Читать интересную книгу Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник) - Мэри Рено

В полном молчании Эвридика все это рассмотрела и повернула голову к мертвецу. Если бы она приняла участие в схватке, то все, наверное, было бы уже кончено и для нее. Опустившись на колени, она взяла в руку флакон. Говорят, что настой из афинского болиголова убивает незаметно и безболезненно. Но зелье готовила Олимпиада. Никто не может сказать, насколько долгой и мучительной будет агония. Кинжал был острым, но девушка понимала, что слишком ослабела и не в силах покончить с собой одним точным ударом. Что же они потом будут делать с ней, полумертвой? Эвридика провела пальцами по веревке. Она была гладкой, хорошо скрученной, чистой. Подняв глаза к скатам кровли, сходившимся на высоте восьми футов, она сказала:

– Я предпочитаю петлю.

Мужчина по-деловому кивнул ей:

– Хороший выбор, госпожа, и легкий конец. Мы сумеем быстро закрепить ее, я вижу, у вас тут имеется и скамейка.

Когда подручный взгромоздился на скамейку, Эвридика заметила, что в поперечную балку под крышей вбит железный крюк, на какие обычно вешают разные снасти или упряжь. Да, им не придется долго терпеть эту вонь.

«Неужели все? – подумала она. – Неужели все вот так просто закончится?» Не будет никакого ритуала; ей приходилось видеть, как вешают приговоренных. Она глянула на Филиппа, брошенного, как забитое животное. Нет, в конце концов, у нее осталось одно дело. Надо отдать последний долг. Филипп был царем и ее мужем, он сделал ее царицей, он сражался и погиб за нее. Когда палач, закончив приготовления, сошел со скамьи, она сказала:

– Вам придется немного подождать.

На окне еще стоял нетронутый кувшин с разбавленным вином, оставленный там ночной стражей. Опустившись на колени, она смочила вином подол своего хитона, старательно промыла раны покойного и обтерла лицо. Выпрямив ноги мужа, Эвридика положила его левую руку на недвижную грудь, а правую вытянула вдоль тела, потом закрыла ему глаза и рот, пригладила волосы. Смерть придала Филиппу вид серьезного привлекательного мужчины. Ей показалось, что и палачи смотрят теперь на мертвого с возросшим почтением; по крайней мере, хоть что-то она сделала для него. Собрав с пола горсть земли, Эвридика, как и положено, посыпала ею усопшего, чтобы он мог спокойно переправиться через реку.

«Еще одно, – подумала она. – Кое-что надо сделать и для себя». Недаром в ее жилах течет кровь воинственных македонских царей и вождей Иллирии. У нее появилась причина для личной кровной вражды, и если сама она не в состоянии отомстить, то за нее это должны сделать более могущественные силы. Эвридика поднялась с пола и, гордо выпрямившись, простерла руки ладонями вниз – к вытоптанной и залитой кровью земле.

– О боги подземного мира! – громко воскликнула девушка. – Вы видите, какие дары я получила от Олимпиады. Я взываю к вам, воды Стикса, взываю к могуществу Гадеса и заклинаю вас во имя того, что потеряно мной, одарить виновницу в свой черед тем же. – Повернувшись к стражникам, она сказала: – Я готова.

Эвридика, не дрогнув, сама вытолкнула скамейку из-под своих ног, не дав возможности палачам поработать. Те не раз видели, как это делают сильные духом мужчины, и в итоге сочли, что узница проявила отменное мужество, более чем достойное своих предков. Когда же им показалось, что последние мучения жертвы длятся дольше, чем нужно, они потянули ее вниз за ноги, чтобы потуже затянуть петлю и помочь ей поскорее умереть.

Олимпиада призвала своих советников для отправления важных дел.

Теперь у нее осталось мало верных и преданных ей лично людей. В число ее сторонников входили, например, те, кто стремился отомстить Антипатридам, но многие из них уже поняли, что они, в свою очередь, дали повод для мести Кассандру, остальные, как она догадывалась, хранили верность только сыну Александра. Царица сидела за тем же самым великолепным, украшенным позолотой каменным столом, за которым когда-то в молодости сиживал ее муж Филипп. Те давние времена гражданских войн еще могли помнить шестидесятилетние македонцы, а семидесятилетним даже доводилось участвовать в этой кровавой неразберихе. Собственно, созвав совет, Олимпиада не нуждалась ни в чьих советах. Предпочитала диктовать свою волю. Сидевшие перед ней пожилые сановники и командиры не имели ни малейшего шанса пробить брешь в ее царственной замкнутости.

