Читать интересную книгу Французская барышня - Александр Амфитеатров

– Прекрасное никогда не старится, – побѣдоносно увѣряютъ эти фагатическія старовѣрки, – зачѣмъ же пытаться его обновлять?

Самостоятельное критическое сужденіе – большая рѣдкость y французской женщины. Одна изъ собесѣдницъ Реми де-Гурмона высказала о братьяхъ Гонкурахъ мнѣніе очень умное, ясно, хорошо и полно формулированное, но – въ устахъ русской курсистки, даже не изъ очень бойкихъ, оно рѣшительно никому не показалось бы ни оригинальнымъ, ни выдающимся. Скорѣе, напротивъ, сказали бы: ну еще бы иначе! экую Америку открыла! A Реми де-Гурмонъ до того изумленъ и обрадованъ своею рѣдкостною находкою, что торжественно восклицаетъ по адресу столь счастливаго и исключительнаго «урода въ семьѣ»:

– Вамъ слѣдовало бы открыть для нашихъ учителей курсы добросовѣстности и здраваго смысла!

Нѣтъ сомнѣнія, что въ нѣкоторыхъ, быть можетъ, даже многихъ случаяхъ, отвѣты, полученные Реми де-Гурмономъ, грѣшатъ лицемѣріемъ, по желанію барышенъ выставить себя въ наиболѣе красивомъ, приличномъ, серьезномъ свѣтѣ. Но тогда еще болѣе характерно то обстоятельство, что лицемѣріе принуждено играть свою кокетливую комедію именно въ такомъ странномъ направленіи! Понятно невинное притворство иной русской барышни, авторитетно толкующей о Марксѣ или Владимірѣ Соловьевѣ, хотя она и въ глаза не видывала ни «Капитала», ни «Оправдавія Добра», но кому въ голову придетъ щеголять, въ свидѣтельство своей литературности, цитатами изъ Кантемира, Сумарокова, Новикова? Такъ что даже случаи лицемѣрныхъ отвѣтовъ подтверждаютъ все то же любопытное наблюденіе: только литература, рекомендованная школою, признается французскими барышнями за хорошую и достойную ихъ вниманія, только въ знаніи такой литературы имъ не стыдно сознаться; что осталось внѣ школы, – значитъ, запретно, неприлично, нехорошо…

Въ послѣдніе годы выдвинулся изъ рядовъ французскаго журнализма фельетонистъ, пишущій подъ псевдовимомъ Вилли (Willy). Къ сожалѣнію, выдвинулся не надолго, такъ какъ успѣлъ уже и размѣняться въ порнографа. очень мутной воды. Но первыя его повѣсти о «Клодинѣ», какъ обличительныя разоблаченія быта фраацузской женской школы, были талантливы и мѣтко попали въ цѣль: недаромъ же имя Claudine стало въ Парижѣ нарицательнымъ для пансіонерокъ-подростковъ, ыаканунѣ окончанія курса въ среднемъ учебномъ заведеніи! Вилли вывелъ на свѣжую воду множество грѣшковъ и учащаго, и учащагося женскаго поколѣнія, въ особенности ярко подчеркнувъ недостатки той сантиментальной аффектаціи, того институтскаго «обожанія», которыя во французской женской школѣ замѣняютъ товарищество и слишкомъ часто перерождаются въ самыя некрасивыя страсти и пороки… иногда на всю жизнь! Десятки французскихъ художниковъ слова, наблюдателей жизни, намекали публикѣ, что такъ называемая «лезбійская любовь», – къ сожадѣнію, слишкомъ частый и чуть не національвый порокъ французской женщины зажиточныхъ классовъ, – обыкновенно выносится изъ монастырскихъ школъ и закрытыхъ пансіоновъ. Вилли – того же мнѣнія. Но ни этотъ бойкій обличитель, ни его безчисленные подражатели почти не касаются вопроса о запретномъ чтеніи; тогда какъ y описателей тайнъ русской школы онъ всегда и обязательно выступаетъ на первый планъ. Если героини Вилли читаютъ что-нибудь потихоньку отъ начальства, это, навѣрное какая-либо изъ ряду вонъ скабрезная книга, въ знакомствѣ съ которою и мужчинѣ-то не слишкомъ прилично сознаваться. Запретнаго чтенія для саморазвитія нѣтъ. Французская школьница не прячетъ подъ тюфякъ Ренана или Прудона, какъ русская – Писарева и Герцена, и не читаетъ ихъ воровски по ночамъ, при трепетномъ свѣтѣ припасеннаго огарка. Фабрикацію своей мысли и своего вкуса француженка, не только номинально, но и дѣйствительно, предоставляетъ, какъ нѣкую монополію школѣ – съ непоколебимымъ убѣжденіемъ, что учебныя программы дадутъ ей и именно тѣ знанія, какія надо, и аккуратно столько знаній, сколько надо. Самой, значитъ, заботиться не о чемъ, кромѣ успѣшной сдачи экзаменовъ: ими школа провѣряетъ свою паству, a государство и нація – школу.

