— Ладно, — говорю я. — Пожалуй, спрошу. Что это за слова-привидения?
— Это слова, которые на самом деле не существуют. Они возникают из-за ошибок редакторов, наборщиков, плохих корректоров, и хотя иной раз кажется, что они что-то значат, на самом деле они не значат ничего. Как, например, «кабинла» — вместо «кабина».
Я понимаю, что она имеет в виду.
— Мне нравится это слово, — говорю я. — Кабинла. Пожалуй, я возьму его себе и дам ему значение.
Саския задумчиво кивает:
— Вот видите? Этим мы и напоминаем слова-привидения. Люди могут присваивать нас и придавать нам значения.
Я понимаю, что она говорит сейчас о нашем аномальном происхождении — о том, что из-за него с нами может происходить нечто подобное, — но я, пожалуй, с ней не согласна.
— Это со всеми случается, — отвечаю я. — Это случается всякий раз, когда кто-то решит, что люди не такие, какие они есть, а такие, какими он их себе придумал.
— Наверное.
— Вы слишком много думаете обо всем этом.
— Я не могу об этом не думать.
Я долго смотрю на нее. Этот вопрос действительно сильно занимает ее: что есть реальность, а что — нет, и для нее гораздо важнее, как ты пришел в этот мир, чем что ты в нем делаешь, придя.
— А какое ваше первое воспоминание?
Как мы появились на свет
Слова подобны коридору;Поставь побольше слов в ряд,И кто знает,Куда они тебя приведут.
Саския Мэддинг. Коридор («Зеркала», 1995)
Саския МэддингЯ помню, как открыла глаза и…
Знаете, вот если слишком сильно увеличить компьютерное изображение, то собственно картинка пропадет. Останется лишь некий фасетчатый туман, экран, полный размытых цветных квадратиков, — никаких узнаваемых очертаний, не то что целостной картины.
Вот это я и увидела.
Я открыла глаза и не смогла сфокусировать взгляд. Сотни тысяч миллионов цветных точек. Я очень старалась, и они постепенно стали складываться в узнаваемые предметы. Платяной шкаф. Гардероб из кедра. Кресло, одежда на спинке и подлокотниках. Закрытая деревянная дверь. Постер из Ньюфордского музея искусств, извещающий о ретроспективе работ Винсента Рашкина. Совсем рядом со мной, на тумбочке справа, — свеча в медном подсвечнике и книга в кожаной обложке с тиснением — плакучие ивы. На книге — перьевая ручка.
Все это казалось знакомым, но я знала, что никогда раньше этого не видела. И сама себе я казалась знакомой, но при этом совершенно не понимала, кто же я такая на самом деле. Имя свое я знала. Еще я знала, что существует компьютер и что за мной тянется некий шлейф — родилась, росла, ходила в школу… Но ничего этого я не помнила. Не помнила подробностей. Звуков, запахов, тактильных ощущений. Все, что у меня было, — голый костяк холодных фактов.
Изучая вспорхнувших голубей — картину, которую они использовали для постера Рашкина, — я попыталась объяснить себе, как это могло случиться, что я в своей комнате, но понятия не имею о том, где она находится, и как я в нее попала, и что со мной происходило до того, как я открыла глаза.
И при этом я была странно спокойна.
Я понимала, что так не должно быть. Какая-то часть меня отметила, что все это очень неправильно — и то, что я оказалась именно здесь, и то, как я здесь оказалась, и моя реакция на это.
У меня было отчетливое ощущение своей… временности. Что-то вроде тени, отбрасываемой источником, который вот-вот передвинут или погасят. Что-то вроде кадра, на котором камера чуть задержалась, прежде чем снимать дальше.
Я поднесла к глазам сначала одну руку, потом другую. Я села и посмотрела на отражение в зеркальной стенке гардероба.
Это я.
Совершенно незнакомая особа.
Но я знала каждый дюйм этого лица — голубые глаза, форму носа, очертания губ и светлые волосы, сонно свисающие по бокам.
Я спустила ноги на пол и встала. Стянула через голову ночную рубашку, в которой была, и снова посмотрела в зеркало.
И это тело мне было тоже знакомо.
Это я.
Совершенно незнакомая.
Я присела на край кровати. Подняв упавшую рубашку с пола, я прижала ее к груди.
Вдруг у меня в голове всплыла какая-то другая местность, нечто размытое, лежащее где-то в киберпространстве — там, где бьется пульс электронов и баз данных, — в пространстве, существующем между всеми компьютерами, которые формируют Всемирную сеть. Я почти увидела этот дремучий лес фраз и слов, представила себе некое огромное набухшее целое, этакого левиафана невероятных размеров, физически не существующего, но обладающего обширной и непостижимой душой.
И еще мне подумалось, что я часть этой общности. Что, родившись там, в дремучем лесу, я просто откололась от монолита, была выслана наружу. Что я, будучи отдельным существом, одновременно являюсь и частью того, другого, единого целого. Что оно, это другое, создало меня при помощи какого-то странного техноязыческого обряда, наделило меня плотью и выпустило в самостоятельную жизнь, в мир, лежащий за пределами киберпространства.
Я понимаю: все это похоже на научную фантастику. Может, ею и является. Но это было еще и волшебство. Иначе как вы объясните, что компьютерная программа обладает самосознанием? Прямо какой-то дух вуду, состоящий лишь из нолей и единиц, но способный создать живое существо из нейронов, электричества и воздуха и отправить его во внешний мир — пусть выживает.
Но тут островок спокойствия, который я с самого начала ощутила в своем сознании, зашептал мне сквозь гул беспокойных мыслей.
«У нормальных людей, — сказал он, — то, что ты сейчас испытываешь, считалось бы сумасшествием».
Но я уже знала, что не могу считаться нормальным человеком. Я даже не была уверена, что я вообще человек.
Наконец я легла на кровать и закрыла глаза.
Может быть, все это только сон. Может быть, проснувшись утром, я вспомню свою жизнь, и буду собой, и только тряхну головой, отделываясь от странного сновидения.
Но утром ничего не изменилось. Кроме интенсивности ощущений.
Открыв глаза, я сразу начала видеть все четко и ясно. Дезориентацию и некоторое замешательство я по-прежнему испытывала, как и ночью, но с гораздо меньшей силой.
На этот раз я сумела встать и дойти до двери ванной. Я обозревала эту знакомую-незнакомую местность. Мне, то есть моему телу, хотелось писать, но я поняла это только по давлению в области мочевого пузыря. Я знала всю механику процесса, то есть как это делается. Я знала, куда надо пойти, знала, что нужно поднять крышку унитаза, а потом сесть. Но вспомнить, как я хоть один раз в жизни это делала, не получалось. Единственные воспоминания, которыми я обладала, — опыт ночного пробуждения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});