Она сообщила им, что не намерена спокойно сидеть в Пелле, пока мятежники и предатели осаждают македонские крепости. Вскоре она выступит на юг в Пидну; от этого города рукой подать до Диона, где имел наглость обосноваться Кассандр. Портовая крепость Пидны хорошо укреплена, и оттуда будет удобно руководить военными действиями.

Воины одобрили ее планы. Им вспомнилась бескровная победа на западе.

– Отлично, – сказала Олимпиада. – Через два дня я переезжаю в Пидну. Вместе с двором.

Лица воинов омрачились. Такого они совершенно не ожидали. Это означало, что толпы женщин, слуг и прочих гражданских лиц сядут на головы пехотинцам и всех их к тому же придется чем-то кормить. Никому не хотелось возражать ей, но после значительной паузы они все-таки осмелились высказать свои соображения.

С невозмутимым видом она заявила:

– Это все ненадолго. Зато союзники смогут присоединяться к нам с моря, не неся потерь от сражений, какими чреваты переходы по суше. Мы сразимся с Кассандром, когда соберем все силы в кулак. Полиперхон тоже вот-вот подойдет к нам.

Агенор, опытный, прошедший Азию командир, назначенный главнокомандующим, прочистил горло и сказал:

– Никто не сомневается в преданности Полиперхона. Но говорят, что из-за дезертирства ряды его армии нешуточно поредели. – Полководец помедлил; все с интересом ждали, осмелится ли он продолжить. – И как всем известно, мы не можем ждать никакой помощи из Эпира.

Она застыла в своем отделанном слоновой костью кресле. Войско Эпира, дойдя до границы, взбунтовалось, и солдаты разошлись по домам, не пожелав воевать в Македонии. С Олимпиадой осталась только горстка преданных молоссиан. Два дня она просидела в одиночестве, залечивая уязвленную гордость, а тайные союзники Кассандра тем временем переманили и тех на свою сторону. Не всех, правда, но большинство. Советники хмуро поглядывали на Агенора; они заметили, как посуровело лицо царицы.

Волевая маска слегка дрогнула, полыхнув непреклонным и угрожающим взглядом. Олимпиада сказала:

– Весь двор переезжает в Пидну. Заседание окончено.

Переглядываясь друг с другом, советники покинули зал и лишь на улице решились нарушить молчание. Агенор проворчал:

– Пусть делает что хочет. Но ей придется сдаться еще до зимы.

Командир, оставленный Кассандром сдерживать Полиперхона, прислал хорошие вести. Упорно избегая открытой войны, он внедрил в лагерь противника своих людей, имевших там роственников или друзей. Неустанно твердя всем и каждому, что чужеземка и узурпаторша Олимпиада пролила кровь македонских царей, они предлагали премию в пятьдесят драхм любому порядочному македонцу, готовому перейти на сторону Кассандра. С каждым днем число солдат в армии Полиперхона неумолимо сокращалось, с остатками преданных воинов он уже думал только об обороне, не помышляя о чем-либо другом, и в конце концов заперся в лучшей из ближайших горных крепостей, где его люди в ожидании развития событий начали чинить стены и запасать провизию.

Местные жители давно собрали урожаи зерновых и оливок и, отжав виноград, пополнили погреба запасами молодого вина, а женщины отправились в горы, дабы воздать должное Дионису. В предрассветной тьме пронзительные вопли вакханок перекликались с петушиными криками. С крепостных стен Пидны дозорные, обозревая морские дали, отметили лишь, что первые осенние ветры уже взрябили водную гладь. Никаких кораблей на горизонте так и не появилось, кроме последних рыболовецких судов, спешивших в родной порт.

До начала первых штормов Кассандр спустился с перевала, находившегося теперь в его владении, и обнес Пидну осадным частоколом.

316 год до н. э.

В Македонию пришла весна. Правда, вершины Олимпа были еще по-зимнему белыми под бледно-ясным куполом неба, все облака которого собрались вокруг Трона Зевса. Орлы, отринув безжизненную чистоту этих высей, угнездились на нижних утесах, чьи темные силуэты отменно подчеркивали белизну снежных покровов.

А у подножия гор бурно несущиеся вешние воды очищали ущелья и овраги, с громовым грохотом перекатывая по ним валуны. В долине под стенами Пидны теплое солнце отогрело трупы, замерзшие в зимние холода, а с ними и запах мертвечины, вновь привлекший крылатых падальщиков.

Олимпиада, прохаживаясь по крепостной стене, поглядывала за осадную линию на горные пастбища, где сейчас хозяйничали лишь рыси да волки и где сосны, словно пробуждающиеся от спячки медведи, взмахивая пушистыми лапами, сбрасывали снеговые шапки.