Пассивность воспріятія, воспитанная дрессировкою на «хорошій вкусъ», выростаетъ во французской женщинѣ до суевѣрій изумительныхъ. Знакомыя барышни и дамы Реми де-Гурмона чистосердечно сознаются въ полной неспособности одолѣть болѣе десяти страницъ братьевъ Гонкуръ; другимъ Шекспиръ кажется страшнымъ и темнымъ, въ родѣ дремучаго лѣса, куда лучше и не вступать, чтобы не заблудиться; третьи совершенно глухи къ красотамъ Верлэна, тогда какъ необыкновенно чутко и тонко разбираются въ самыхъ сокровенныхъ глубинахъ и оттѣнкахъ Расина и Корнеля… Расинъ! Корнель! О!.. И всѣ декламируютъ:

– Rodrigue! As tu du coeur?

Единственная фраза, которая, – по ядовитому мнѣнію Реми де-Гурмонъ, – дожила бы до нашихъ дней изъ всего Корнеля, не будь на свѣтѣ французскихъ барышенъ и ихъ тетрадокъ для упражненій по словесности, – такъ какъ ее спасли бы игроки въ вистъ и червонная (coeur) карточная масть…

Сила можетъ навязать молодымъ умамъ ненужное знаніе, но не въ состояніи заставить молодые умы любить ненужное знаніе. Лучшій историческій примѣръ – наша пресловутая классическая система, пропитавшая нѣсколько русскихъ поколѣній ненавистью и недовѣріемъ имевно къ тѣмъ мертвымъ наукамъ, формальною гимнастикою по лѣстницамъ и трапеціямъ которыхъ обусловливался для нихъ аттестатъ зрѣлости. Если ненужное, мертвое знаніе, пріобрѣтаемое молодыми француженками въ школахъ, не возбуждаетъ къ себѣ ненависти, но, напротивъ, хранится съ уваженіемъ и любовью на многіе годы, то виною тому, во-первыхъ, разумѣется, какъ уже сказано, искусные методы, нравы и люди французскаго преподаванія; a во-вторыхъ и въ главныхъ, – полагаетъ Реми де-Гурмонъ, – тайное сочувствіе юныхъ женскихъ сердецъ къ красивому идеализму той старомодной литературы, которою питаетъ ихъ школа. Француженка едва-ли не больше всѣхъ другихъ женщинъ Европы обладаетъ способностью и склонностью замкнуться всею полнотою жизни въ чувство любви. Предъ ея глазами – всегда идеалъ матери семейства, созданнаго любовью. Она – жена и любовница, по преимуществу. Не удивительно поэтому, что она такъ много слышитъ въ Корнелѣ, когда онъ говоритъ съ нею устами Химены, такъ много видитъ въ Расинѣ, когда онъ показываетъ ей, какъ нѣжныя тѣни старшихъ подругъ, Ифигенію и Беренику. Оливье де-Тревиль упросилъ нѣсколько десятковъ барышенъ написать, какъ онѣ воображаютъ свой житейскій идеалъ. Изъ этого громаднаго матеріала Реми де-Гурмонъ выбираетъ нравственныя качества, на которыя предъявляются больше запросовъ и притязаній. Въ первой очереди – по 31 разу – оказываются: доброта, послушаніе, преданность, милосердіе, любовная нѣжность, чувствительность. Затѣмъ – до 30 разъ – заявлены: хорошее воспитаніе, почтительность, скромность, мягкость, простота. Въ третьемъ классѣ (по 19 разъ): любезность, грація, маленькое кокетство. Противъ религіи не высказалась ни одна дѣвушка, но только 14 выдвинули религіозность на первый планъ жизни, къ тому же съ оговоркою, что онѣ ищутъ религіи просвѣщенной и благочестія, прочно обоснованнаго. Почти столько же (13) партизанокъ y широкаго образованія, причемъ 7 тоже оговорились: но безъ педантизма! Претензій на энергію, силу воли, смѣлость, рѣшительность, самолюбіе, гордость высказано, сравнительно, немного: къ первому классу симпатіи этотъ относится лишь какъ 13:31. Серьезный образъ мысли и возвышенные порывы понадобились 13. Развязность и веселость – 11. Хорошо постичь домашнее хозяйство желаютъ 8. Способности къ наукѣ, критическій даръ, пытливость ума ставятъ выше всего 7. Любопытно, что съ тѣхъ поръ, какъ музыка ушла отъ простой звуковой иллюстраціи вѣчной любовной поэмы къ программамъ болѣе отвлеченнаго содержанія и часто даже философской окраски, симпатіи къ ней французской барышни значительно понизились. Мечту быть великою музыкальною артисткою выразили Оливье де-Тревиль только двѣ барышни, тогда какъ честолюбіе отличиться въ живописи оказалось y четырехъ, a въ поэзіи – y шестерыхъ. Къ совершенству въ спортѣ вожделѣли двѣ, но также и двѣ сдѣлали къ своимъ показаніямъ приписку: не надо спорта!

