ногам. Пули рядом падали.
Но я хотела найти маму.
Я бегала, звала ее.
Я видела убитых людей, но это была не мама, и я не пошла близко.
Какие-то тети и дети лежали на снегу, раскинув руки. И одна была бабушка в сером платке.
Потом я нашла маму. Султан уже ушел в наши дворы. Мама все искала дрова. Мы зашли в какой-то домик «базы», и там — старые стулья. Тут стали стрелять из танков.
И бубубув! Снаряд разорвался рядом. Мы упали. Волна воздуха такая! Нас засыпало побелкой и камнями. Но не сильно. Мы выбрались и поползли оттуда…
Мама мне объяснила, что ей сказали, что есть такие мины «тепловые». Они идут за человеком и разрывают его на куски.
Я ползла по снегу, и думала, что такая мина меня обязательно найдет, будет за мной красться, а потом разорвет меня на куски.
Мы долго лежали у дороги.
Летели снаряды, красные и оранжевые.
А потом нам удалось пробежать к домам.
Мы принесли дрова!
Поля.
7 марта 1995 год
Мы ходили в поисках пищи. Искали. Пока шли в центр города, прислушивались: если летит мина или снаряд, на землю ложились.
Встретили русскую бабушку. Она оказалась учительница. Она ходила во все разбитые дома, и собирала книги. Только книги брала! Ни вещи, ни посуду. Книги! Складывала на тележку. Плакала и твердила:
— Надо спасти историю!
Непонятно, откуда, но все время стреляли.
Мы не нашли никакой еды, но мама по дороге успела рассказать мне о семье Николая II.
Особенно мне запомнилось, как царских детей вели на расстрел, и они спускались по ступенькам в подвал.
Я шла и думала, что детей в подвалах убивают. Традиция такая теперь, наверное.
Мы в подвал только один раз ходили. Все время дома были, все обстрелы.
Убьют, так хоть дома.
Ненавижу подвалы.
Поля.
11 марта 1995 года
У меня порвались сапоги. Ноги мокнут. Холодно.
Нет обуви.
И я взяла и зашла в чужой дом.
Хотя дала слово маме — не заходить в чужой дом.
Но зашла — сапоги посмотреть. Я не заметила, что крышка подвала открыта.
Зашла и сразу сапоги увидела. Они лежали на диване. Я на них посмотрела и … упала. Прямо в подвал.
Но не совсем внутрь.
Если б упала, то умерла. Лестницы там не было, а три метра глубина и внизу бетон.
Я руками зацепилась за края. Вылезти не могла. Сил не было. Провалилась по пояс.
На помощь никто не шел. Никто не знал, что я пошла сапоги искать.
У меня даже пальцы побелели.
И тут зашел дед-чеченец.
Я решила, он меня вниз спихнет, и я там умру, а он дал мне руку. И я вылезла.
— Что ты тут ищешь? — спросил.
— Я хотела сапоги взять, — сказала я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});