— А людоедство? — не удержался я от вопроса. — Ну, скажи мне честно, есть оно или нет?
— Есть, — ничуть не смущаясь, ответил Арнак, — вернее, было раньше, но все это совсем не так, как хотят представить белые люди. У нас поедали поверженного врага, но не для утоления голода…
— Религиозный обряд! — догадался я.
— Да, Ян! У нас думали, что отвага врага перейдет к победителю, если съесть, например, сердце убитого…
Коварное морское течение
Через три дня сложились благоприятные для нас погодные условия. Море было спокойным, дул легкий северный ветер. Спустя час после восхода солнца мы вывели нагруженный плот из устья ручья в море и заняли на нем свои места. Небольшой парус, сплетенный из тонких лиан и натянутый поперек плота, хорошо взял ветер. На левом весле сидел я, на правом — Арнак, на руле — Вагура.
Грести почти не приходилось — ветер нес нас прекрасно, и вскоре мы отдалились от берега на добрую четверть мили. Все шло превосходно, мелкие волны плескались о борта нашего плота.
Легкая грусть охватила меня, когда я окидывал прощальным взглядом берег, узнавая издали ставшие близкими моему сердцу места: холм с пещерой, знакомые опушки леса, мелководное устье ручья, одинокие пальмы — все то, что я так долго наблюдал с другой стороны, со стороны суши.
— Интересно, — проговорил я, — есть ли у этого острова какое-нибудь название?
— Наверно, — ответил Арнак.
— А может, и нет, он же необитаем. Мне кажется, мы были первыми людьми, жившими здесь.
— Возможно, Ян.
— Вот и давай, Арнак, сами придумаем острову название. Какое? А что, если — остров Робинзона? А? Неважно, существовал Робинзон или не существовал, неважно, был он на этом острове или не был. Я ведь жил на нем подобно Робинзону и часто вспоминал здесь книгу о его необычайных приключениях. Да, пусть это будет наш остров Робинзона!.. Вы согласны, Арнак, Вагура?
— Согласны, Ян!
Спустя час мы отдалились от острова настолько, что его берега, растительность и даже холм покрылись легкой голубоватой дымкой. Свежий поначалу ветерок по мере выхода в открытое море, к сожалению, слабел и в конце концов совсем стих. Пришлось взяться за весла. Часа через два нелегкой работы нам удалось преодолеть не больше трети всего пути. Очертания берега, к которому мы направлялись, стали отчетливее.
Море было так спокойно, что порой напоминало гладь большого озера. Но, достигнув примерно середины пролива, мы заметили впереди себя полосу воды, покрытую какой-то странной рябью. Это место отличалось от остальной поверхности и более темным, синим, цветом. Индейцы забеспокоились.
— Кажется, там ветер, — указал я вперед.
— Нет, Ян, это не ветер, — ответил Арнак. — Это течение! Мы знаем его.
— Значит, скоро начнется кутерьма?
— О-ей, начнется!
Мы немного подкрепились кукурузными лепешками и сладкими желтыми плодами — нашими «райскими яблочками».
Мы остались на прежних местах: я на левом весле — с этой стороны предстояло грести сильнее, чтобы противостоять течению, Арнак — на правом, а Вагура — на корме плота у руля. Плыли мы, естественно, сидя спиной к направлению движения и плохо видели, что делается впереди, но вскоре почувствовали, что грести стало труднее.
Будто невидимыми лапами вода цеплялась за весла, и приходилось налегать на них изо всех сил, а Вагура с трудом удерживал руль, чтобы не сбиться с курса. Мы входили в полосу течения.
Течение, словно мощная река шириной в несколько миль, устремлялось с востока на север вдоль берега земли, которую мы считали материком. Чем глубже мы вторгались в его пределы, тем оно становилось сильнее. Вода с громким плеском билась о бревна плота. Несмотря на нечеловеческие усилия, нам не удавалось держаться выбранного курса. Течение не только сносило нас в сторону, на запад, но раза два развернуло плот, как игрушку, вокруг оси.
— Ничего! — крикнул я друзьям. — Не страшно, если течение снесет нас на несколько миль на запад! Главное — не терять спокойствия и грести к материку, Рано или поздно мы пробьемся через это проклятое течение…
— А плот выдержит? — спросил Вагура, глядя на Меня с тревогой. — Трещит!
Плот и впрямь трещал, грозя рассыпаться, хотя для обвязки бревен мы выбирали самые прочные лианы, и пока они держали неплохо.
— Осталось мили три, самое большее — четыре! — прикинул я расстояние, отделявшее нас от вожделенного берега.
Друзья мои не отвечали и лишь с нескрываемой тревогой следили за стремительным дрейфом нашего плота на запад.
Южная оконечность острова Робинзона осталась уже в стороне, а западный его берег был у нас теперь на правом траверзе.
— Прошлый раз тоже так было, — пробормотал Арнак. — А дальше еще хуже будет…
Увы, слова его вскоре подтвердились. Чуть дальше на запад берег материка вдруг обрывался. Линия его круто сворачивала на юг, образуя глубокий залив, из которого на север устремлялось другое мощное течение. Сталкиваясь с нашим западным, оно вспенивалось водоворотами и мчало затем взбешенные массы воды дальше на север.
Мы отчаянно налегали на весла, пытаясь пробиться на юг. Но что значили наши жалкие весла в сравнении с бешеным напором океанских масс воды?! В этой адской круговерти наш плот выдержал экзамен на прочность, но попытка добраться на нем до материка, увы, не удалась. Течения с непреодолимой силой отбрасывали нас от цели и несли к северу.
— Не удалось! — скрипнул я зубами, отбрасывая в сторону весло, когда бесплодность дальнейшей борьбы стала очевидной. Я задыхался. Пот лил с меня ручьями. Не легче было и моим спутникам. С ненавистью покоренных проклинали мы враждебную стихию.
Но медлить было некогда. Если до сих пор мы стремились пробиться на юг, то теперь оказались перед лицом новой проблемы: встала задача — как вернуться на остров Робинзона? Он находился к востоку от нас, а течение неудержимо несло плот на север, где все отчетливее выступали из моря берега предполагаемого острова Маргарита. Это был, как мы теперь могли воочию убедиться, обширный остров, протянувшийся с востока на запад миль на двадцать, а то и больше.
— О-ей, плохо, плохо! — восклицали индейцы. — Там злые люди!
Течение несло нас к острову. Мы гребли как одержимые, пытаясь вырваться из цепких объятий стремительного потока. Наконец нам это удалось. После получаса отчаянных усилий мы заметили, что течение ослабело и грести стало легче. Еще одно последнее усилие — и плот закачался на спокойной волне. Мы издали радостный крик. До острова Робинзона оставалось около двух миль. Море снова было ласковым и тихим.
Неторопливо гребя, под вечер мы достигли северо-западной оконечности нашего острова. За день мы обогнули его громадным многомильным полукольцом, были до предела измотаны, удручены понесенным поражением и все-таки ощутили радость, когда плот с шуршанием уткнулся в берег и мягкий песок заскрипел под нашими ногами.
Ночь мы проспали на месте высадки, а на утро следующего дня переправили плот вдоль берега на восточную сторону острова, к устью нашего ручья, и вернулись в свое прежнее жилище.
Вблизи пещеры ставшие ручными и не помышлявшие разлетаться попугаи приветствовали нас радостными криками, что растрогало нас до слез, и на какой-то миг нам показалось, будто мы вернулись под родной кров.