– Въ этихъ признаніяхъ, – приводитъ списокъ де-Тревиля къ одному знаменателю Реми де-Гурмонъ, – такъ мало «революціи», что можно вообразить себя въ вѣкѣ королевы Амеліи или въ тѣ времена, когда королева Берта пряжу пряла!

Сказать по-нашему: при царѣ Горохѣ!

Любить и быть любимою – весь смыслъ жизни для французской женщішы буржуазнаго строя. Она обожаетъ житейскій комфортъ, но жажда богатства въ ней очевь невелика, и пріобрѣтательный инстинктъ умолкаетъ, какъ скоро она видитъ своихъ любимыхъ близкихъ обезпеченным на безбѣдное существованіе, на возможность жить, что называется, не хуже людей: bons bourgeois. Октавъ Мирбо очень умно и тонко поставилъ въ своей пьесѣ «Les affaires sont les affaires» рядомъ съ ненасытнымъ хищникомъ-милліонеромъ, Изидоромъ Леша, фигуру его жены, которую въ ужасъ приводитъ почти машинальное наростаніе ихъ несмѣтныхъ богатствъ – замки, земли, кредитныя побѣды… Во французѣ-мужчинѣ вѣчно живъ темнераментъ воина: за упраздзеніемъ «великихъ Конде», Тюренней, Неевъ, Наполеоновъ, этотъ темпераментъ, приспособляясь къ духу времени, бросаетъ Леша и Саккаровъ въ биржевыя кампаніи, съ битвами, хоть и безъ холоднаго и огнестрѣльнаго оружія, но тоже на жизнь и смерть, со всѣми ужасами и отвѣтственностями человѣческой взаимоненависти. Если живъ, хоть и перерядился на новый ладъ, исконный французскій боецъ – истинный галльскій пѣтухъ – весельчакъ, любезникъ, драчунъ и каналья, то нѣтъ мудренаго сохраниться въ неприкосновенности и женѣ этого забіяки, la belle châtelaine – прекрасной, немножко игривой, но, въ концѣ концовъ, все-таки очень цѣломудренной блюстительницѣ средневѣкового замка, и невѣстѣ, которая пряла въ башнѣ на золотой прялкѣ серебряныя нитки, въ влюбленномъ ожиданіи своего рыцаря: «Иль на щитѣ, иль со щитомъ вернусь къ тебѣ изъ Палестины»!.. Тѣмъ болѣе, что къ наилучшему консервированію сихъ антиковъ и общество, и школа приложили, какъ мы видѣли, замѣчательно дружныя усилія.