найти не удалось. Зорян обещал купить где-то в верховьях, но теперь, как я понимаю, шансов на это нет… Этот наиболее близок к состоянию «ребёнок», что повышает искупительный эффект. Лазар любит детей, это его слабое место. Хотите включить звук?
— Нет, я и так вижу, что ему больно.
— Сначала приходилось заставлять, ещё вопрос, кому было больнее, но сейчас он отлично справляется, не хуже остальных.
— Остальные тоже мучают несчастного подростка?
— Не только его. У меня несколько объектов для искупления, каждому я подобрал — по возможности, разумеется, — того, кто вызывает максимум симпатии. Искупление слабостей. Для Лазара это ребёнок, для меня — симпатичная девушка, и так далее. Видите, я не делаю исключения даже для себя!
— Тебе это просто нравится, извращенец.
— Если вы продолжите говорить в таком тоне, я действительно прибегну к насилию. Я не помешан на нём, как вы вообразили. Оно завораживает меня открывающимися возможностями. Искупитель дал нам шанс построить новое, совершенное общество, основанное на дозированном насилии, и я, разумеется, потрясён отрывшимися перспективами. До катастрофы мы использовали убогие, малоэффективные, неточные и высокозатратные инструменты — материальное и эмоциональное стимулирование, этическое воспитание, моральные ограничения… Это не давало обществу развиваться нормальными темпами, заставляло впустую расходовать ресурсы, но теперь будет иначе. Я очень надеюсь, что доживу до того момента, когда мы построим действительно эффективное человечество. Человечество искупительной боли и разумного насилия!
— А, вон оно, значит, как, — сказал Ингвар, — ну-ну. Удачи.
— Вы не верите, что общество можно построить на основе насилия?
— Отчего же? Абсолютно точно знаю, что можно. Вообще не проблема.
— Тогда откуда такой скепсис?
— Глупо ожидать, что оно будет счастливее.
— Оно будет эффективнее, — твёрдо сказал Душан. — Динамичнее. Экономичнее. Гораздо более управляемым. В нём каждый будет находиться на своём месте и принуждён к труду на всеобщее благо. Прогресс там будет идти с умопомрачительной скоростью. А значит, это будет общество всеобщего счастья и благоденствия, общество открытых возможностей!
— Я ума не дам, как у тебя в одной голове совмещаются «открытые возможности» и «принуждение к труду».
— Свобода — это разумное принятие необходимости.
— Подкреплённое насилием? — уточнил Ингвар.
— Безусловно. Насилие задаёт рамки. Человек, лишённый ограничений, не может быть счастлив, потому что у него нет ориентиров…
— …и цветовой дифференциации штанов, — закончил мысль Ингвар.
— Чего?
— А, неважно. В обществе, построенном на насилии, никого нельзя переубедить словами, поэтому я даже пробовать не стану.
— Возможно, вы хотите поговорить с членами общины? Убедиться, так сказать, лично?
— А хочу, — кивнул Ингвар. — С этим, как его… Сандом! Очень интересный человек.
— Вот уж не сказал бы, — покачал шлемом Душан. — Во всём, что не касается соединения одних железок с другими, он довольно ограниченная личность.
— Ничего страшного, я тоже не гений, додумавшийся устроить концлагерь всеобщего счастья с электрическим полом. Поболтаем с ним о своём, ограниченном, авось чего пойму.
— Как скажете. Я вас провожу. И не надейтесь — пульт работает везде!
***
— Привет, ты Санд?
— Здорово. Новое лицо, надо же!
— Ингвар меня зовут, будем знакомы. Чем занимаешься? Знакомая конструкция…
— Да вряд ли, где б ты такое увидел?
— На вид — типичный арбалет.
— У таких штук есть название? Не знал. Это для Душана. Прошлый стержнемёт я сделал по образцу гарпунного ружья, с пружиной, но вышло хреново. Но этот с дугой из рессорной стали и стальной тетивой, должен быть помощнее.
— Можно блоки-эксцентрики ещё прикрутить. Будет эффективнее.
— Это как?
— Сейчас набросаю, — Ингвар достал из кармана блокнот и карандаш, зачеркал быстро по странице. — Вот, примерно так. Называется «блочный». При том же размере плеч и усилии взведения скорость стрелы выше, чем у рекурсивного… То есть обычного, с дугой. И спуск мягче. Я могу подойди ближе?
— Да, я сейчас к стенке отойду, положи у двери листок. У меня одиннадцать метров сейчас радиус.
— Неплохо.
— Ну, я тренировался, хотя меня со всего этого мутит, если честно.
— Ты Душану ружьё сделал?
— Видел? И как тебе?
— Говно.
— Да, полнейшее. Но из обычной трубы лучше не выйдет. Впрочем, Душану понравилось, он в железе вообще не волочёт.
— Я всё слышу! — укоризненно сказал Душан. — И умею делегировать!
— Слушай, действительно интересная конструкция, — сказал, рассматривая набросок, Санд. — Откуда взял?
— Да так, попалось однажды, — пожал плечами Ингвар.
— Интересно, для чего это на самом деле применялось? Какой-нибудь верёвочный податчик штыря? Впрочем, какая разница. Радуйся, Душан. Будет метать далеко и точно, не то что трубка с пружиной.
— А ты знаешь, для чего ему твои стрелялки? — спросил Ингвар.
— Нет, — отрезал Санд. — И знать не хочу. Не моё дело.
— Ну, тогда надейся, что ты ему будешь нужен и дальше. А то это дело может стать твоим куда глубже, чем ты рассчитываешь.
— Отвали.
— Как скажешь. Тогда другой вопрос, ты же работал капитаном баржи?
— Да, было дело, — кивнул Санд. — Мне не особо нравилось, но платили неплохо.
— И как называлась твоя лайба?
— РБ-307. Это же не круизный лайнер.
— А на берег вас выкинуло выше моста?
— А ты откуда знаешь? — напрягся Санд.
— Неважно. Что у вас был за груз и куда вы должны были его доставить?
— Не твоё дело! Душан, какого чёрта он выспрашивает?
— Скажи ему, Санд, — внезапно поддержал Ингвара тот. — Не думаю, что он спросил просто так.
— Да не знаю я! — нервно сказал бывший капитан. — Это был один из тех рейсов, ну, ты знаешь. Как всегда — загнали в крытый док, команде велели выметаться, потом назвали пункт назначения — и всё. Плыви с опечатанным трюмом.
— И что это за «пункт назначения»? — поинтересовался Ингвар.
— Всегда один и тот же — нулевой причал на Сребронике. Там крупный железнодорожный узел. Полтыщи миль вниз отсюда. Думаю, там их… Ну, то есть груз, перегружают на поезда и отправляют на восток.
— Но ведь ты знал, что везёшь людей, не так ли? Не мог не знать, ты не выглядишь идиотом.
— Слухи всегда ходили, но интересоваться себе