Читать интересную книгу Пока летит монета - Ольга Войлошникова

товарищи. Парень был ещё жив. И будет жив, конечно — я же пришла. Но от нехороших слов я едва удержалась — и то только потому, что сыновья были рядом. И Рагнейд. Тоже прыгнула за мной, дурёха, и теперь ревела, глядя на кровавую мешанину у нас под ногами. Человек был порван на лоскуты, кишки частично вывалены наружу, глаз вытек, и в распоротую щёку торчали зубы… Картина, в общем… К тому же вокруг всё было усеяно кусками других людей. Вероятно, нехороших, поскольку никто о них не переживал.

— Стоп, не реветь!!! — вот муштровка у викингских детей(!): сразу выключила фонтан, только глазами хлопает да носом шмыгает, — Раз уж ты решила помочь — а ты же помочь решила? — Девочка торопливо кивнула; боится, что ли, что выгонят? — Ну вот, и будешь мне помогать. Будем развивать твой дар целителя, а сделать это можно только практикой. Сперва будешь смотреть, поняла? Общий транс. Блин… Мужики! Нам надо что-то, чтобы в кровавые лужи не садиться. Хоть овчину или скамейки. Или хотя бы травы́ побольше. Принесите, а?

Получив команду, бойцы бросились выполнять. За две минуты нам соорудили прямо-таки королевские травяные перины. Учитывая, что это была отборная конопля, стоимость наших лежанок приближалась к ценам Рублёвских магазинов.

16. ФОРМЕННЫЙ КОШМАР

Я И РАГНЕЙД — КОМАНДА-УРАГАН

— Готова?

Рагнейд испуганно кивнула. Боевое крещение, типа.

— Ну, поехали. Внутри будет совсем не страшно.

Внутри, и правда, было совсем не страшно, о чём мне сразу радостно сообщили.

— Запомни, детка: кельда никогда не врёт! Ну, смотри: видишь вот это тёмное пятно…

Случай и вправду был тяжёлый, сложный и выматывающий. Ещё и крайнее истощение. И длительный психологический шок. Моя помощница совсем притомилась, и я решила дать ей чуть-чуть поспать — пусть восстановится. Глаза открывать не хотелось.

Рядом разговаривали. Вова. А второй… Угги! Чувствовались ещё люди, но они просто слушали.

— Слушай, Угги, с этим надо срочно что-то решать! Это ж какой-то бухенвальд педерастический.

— Да я вообще не пойму, как они сюда дошли-то…

Так, целый бухенвальд. А значит что? Значит: хватит лежать, вот что!

Я села на своей конопляной перинке.

— Любимая, что так долго?

— Случай сложный, да к тому же девочка учится.

Угги встревоженно осмотрел дочь:

— А почему она не проснулась?

— Профессия целителя — очень сложное ремесло! — я наставительно подняла палец, на который уставились сразу несколько наших новых союзников, — Рагнейд в самом начале своего ученичества, а тут такой тяжёлый случай! Естественно, что она устала. Это — целительный сон, она проснётся через пятнадцать минут, бодрая и отдохнувшая.

Очень внимательно прислушивающиеся к моим словам викинги уважительно закивали, выпячивая тяжёлые подбородки.

— Ну, где тут ваш бухенвальд?

Ярл бережно поднял дочку на руки, кивнул ошалелому исцелённому, мол: топай вперёд, и мы пошли смотреть на наших новых работников.

Это же был ужас что такое. Кошмар. Полный абзац. Зомби и ходячие мертвецы.

Посеревшие (когда они, интересно мылись, или здесь такое излишество не практикуется?), кожа да кости — натурально как из Освенцима, только на них всё ещё сохранились татуировки, остатки пирсинга, а кое у кого — краска на волосах. Эти, должно быть, недавно прибывшие. Они вылизали свои миски (и это не фигура речи) и не выпускали их из рук, надеясь получить ещё еды.

— Мам, — Игорь озабоченно смотрел на Рагнейд, но говорил о деле, — Их ещё кормить-то можно?

— А что им дали?

— Я нашёл консервы. Вроде бы курица была нарисована, а там типа паштета. Ну, с кашей овсяной размешал. Ты бы видела, как они ели! Прямо руками! Я думал, миски обкусают. Я больше порции побоялся давать, чтобы это… заворот кишок не был.

— Молодец! Последнего накорми́те.

— Уже́.

— Вообще умницы! Я сейчас их посмотрю, потом можно будет ещё по тарелке выдать. Свари́те пока, — я оглядела лихорадочно блестевших глазами измученных людей, — Но грязнющие! — так, пора начинать раздавать ЦУ, — Ваня! Сходите с Петей с Серый Камень. Петь, собери там мыла, мочалок, полотенца. И хоть простецких штанов с рубахами. Парней возьми кого-нить, куча же получится!.. Угги, купальню организуй, а то к завтрему все завшивеем, а нам с Рагнейд это ни к чему! Побрить их, что ли… Петя! И бритвы прихвати!

