Читать интересную книгу Буржуй ищет таланты - Вероника Терентьева

людям с явным желанием помочь, сказала:

— Я вас не понимаю. No capisco. Я не говорить по-итальянски. Ну, что ты хочешь? Веро, что он хочет? Что? — И участливо добавила: — Может, чая?

…Примерно в двенадцать часов ночи Веро устало оглядела зал, машинально поправляя скатерть.

«Три стола, два посчитались, осталась большая компания. Капучино — счет. Шесть бокалов пива — сдача. Еще пицца. Четыре пасты. Ну, что же вы, ребята, все жрете…»

Мимо, прихрамывая, прошла Алессандра. Принчипесса, притихшая, с темными кругами под глазами, несла тарелки вниз. Веро посторонилась пропустить ее к лестнице.

«Надо же, утром мы как серны гор, проворные и стремительные, а к ночи как три старые клячи, дохлые и изможденные. Ну ладно, последний поход в бар… Тут тоже трагичные лица. Держитесь, ребята, скоро спать. Осталась пара перевалов. Поднос. Оп… Взяла… А вот это зря они мне шесть бокалов поставили. Мадонна… Тяжело-то как!!! Несем… Несем… Вершина близка. Пришли. Думай о равновесии, думай… и улыбайся как дура, словно это самая большая радость в твоей жизни. Так, сначала девицам: берем, ставим бокал, держим равновесие. Хорошо… Берем, ставим… Эй! Справа! Не надо помогать! Не надо! Убери руки! Убери руки, говорю! Ах!.. Можешь не убирать. И ведь не на тебя, дрянь, на подругу твою. Все… Куртка, платье. Все… Вскочила, кричит, мокро. Понимаю, шесть бокалов — три литра, мы сейчас все утонем. Господи, а смотрят-то как… Вот он, мой конец. Как там еще про серн: мясо ценят за питательную ценность, а из кожи выделывают перчатки?»

Глава 2

Рестораном, в котором работала Веро, заправляла одна вдова — особа уже немолодая, но порывистая и импульсивная. Всегда взбудораженная, словно лошадь, учуявшая опасность, она никому никогда не доверяла, заставляя и других поминутно оглядываться. При виде ее даже чашки с буфета падали, переволновавшись, что их поставили ручкой не туда повернув. За неровность и отрывистость персонал ресторана прозвал хозяйку Росомахой и всегда помнил, что Росомаха сначала нападает, потом зарывает, потом ест в три приема.

Не будучи злой от природы, но все больше чувствуя власть, Росомаха сильно расслабилась, и граница между желанием, чтобы человек работал в ресторане, и тем, чтобы он там жил, у нее заметно размылась. Стандартная ошибка всех рабовладельцев: ты просто уже не знаешь, когда остановиться.

— Представляешь… — сказала однажды Веро Алессандре, — не могу теперь ходить в рестораны — ненавижу официантов.

— А за что их любить? — хмуро отозвалась та.

Они стояли у барной стойки, как два не вымирающих динозавра, и смотрели, как Принчипесса проводит очередное собеседование на место официанта.

— Как ты думаешь, сколько протянет? — с надеждой спрашивала Веро, думая о выходных. — Месяца четыре? Она с виду крепкая.

— Да нет, месяца два, — вздыхала Алессандра и тоже думала о выходных. — Ты посмотри, какая улыбчивая. А при нашей работе нужен или стержень, или полная апатия к жизни… Но улыбаться перестанет быстро. Это точно.

Так и было. Проходило три, четыре недели, и новенькие отползали из банкетного зала, как раненые бойцы с поля боя, и гвардия оставалась в прежнем составе. И когда стало совсем плохо, в ресторане появился Удав.

После этого все с ностальгией стали вспоминать те хорошие времена, когда было плохо.

Откуда он свалился, еще долго никто не понимал. Ходили слухи, что у него в Италии был свой ресторан, он там случайно отравил главаря местной мафии, и, пока боссу в госпитале промывали желудок, пришлось ему удирать на все четыре стороны. Но Удав не растерялся, побродил немного по свету и со своим талантом приспосабливаться нашел себе страну и работодателя. Сменил климат, сменил гражданство, но не поменял любимое занятие — жить за счет других и ничего не делать.

Росомаха его как-то быстро признала, даже доверилась, полагая, что он, итальянец, в еде и напитках толк понимает. И не прогадала, в этом Удав понимал — и пожрать, и выпить был не дурак. К тому же умел создать видимость работы — рвался в нетерпении, когда Росомаха была рядом, а в остальное время сидел за барной стойкой и мотал ногой.

— Я так устал, так устал, — жаловался он, откупоривая очередную бутылку вина, — я уже два года без отпуска.

За это время откормился, располнел и почти посадил печень. Дело в том, что Удав был итальянцем сильно выпивающим, но ему приходилось это скрывать, потому что Росомаха пьянства на дух не переносила. Наверное, это была самая большая неудача Удава — отсутствие правильного собутыльника и необходимость вечно прятать бутылку.

К персоналу он был пренебрежителен и зол, жизнь научила его не принимать людей близко к сердцу. Он даже язык не стал учить, обходясь итальянскими жестами, хотя сам был не дурак, а, напротив, очень был даже умен, все подмечал — недостатки, слабости — и умело ими пользовался. И наверное, мог в правительстве занимать не последнюю должность (не зря же так интриги любил), но незаметно разменялся, и день и ночь думая о своем кармане…

А еще Удав не сохранил бы такую лошадиную выдержку, выпивая две бутылки вина за вечер и умудряясь каждый раз добираться до выхода своими ногами, если бы не прислушивался к своей интуиции, которая ему всегда подсказывала, где дверь.

И вот и однажды, похмельным утром, помятый, но бдительный Удав опрокинул две чашки эспрессо и окинул ресторан мрачным взглядом. Что-то неладное чудилось ему в воздухе, какой-то заговор. Удав закурил, поморщился, потушил сигарету. Неспешно слез со стула. Пошатываясь, незаметно прокрался на кухню. Открыл дверь, споткнулся обо что-то мохнатое, взвыл от ужаса, вскочил на табуретку, вспомнил любимую маму…

Потом орал на всех с таким сердцем, такие доводы приводил, что даже Робертино смолчал, отступил к персоналу и закрыл его своей широкой итальянской спиной. Удав еще раз чертыхнулся, слез с табуретки и торжественно пообещал, что всем головы оторвет. Потом направился к Росомахе смертные приговоры подписывать.

После этого Робертино медленно обвел притихший персонал прощальным взглядом. Чуть дольше задержался на Веро и Принчипессе. Принчипесса тогда гордо голову подняла, готовая пойти в бой за свои убеждения. А Веро малодушно голову в плечи втянула, она в бой никогда не ходила. Она обычно в кустах сидела.

«А при чем здесь Веро? — недоуменно скосила она взгляд на свои ботинки, шнурки разглядывая и стараясь не встречаться взглядом с Робертино. — Как что, так сразу Веро! Эту кашу, на минуточку, все заваривали. Каждый как мог себя проявил!»

Она как сейчас тот день помнила. На дворе стоял сентябрь. Дождь