Читать интересную книгу Подарок Мэрилин Монро - Ольга Тарасевич

– А это не опасно? Больные не могут прийти сюда и выкинуть что-нибудь такое? – растревожился Гарри, впервые оказавшись в запущенном саду перед белоснежным особняком с массивными колоннами.

Соседство дома, где предстоит работать, с больницей для умалишенных ему совершенно не понравилось. Да и то, что хозяйка – психиатр, надо было как следует обмозговать.

Док, впрочем, похоже, даже не сомневалась, что Гарри устроят условия работы. Услышав его вопрос, Барбара Мэй беззаботно рассмеялась:

– О, после таблеток все пациенты становятся такими смирными! И потом, на прогулку выпускают лишь тех, кто не опасен. Я специально купила этот особняк. Прежнему владельцу соседство с лечебницей не нравилось, а я, наоборот, в полном восторге! Ведь мне даже не придется пользоваться автомобилем.

Док оказалась права: по большому счету ни психи из больницы, ни полусумасшедшие пациенты, являвшиеся на прием, особых проблем саду не доставляли. Больные были слишком поглощены собственными делами, чтобы вообще замечать хоть что-нибудь вокруг. Только один раз пациент, не справившись с управлением автомобилем, разворотил красивую клумбу у парадного входа. Да недавний побег придурка из лечебницы дорого обошелся жасминовым кустам, в которых пытался укрыться беглец. Когда его выследили санитары, мужчина в серой пижаме все цеплялся за тонкие ветки и истошно орал.

Однако на такие мелочи можно не обращать внимания.

Если бы не жара, все было бы о’кей...

Скорей бы закончилась эта невыносимая раскаленная духота!

Добросовестно полив кусты, Гарри собирался смотать шланг и отнести его в небольшой домик, где хранился садовый инвентарь.

Но – небывалое дело – прямо к особняку вдруг подъехал огромный черный «Кадиллак», сверкающий лакированными боками.

На долю секунды Гарри пришлось зажмуриться – яркое солнце, отразившись в серебряных ручках автомобиля, швырнуло в лицо пригоршню солнечных зайчиков.

«Что-то рановато для пациентов, обычно док принимает после ланча», – пронеслось в голове у садовника.

Он открыл глаза.

Снова зажмурился.

И опять открыл.

Нет, это не сон.

Не показалось.

Действительно – она...

Сладкая крошка, вожделенная девочка.

Впиться в ее накрашенный красной помадой пухлый ротик был бы не прочь любой мужчина в кинотеатре. Впрочем, да что там кинотеатр – вся мужская половина Америки глотала слюнки при виде такой горячей штучки.

Трогательная, близорукая Пола Девбойс из «Как выйти замуж за миллионера», дружелюбная Лорелей Ли из «Джентльмены предпочитают блондинок»...

Мэрилин Монро! Это была она, она!

Вблизи ее лицо и фигурка показались совсем юными, нежными. Она напоминала не соблазнительницу – ребенка, девочку-школьницу: невысокий рост, небрежно заколотые на затылке светлые локоны.

Мэрилин рассеянно обвела окружающее пространство восхитительными темно-синими глазами и, махнув шоферу, направилась к двери.

Потом красивое лицо актрисы вдруг исказила судорога. А еще она обняла себя за плечи, словно пытаясь унять дрожь, сотрясавшую все тело.

В ту же секунду на крыльце показалась миссис Мэй, с безмятежной улыбкой, которой она встречала всех своих пациентов. Чмокнув Мэрилин в щеку, она посторонилась, давая актрисе возможность пройти внутрь.

– Черт побери, неужели у этой крошки тоже проблемы с мозгами?! – пробормотал Гарри, не в силах отвести взгляд от закрывшейся двери. – Или она дружит с хозяйкой и заехала выпить чашку кофе? Не может же такая красотка быть сумасшедшей!

Внезапно садовник осознал, что все эти слова говорила только часть Гарри – честного, любящего свою работу, мечтающего о собственном доме.

Но есть и другая часть мистера Уильямса.

Тот Гарри не особо влюблен в горничную миссис Мэй Дженнифер. Он не очень-то радуется, когда после пары стаканчиков, пропущенных в баре, девушка соглашается отправиться в уединенное местечко, а там позволяет снять с себя трусики.

И это объясняется просто.

Мэрилин...

Она ведь всегда безумно нравилась! Она будоражила кровь, заставляла сердце биться быстрее. Любовь—не любовь, но покувыркаться в постели с такой красоткой хотелось больше всего на свете.

Только вот Мэрилин была далеко, она казалась недоступной. А Дженнифер находилась рядом. Впрочем, теперь...

В следующую секунду Гарри уже быстрым шагом направился к кустам гортензии и магнолии, росшим у кабинета доктора Мэй. Конечно же, окно в такой жаркий день было распахнуто настежь.

