Дома были побелены. Дождь и время нарисовали на фасадах широкие флаги из потеков и трещин. До уровня бедра стены были выкрашены красно-коричневой краской, на фоне которой не так бросалась в глаза грязь помоев, выплескиваемых прямо на мостовую. Деревянные балконы смело выступали над головами гуляющих, деревянные лестницы круто поднимались вдоль фасадов на верхние этажи. Повсюду над улочками были натянуты веревки, на которых сушились белье и свежевыкрашенные ткани.
Все дальше и дальше вела лутинка в лабиринт Искендрии. Все более убогими были лавки, мимо которых проходили путешественники. На деревянных лестницах сидели женщины и мальчики, принимавшие двусмысленные позы и выставлявшие напоказ свои тела. Рисунки углем на стенах домов изображали пышные мужские фигуры с чрезмерно развитыми гениталиями. Рекламные надписи восхваляли прелести прислужниц любви. Так, некая Асмандея хвасталась, что грот меж ее белоснежных бедер — это место, о котором мечтают даже князья.
Улочки становились все уже и уже. Воняло жареной рыбой, нестиранным тряпьем и продажной любовью. Назойливые женщины предлагали себя Олловейну. Шлюхи гладили эльфа по плечам и лицу, даже хватали между ног. Они ворковали прекрасному чужестранцу о незабываемых часах и ругались, словно бондари, когда мастер меча просто шел дальше, не удостаивая их даже взглядом.
Со временем Ганда стала замечать, с какой жадностью пялится здешняя публика на меч Олловейна. Украшенное драгоценными камнями оружие стоило небольшое состояние. Смотрели также и на нее.
Наконец они очутились в переулке, который через пару десятков шагов оказался перегорожен развалинами дома.
Эльф рассмеялся.
— Ты не против, если теперь поведу я? Может быть, ты разбираешься в тропах альвов, но здесь безнадежно заблудилась, не так ли?
Краем глаза Ганда заметила, как бездельники, в различных позах сидевшие на деревянных лестницах, переместились в темноту домов. Белый рыцарь опустил руку на рукоять меча.
В руинах скрипнула балка. С грохотом покатились на дорогу камни. Кто-то прижался к двери дома. За их спинами раздался звучный бас:
— Ты заблудился, чужестранец, но Птолемос видел, как ты проходил мимо, и твой товар понравился ему.
За ними стоял мужчина, массивное тело которого заполняло собой почти всю улицу. Он вытер лоб белым платком, затем спрятал его в вырез своей желтой туники. С пояса у великана свисал тяжелый кошель и… обитая железом дубинка. Удивительно мускулистые ноги были покрыты толстыми венами.
Олловейн вопросительно взглянул на Ганду. Та перевела ему слова толстяка.
— Мы не интересуемся, — вежливо произнес эльф.
— Нет, нет, нет. — Мужчина так сильно стал качать головой, что его двойной подбородок закачался из стороны в сторону. — Такой ответ я не могу принести своему господину. Я уже вижу, что ты хочешь набить цену. — Он повозился с кошельком и показал на мясистой ладони три золотые монеты. — Вот столько стоит твоя дочь. И не торгуйся со мной! Мой господин, Птолемос, — ищущий, он принадлежит к самому высокому классу священнослужителей Бальбара. Так что, видишь, я пришел по поручению бога, а с Бальбаром не торгуются, если, конечно, не хотят рассердить его и его слуг.
Толстяк прислонился к стене, пропуская двух головорезов, в руках которых сверкнули два изогнутых ножа.
— Так что тебе больше по нраву, чужестранец? Золото или сталь? Другого выбора у тебя нет, поскольку бог решил снизойти до твоей дочери. Ты ведь знаешь, он прямо сохнет по юным невестам.
Ганда снова вспомнила истории, которые рассказывал капитан о боге города. Каждый день — юная девочка, такова была цена, которую платила Искендрия за свою силу и процветание.
Олловейн понял лишь жесты вытянутой руки и обнаженные кинжалы. Слов он не понял.
— Скажи толстяку, что я не хочу никого ранить и склонен отпустить его. Кстати, я знаю, что в тени прячутся еще трое.
Лутинка решила сделать вольный перевод.
— Мой отец, палач и лучший мечник сыновей Зейнела, склонен оставить тебя в живых, если ты заберешь своих пятерых головорезов и уберешься отсюда быстрее, чем я плюну на мостовую. Иначе он свернет тебе шею, оторвет яйца и заткнет их в твой большой рот, чтобы ты задохнулся.
Толстяк смотрел на лисьехвостую широко раскрытыми глазами.
Олловейн расстегнул пряжку плаща и позволил ему упасть на землю. Жест был преисполнен грации, но в своем спокойствии мастер меча производил более угрожающее впечатление, чем обнаженные кинжалы ублюдков жирного искендрийца. Плащ будет только мешать в бою. Снял эльф и платок с лица, чтобы были видны его красивые правильные черты.
Командовавший головорезами поднял правую руку и щелкнул пальцами. Что-то темное вырвалось из тени руин. Две закутанные в черное фигуры попытались схватить эльфа и повалить на землю. Но несмотря на то, что они показались Ганде быстрыми, как хищные кошки, Олловейн без труда увернулся. Он закружился с легкостью танцора, схватил одного из нападавших за запястье и легким движением сломал ему сустав, заставив убийцу выронить кинжал из безвольных пальцев. Эльф оттолкнул от себя вопящего мужчину и пнул его напарника ногой в грудь.
Лутинка отошла немного в сторону, не отводя взгляда от сражения. Удар эльфийского кулака пришелся одному из мужчин в шею, парень, захрипев, рухнул на колени. Словно мимоходом Олловейн увернулся от удара кинжала и обнял нанесшего удар, почти как любовник девушку. Тонкие пальцы с нежностью скользнули по шее убийцы и на миг замерли за его ухом. Ганда увидела, как напряглись на миг сухожилия на руке мастера меча, а потом его противник рухнул на землю.
Воин, который получил пинок в грудь, со стоном поднялся на ноги. Обменялся испуганным взглядом со своим последним оставшимся на ногах товарищем. И оба отступили по направлению к руинам.
Движения Олловейна напомнили Ганде колыхание длинного шелкового знамени, которым играет легкий бриз. В мгновение ока Танцующий Клинок оказался между отступавшими. Удар локтем пришелся одному из них в висок, второго на землю отправил пинок под колено. Захныкав, мастер темных делишек ухватился за ногу, очевидно, будучи не в силах подняться.
Что-то металическое коснулось горла лутинки. От испуга и удивления она не могла издать ни звука. Мысленно Ганда обругала себя за то, что, захваченная битвой, позабыла обо всем. Тяжелая рука схватила лисьехвостую за плечо и оттащила немного назад. Толстяк прижимал кинжал к ее шее.
— Ты гират, не так ли? — Голос его прерывался, настолько поспешно он говорил. — Один из духов пустыни? Надо было сразу так и сказать, а не молоть эту чушь про палача. Я никогда не коснулся бы дочери гирата.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});