Угги выпучил глаза и торопливо начал делить доходяг на группы для банных процедур.

Муж аккуратно наклонился и поцеловал меня, стараясь не прикасаться окровавленной бронёй.

— Сними уже железо, милый. И сходил бы тоже помылся. Вон, пока Ваня портал держит, в замок сгоняй. Там вода тёплая.

— Ну вот ещё! Оставлю любимую женщину ночью на враждебной территории и пойду, понимаете ли, купаться?

— Здесь как минимум наш старший сын, четыре охранника и куча бойцов. А тебе надо.

— Что, по́том пахнет?

— Кровью…

— Ладно, схожу, — ах, само великодушие! — Кстати, Угги просил им настройки подкрутить.

— Не поняла.

— Ну, тут понимаешь ли, все сплошь гомосеки.

— О, боги…

Эта задача была посложнее. Психокоррекция, блин… Что-то же сломало психику ребёнку? Или подростку. Или уже взрослому. Приходилось мне наблюдать и такие крены сознания.

Муж согласился с моими доводами и пошёл в замок, совершать банный заплыв. Из портала появились первые мыльно-рыльные принадлежности.

Угги (с помощью Глирдана, конечно) сказал рабам речь примерно следующего содержания: «Мы убили всех ваших хозяев, и теперь это место — наше. Работать будете как раньше, только кормёжка будет лучше, и построим нормальные дома для житья. Кто не будет слушаться — продам таким же хозяевам, как ваши старые. Мыться обязательно всем! В туалет ходить не где придётся, а строго в сортир! И ещё! Увижу кого накрашенного — сразу башку оторву, я вас предупредил! Сейчас идём мыться на речку, по очереди, как я вас разделил, а потом госпожа матушка кельда всех полечит. Потом будет ещё еда. Всё понятно? Первая партия — встали и пошли!»

Вечер совсем уже переходил в ночь и на новой, свежевытоптанной площадке (брезговали мы загаженной наркобарыжной) разожгли несколько нодий, вдоль которых сидели и брили друг друга отмытые рабы. Тощие шеи торчали из казавшихся огромными воротников. Старые вшивые лохмотья я велела сжечь, обрезки волос — тоже. Нафиг.

Наш фельдшерский пункт отличался походным лаконизмом. Мне нашли вполне приличный стул, Рагнейд, отдохнувшая и повеселевшая, устроилась рядом на табуреточке, а для рабов поставили напротив лавку. Хошь — сади, хошь — клади. Сервис!

Заглянув первому же в голову, я поняла, что это будет долго, очень долго. Мы же хотим не просто стереть память, а получить нормального человека. Ну, или хотя бы почти нормального. Или хотя бы такого, чтобы ненормальность из него не выпирала, как перестоявшее тесто из кастрюльки.

Я поискала глазами Угги. Или хоть кого-то из его ближних помощников…

— О, Гуннар! Иди сюда, дорогой.

Викинг подошёл и навис над нами тёмной горой. Мой пациент съёжился, стараясь слиться со скамейкой.

— Да присядь, а то у меня голова отломится на тебя так смотреть!

Гуннар присел на корточки, не начав при этом казаться ни на капельку безобиднее. Теперь его лицо ещё и находилось на одном уровне с нашими. Глаза мерцали красными отблесками костров. Я думала, голландский доходяга задохнётся от ужаса.

— Слушаю, госпожа, — низкий охрипший голос ну никак не добавлял ярлову помощнику няшности. Чисто медведь.

— Гуннар, голову лечить долго. Сегодня просто тело, чтобы не перемёрли и могли нормально работать. Но я обещаю, что потом, постепенно, посмотрю всех. Договорились?

— Как скажете, госпожа.

— Вот и ладушки. Угги предупреди.

— Хорошо.

— Матушка кельда, а почему эти линии такие бледные?

— Эти люди долго голодали, истощены.

— За что с ними так? Они ведь работали, приносили пользу.

Здравое рассуждение девочки, выросшей в рабовладельческом обществе.

— Иногда людям нравится издеваться над другими людьми. Смотреть на чужие страдания. Это тоже вроде болезни.

Рагнейд задумалась, наблюдая за моими манипуляциями.

— Хродвальд никогда бы не разрешил так мучить людей. Один раз Снорк избил мальчика, сильно, пинал его по спине. За то, что рыбы мало наловил. А разве он был виноват, если рыбы нет? — я слушала и не верила своим ушам: рыбы нет? Здесь⁈ — Так Хродвальд пришёл в такую ярость,