– Барбара, послушайте, я не могу работать! Я не хочу никого видеть. Я потеряла ребенка, а это никого не волнует, – срывающимся голосом говорила Мэрилин.

Невероятно – она даже хлюпала носиком! Как самая обычная девчонка!

Доктор Мэй сочувственно вздохнула:

– Конечно, дорогая, я понимаю: все это очень, очень тяжело.

– Да! Вы должны были приехать ко мне только через два дня, но я не могу ждать так долго, потому...

Миссис Мэй перебила актрису:

– Вы правильно сделали, что пришли. Присаживайтесь в это кресло. Так удобно? Хорошо. Конечно же, мы обязательно обсудим все, что связано с потерей ребенка. Но это будет позже. А теперь я хочу поговорить с одной маленькой девочкой. Ты здесь, Норма Джин?

– Барбара, это обязательно? Я ведь уже часто рассказывала вам о своем детстве. Сколько можно, одно и то же, одно и то же! Теперь я хочу поговорить о ребенке! Представляете, Артур[3] говорит, что я сама во всем виновата – не прекращала пить таблетки. Но я не могу без них ни спать, ни работать. А он так жесток ко мне. Артур во всем винит меня!

– Мы это обсудим позже. Я ведь уже объясняла: важно начинать любой сеанс психоанализа с воспоминаний о детстве. Там не только корень всех наших проблем, но и силы, при помощи которых можно преодолеть все трудности. Итак, ты здесь, Норма Джин?[4]

– Да. Да... Норма Джин здесь...

... Потом Грейс[5] рассказывала: в дом Иды Болендер, занимавшейся воспитанием приемных детей за государственное пособие от штата, мать передала свою дочь, когда той было всего две недели. Иду присмотрела бабушка; такая же сумасшедшая, как и Глэдис[6], она, как ни странно, понимала: ребенка должен воспитывать тот, у кого нет проблем с рассудком.

И все-таки Ида, в мешковатом длинном темном платье и вечном чепце, скрывающем криво постриженные волосы, появляется в памяти позже.

Самое первое воспоминание – искаженное яростью лицо бабушки. Ее болезнь обострилась. Бабушка пробралась в дом Иды, подошла к кроватке и пытается душить внучку подушкой. Как больно! Не хватает воздуха! Пылают пугающей яростью темно-синие глаза на красивом бледном лице...

Потом – как продолжение кошмара – такие же огромные глаза, и красивое лицо, хотя и более молодое, без морщинок.

«Я – твоя мать! Ты будешь жить со мной!» – выкрикивает женщина.

От ее нервного голоса и брызжущей в лицо слюны страшно. А еще она размахивает ножом.

Можно не сомневаться: именно Ида спасала от бабушки и мамы, которые при обострении болезни окончательно переставали что-либо соображать, являлись в дом Болендеров и устраивали скандалы. Однако в памяти первая приемная мать появляется намного позже.

Норме Джин исполняется три годика. Женщина со строгим взглядом протягивает ей пирог с небольшими горящими свечами и фальшиво напевает: «С днем рождения!»

«Спасибо, мама!» – лепечет девочка.

И сразу получает пощечину. Нет, не в прямом смысле слова; руку на детей Ида Болендер никогда не поднимала. Только есть фразы, которые ранят сильнее удара.

«Норма Джин... ты должна знать... я очень люблю тебя, но я не твоя родная мама...»

Отличный подарок на день рождения крохи.

Нет, Ида не была жестокой. Просто всегда старалась называть вещи своими именами. И никогда не позволяла обращаться к себе «мама», никогда!

Задуть все огоньки на пироге от волнения не получается.

И это только начало.

У Нормы Джин не получается слишком многое: не заливаться слезами от осознания того, что родная мать – сумасшедшая, а отец и вовсе неизвестен[7]; не орать, видя, что Ида все-таки относится к родным детям лучше, чем к приемным.

Малышка Норма Джин хочет всего и сразу – новых платьев, конфет, покататься на аттракционах, сходить в кино.

Почему появляются именно такие желания – понять сложно. Может, это привет от родной мамочки, которая в промежутках между лечением ни в чем себе не отказывала? По крайней мере, у Болендеров научиться ничему подобному было невозможно.

«Я никогда не стану пить вино и курить и всю жизнь буду молиться Господу Богу нашему», – повторяют все дети Иды Болендер с самого раннего утра. И это только первая молитва, а всего их – три, перед каждой трапезой. В этой семье принято ходить в церковь, а не в кино. Здесь в почете готовка благотворительных обедов, но не развлечения.

Однако и христианское терпение имеет пределы. Или просто вся набожность Иды на самом деле была лицемерием?